«Я есть как есть…»
Я есть как есть – кургузый пиджачок,Залысины, седины, давит печень,Зато достаточен в себе, как тот желток,Что утром подаётся всмяткуГорячим, прямо к барскому столу.И потому живу всегда в оглядку,И свято верую, что миссией отмечен.
Мне невдомёк, что барин поутру,Оглядывая постылое жилище,Подумает: «Какая скукотища!»Объявит, что весь завтрак был насмарку,Прикажет выпороть усталую кухаркуИ выбросит объедки за окно.Ему что всмятку, что вкрутую – всё равно.
«Есть сладость…»
Есть сладость в предвкушении разлуки, –Когда в новинку умиранье по слогам.Ни пошлости тебе, ни хриплой скуки,Ни зависти к безумцам и богам.И в беге вижу я покоя очертанья –Их равенства неоспорим скупой итог,Как тождество любви и расставанья,Стрелу с оленем породнивший холодок…Хочу стреножить время паутинкой,И тем обманом мудрость обрести, –Так почитаем мы раскаянья горчинкуЗа сладкий яд ненужного «прости»!Но оживу я в роскоши печальной –Одушевлю все вещи, чтоб познатьИх скрытый смысл, чистый, изначальныйИ смысл своей судьбе предначертать.
Екатерина Великая
Возбуждённая, волоокая, в лилиях, ликах,литературе,В лиловых ливреях лукавых лакеев лучащаяся.
Видите всех великолепных вальяжных вельмож,Вылежавших вдосталь всю власть в ложе Вашем?
Вольтера лишь вечером воспоминали?Всё ледащий возница – в ледоход взалкал водки…
Воротились, возницу – в вериги, выпив вермута,возлегли.Лакей Ванька лобзал Вас, вспоминая лошадь,лишённую ласки.
* * *
– Проснитесь, Матушка-императрица,пора царствовать!– Доннер ветер, и в этой стране не дадут поспать!
Внучке Элизы
«Лишь у самого младшего вместо левой руки осталось лебединое крыло: Элиза не успела доплести рукав на последней рубашке».
Г.-Х. Андерсен
Припаси одинокий денёк для меня,терпеливая внучка Элизы.Я возьму тишины в оплетённой лозою бутылке,да немного покоя, чтоб ломтиком тонким нарезав,сдобрить хлеб зачерствелый из зернанеотвязных печалей.
Обними меня светом медовым!Шиповника цветом, пыльцой мотыльковойпритаи синеву моих щёк: так укроемщетину небритых времён.Пусть сочатся елейно фокстроты любви отовсюду –из щелей подсознанья, протянутых руки блудниц животов, –нынче всё целомудренно будет, всё свято…
Это я так хочу – генерал тараканьих парадов,междометий слепой кукловод,я, – метафор пастух и разумности вечный расстрига,истязатель царя в голове, виночерпийпотешных фантазий.Это я говорю – тихих песен заботливый отчим.Мне одна полюбилась особо из них –в голубом полинялом миноре.То песня о жизни – равнодушной и на руку скорой,как старый прозектор.Впрочем, грех на неё мне пенять:и событья умело кроит,и раны сшивает тугой паутинойвсемирной сети Интернета.Вот где гоголем я торжествую, – это равенствозверю труда!Не дари, не дари мне своё состраданье,глуповерная внучка Элизы!Безрассудно и пошло соперничать с Богом.А нарви-ка ты лучше крапивы скорейу гнилого забора эпохи,да сплети из неё мне такую рубаху,чтоб впору пришлась.
У бабки твоей в прошлый раз вдруг некстатизакончилась пряжа!Так и век коротаю с тех пор –ни якорь поднять, ни взлететь –без руки, да с одним-то крылом…
Весенний дождь
Он будто топчется на месте,не то взлетая, не то падая –глашатай радужных известий,что будут для тебя наградоюза терпкий опыт расставаний,за суетность невечных радостей,за беспричинность ожиданиятобой выпрашиваемых малостей.Тебе вернее снов обманчивыхнапомнит он о светлом времени,когда ты большеглазым мальчикомдо звёзд дотягивался теменем.И ты услышишь, как размеренно,как будто бы из ничего,сплетает он сюжет уверенный,и ты научишься егонауке лёгкой и желанной,дающей стойкие основытвоим потешным ожиданиям, –что жизнь начаться может снова,что сможешь ты делить и множитьна времена и расстоянияте из своих попыток ложных,что ожидают окончаний.Что жизнь как будто станет лучшев служенье помыслам блестящим.Что отраженье неба в лужеВдруг небом станет настоящим.
«В моём голосе нет больше золота…»
В моём голосе нет больше золота,новых песен не стоит звать.Что камнями и ветром намолото –то и будет в печи созревать.
Только истины ищут пристанищау поэтов от бед и невзгод –до поры, когда их на ристалищелишь Господь-весельчак поведёт.
Гончар и винодел
«И море, и Гомер – всё движется любовью.»
О. Мандельштам
Вина и чаши изначальной сутиЕдинство разности вовек непостижимо:Создателя вино в им созданном сосуде –Двух ипостасей спор неразрешимый.
Что есть любовь, когда и винодела,И гончара усердие одно?Она ли чаша божьего уделаИли в той чаше пенное вино?
И что любви первичной мерой служит:Гончарный круг, курчавая лоза?Быть может, и гадать совсем не нужно,А истина прозрачна, как слеза, –
Коль сам горшки привычно обжигаетИ давит гроздья спелые в руках,Не тем ли нас примером поучает,Что изначально утвердил в веках:
Любовь – труда любимое дитя,Шесть первенцев тому живой пример.Любовь как дар, приветствуя и чтя,Трудами движутся и море, и Гомер!
И только труд – мерило всех вещей,Он и причина мира сотворенья,И от его мозолистых мощейСтихом беременеет вдохновенье.
Per aspera…
У него,кто спускается налегкемне навстречу,спрошу непременно:обязательно ли босикомнести этот крест,эту тяжкую ношу в гору?Или можно дорогупреодолеть в удобных ботинках,они почти новые…
Городское
Развратная беспечность городов,Где даже воздух заточён в кавычки,А умирание напуганных боговИз года в год становится привычней.
И здесь асфальт давно не пахнет хлебомИ молодым – с кислинкою – вином.Лишь горизонт под этим хищным небомТопорщится обглоданным ребром.
Больная жизнь выгнулась как кошка, –Уже не веря ласковым речам,Она свои секреты осторожноНесёт навстречу важным палачам…
Независть
Завидую тому, кто хочет жить.Завидую тому, кто умереть спешил.Мои бесцельные и мрачные прогулки!Мои распятья старых переулков!Да что там страсти, – жизнь не перешить,Она – как воздух – не испить до дна.Её портной великий порешилОдёжкою добротной сделать. Так,Чтоб не топорщился в подмышках мой пиджак.Он так пошил, чтоб по плечу была,Чтоб в талии не жала, и моглаСлужить мне долго, – всё-таки – одна.
Кишинёв
О Кишинёве помню я, что он похож на блюдоСтаринного фаянса, прозрачного на свет,Где трещины кварталов и скверов изумруды,И леденцы церквушек сплелись в один сюжет.
Над ним склонится ангел печальный и усталыйИ, проведя перстами по сколотым краям,Он смысл первобытный, пусть даже запоздалыйВернёт словам и птицам, деревьям и камням.
«Проснулся заполночь…»
Проснулся заполночь. Шершавая лунаГвоздём вонзалась в памяти стигматы:Больней бывает только новизнаПредчувствий неизбежности утраты,
Когда не лечат ни слова, ни время.Когда душа, опохмелившись пустотой,Вкусивши радостей запазушных в Эдеме,Всё ж к телу прилетает на постой.
А тело трезвое внимает тишинеИ видит призраков летучую походку,И слышит, как в простуженном окнеОсенний дождь наяривает чечётку.
Инквизитор и ведьма
Как не печально? Ей сегодня умирать,Тебе – чуть после, всё-таки придётся.И это будет быстро – так и знай,Что лишь очередной костёр взовьётся,Ты загрустишь о собственной душе.Как женщину огню не предавай –Её не покорить вообще.Она к тебе, поверь, ещё вернется.
Птицелов
Узорчат день. Фарфором антикварнымСквозят сады пронзительно и тонко.И глянет осень на меня печальнымНахохлившимся чёрным воронёнком.
А в ней самой – повадки птицелова:Она силки расставит не спеша,Чтоб в дёгте нераспознанного словаЗабилась легковерная душа.
Забьётся и замрёт. Зачем ей облака?!Она с ладони осени послушноКлюёт лениво зёрнышко стихаИ вглубь себя взирает равнодушно.
Отцу
