«Хоть ласкаешь ты губы…»
Владимиру Хохлову
Хоть ласкаешь ты губы звуками,Не гнушайся подёнщины, друг.Окружен ты лихими пичугамиИ обласкан святыми пьянчугами,Ко двору – не к добру без заслуг?Без заслуг, без хлопот, без башкиМы любимых могли хоронить,Потому как иные божкиЗвали нас на свои большаки.А и надо ли было спешить?..Собери своих песенок взвод,Угости их, чем в доме найдёшь, –Хлебом ли, старым пасхальным яйцом…Ты себя не убьёшь. И меня не убьёшь.Просто выпьем – и дело с концом.
Хронология дня
7.15. Просыпаюсь. Душ. Одеваться.7.45. Кофе. Позавтракать не успею опять.8.06. В троллейбус не влезть.8.12. Удаётся прорваться.9.00. Уже потянуло с работы домой.10.30. Может, с утра напиться?11.40. Перерыв на обед уже скоро.12.05. Кружку пива или сто водки взять?13.30. Шеф уехал – планёрка не состоится.14.27. В работе нет смысла совсем.15.15. Еду с друзьями встречаться.17.09. Кажется, нет уже денег.17.22. Начинает болеть голова.17.36. А всё-таки деньги есть!22.38. Как откажешь, если женщина просит!23.20. Пора одеваться.23.43. Задремал в такси.24.30. Завтра – не хуже. Всё повторится.
«Когда проглядел приближенье…»
Когда проглядел приближенье таинственной ночи,я листом был пожалован каштановым, ржавымс плеча припозднившейся осени, баловницы,глазастой шалуньи.Я платил ей оброки – кабальную жатву из строчек,а душа проплывала в пространствахвесёлых, державных,но всегда возвращалась.Стыдливо-покойной, усталой гетерой,охрипшей певуньей.И вся жизнь казалась нелепицей вздорной,словно лыжи в прихожей у вешалки летом.Но шаманил сверчок за стеной, за звездой, –виртуоз просторечья,и куражился ветер в щеляхнад судьбой беспризорной –а всё это и было, по сути, советом.И стало ответом: что за слово, с котороговсё начиналось,почему оно стало предтечей.Это вечнозелёное слово – порука любви круговая –колобродит оно, паруса раздувает,наполняет мехи, над лозою щебечети смерть отмечает зелёным венцом просветленья.Чтоб доверился камень зерну.Позвонками упруго играя,чтоб душа осеняла крылами просторы стиха,и, пытаясь себя к небесам приспособить,у звезды кареглазой училась терпенью.
«Королева лукавой усмешки…»
Анне И.
Королева лукавой усмешки,Ты меня полюбить не смогла.Не гулять нам уж больше неспешноВдоль эмалевой глади пруда.
И людская молва не осудитНеуклюжего беса в ребре,И никто головы не остудит,Одинокой в своём серебре.
Я забуду тебя, безусловно.Лишь украдкой вздохну об одном:Жаль, что будешь совсем не виновнаТы в игрушечном счастье моём.
После долгой разлуки…
Ксении М.
Нет, не словами – зеленью травыхотел было писать твои портреты,но не хватило рук и головы.Ни слов, ни красок, понимаешь, нет на это!
Тебе бы разыскать самойПалитру, краски, кисти, крошку неба –Вот, девочка, когда б пошли холстыкак юные и неумелые солдаты!
А я, ленивым голубем, чуратьсявдруг начал общности с рассудком,всё гадая, – что ж в тебе зачато.
Но, впрочем, ведь любил тебя!И разве виновата,была ты, что могла так вороватоплести мечты, лепить свои скульптуры…
Да, я забыл упомянуть,что в залежах своей макулатурыя воцарил твоё шальное имя,и на губах обветренных каталкак камушек морской: «к» – «с» – и после – «я».
Как сам? Да так… Шаманю понемногу,и жить хочу, и умереть, – ей-богу –тут тоже постоянства нет,как нет его ни в чём – ни в песнях,ни в дорогах, ни в любви, ни дажев тех мечтах, от коих я отрёкся.Сегодня день-деньской промучился обманом.Но знаю наперёд, что этот мир облёксяблагословением божьим, как дурманом,
как будто мы горящую путевкув минувшее купили на двоих…
Светлана
Я помню: «…И укусит за бочок», –ребёнка заполночь баюкает Светлана,а на ребре гранёного стаканасвет ночника причудливо дрожит.
Я помню дом: в ночи окно не спит,в ночи Светлана колыбель качаети нимбом рук своих оберегаетВселенную размером с кулачок.
Стихотворения из цикла «Подорожник»
Забытая деревня
От электрички – с километр;С подножки спрыгнув на ходу,Межой, заросшей бересклетом,Я до околицы дойду.
Там спит берёза одиноко,Как бы стеснённая корсажем,Гвоздём воткнув хромую ногуВ горизонтальность пейзажа.
И перевёрнутою кружкойВ репейника седой каймеНезавершённая церквушкаСтоит без шапки на холме.
Как недочитанные книгиДома заброшенные ждут,Но лишь святых забытых ликиТам словно призраки живут.
Я постою на перекрёсткеДвух улиц – Мира и Труда,Одна из них ведёт к погосту,Другая – вовсе в никуда.
Но прыснет вдруг из-под калиткиКак туз из шулерской рукиЩенок в отчаянной попыткеМои прикончить башмаки.
Он здесь царит, чтоб ежечасноВерней теорий и идейНапоминать, что жизнь прекраснаИ сущее бессмертно в ней.
Летний дождь на Ладоге
…Будто кто-то в хрусталеЧай мешает ложечкой –Застучали по водеБыстрых капель ноженьки.
Сыпет летняя грозаКапли по щепотке,Щурит Ладога глазаСловно от щекотки.
Как пастух на водопойС утренней прохладойДождь уводит за собойВолн-барашков стадо.
Убегая, он ещёЧто-то шепчет Ладоге,Бросив солнцу на плечоПолотенце радуги.
«Где ласточки склевали…»
Где ласточки склевали май зелёный,Там в осень, в тишину стрекозьих сновСозвездья выпадают красных клёновИ блекнут радуги застенчивых цветов.
День говорком грудным пронзён навылет,И спорит с камнем чистотой своейПротяжный взмах отяжелевших крыльевПриколотых к закату журавлей.
Как синевой витийствует природа!Струит неспешно на полей холстыИз голубого глаза небосводаВсю мудрость лаконичной простоты.
Родине
Я не мечтаю о спортивном «Мерседесе»,Мне за грехи отведена работа –Играть в мимансе бесконечной пьесы,Поставленной почётным идиотом.А так хотел жить с пользой для народа!Да он повадками давно уже не тот –Вмиг из моей залапанной свободыДля огорода пугало набьёт.Он в мачехи себе призвал волчицу,Что выкормила римских близнецов,К ней тщетно льнёт и силится напитьсяИз бронзовых пустых её сосцов.Но я не первый горькое коварствоСмиренно и безропотно приемлю:Пусть кто-то лучший любит государство,А мне любить оставьте эту землю,Что красками полей затейливо-воздушнаИ так легка, как детская ладонь, –В ней ягод гроздь и свежая горбушка,Она трепещет, лишь её затронь.Где в старых Кодрах в пригоршне холмовКак яблоко, укутанное в стружку,Вздыхает в дрёме и не видит сновЗаброшенная белая церквушка.
Молитва
Пусть Господь подопрёт мне високчеренком виноградным,когда захочу я губами припасть к облакам,к источнику чистого слова…
Или нет, пускай лучше матушкаутешит меня и обнимет.Тогда я пойму, что всё ещё здесь.Тогда вспомню всех, кого я любил…
Иерусалим
Кто ещё может помнить о прошлом там,где земля, не скованная правилами формы,не знавшая науки размеров,была простым словом?Где всё таяло вечером во вселенском бульоне,чтобы утром вновь обретать контуры и весомость,уповая на везенье, да на замысловатость творенья.Где ржавчина невзгод откалываласьосколками кремня, отрытыми в борозде.Так основательно и деловито,что даже эти холмы скорбиказались пригодными для жизни.Слишком непостижимая простота,чтобы быть игрою случая,блестящая таким светом,что, вглядываясь в неё всё глубже,ты начинаешь падать вверх, к облакам.
Разведу огонь
Испуганные ветки по ночамСтучат в окно застенчиво и робко.Чернила – прочь! В июнь недужныйнынче окунаюсьИ сам себе немного удивляюсь,И небо узнавать учусь.
Крестить распятья сонных переулков.По местамРасставить имена, события и даты…Да разве мы хоть в чём-то виноваты?Всего лишь в том, что жизнь голубина,Как будто в ней проснулась невесомость.
И я ломаю ветви пополам,Я чту огонь, как вескую готовностьПрослыть героем завтрашней былины, –Я строю храм у века на зрачке!Так дети строят домик на песке,Так письма доверяем мы кострам.
Взгляд с Воробьёвых гор
