Взгляд с Воробьёвых гор
У трёх вокзалов, как всегда, ажиотаж:К прибытью поезда спешат подать гвоздики,Да чёрта с два кому сейчас продашь,К цветам бесстрастны молдаване и таджики.
На Воробьёвых – царство шаурмы!Хоть брали Персию и турка воевали,Повсюду не трактиры – чайханы,Где русский пирожок найдёшь едва ли.
На смотровой – сплошь иноземцев лица, –Довольные, что им в Москве просторно,Они любуются красотами столицыИ потешаются, взирая, как упорно
От самодержца бронзовой пяты(Знай, златоглавая, кавказского данайца!)Москва-река пытается уйтиС отчаяньем затравленного зайца.
«Сумасшедший старик под дождём…»
Сумасшедший старик под дождёмНа центральном базаре танцует чечётку.Изо дня в день, изо дня в день.
Так и слово моё – бьёт в виски каблукамиИ на пролежнях жизни смеётся и пляшетИзо дня в день, изо дня в день.
Эпохи родительских заботВетхий плед спасает меня от озноба времёнИзо дня в день, изо дня в день.
И всё это – чтобы я вновь снисходительнокорчил миру улыбкиС энтузиазмом добившегося успеха человека.Изо дня в день, изо дня в день.
«Здравствуй, девочка…»
Здравствуй, девочка, милая осень!Хоть и был я в твоих камергерах,Нынче мысли о новых карьерахВ недалёкие дали уносят.
Я бы мог послужить тебе снова,Да уж больно гадать не люблю:Где синица, где быть журавлю…Где полправды найду, где полслова.
«С такой откровенной небрежностью…»
С такой откровенной небрежностьюВзял белый билет у судьбы,Что выучил ласки избежностиБез всякой при этом борьбы.
С такой мимолётной условностьюЯ выжил, бытия хлопоча,Что даже забыл о готовностиНе вкладывать в ножны меча.
С такой оголтелой привычкойМеня повенчала строка,Что я уже сам как кавычки,Как стёртый каблук башмака.
Вена
Дух Габсбургов, туманно-величавый,Прохладен, как старушечья постель,Но Моцарта усмешка чуть лукава,Да чопорна соборов канитель.
Здесь Фрейд глумился над венцом творенья,Умаслив мифом логики сухарь.Здесь Рильке пел – искусник замещеньяЖивой крови на рифмы киноварь.
И неба тут фальшив глазок хрустальный,Но по узору плит на мостовойПлывёт романтик старый и печальный –Лозы дунайской холодок хмельной.
«Мой пасынок, кленовый лист…»
Мой пасынок, кленовый лист желтеющий,Не заиграй моё сокровище, дружок!Всего-то и остался, – что тускнеющийТяжёлой рифмы золотой кружок.
Из всех пожитков – разве что усталость,Да слов твоих прощальные шмели.А всё ж смешно – подчас какая малостьМешает оторваться от земли!
Кто знает всё о счастье и страдании,Тому резона нет ни жить, ни умирать.Ему награда – райское изгнанье,Где можно с Богом в шахматы играть.
А я не смыслю вовсе в одиночестве, –Я кораблей не ставил паруса,Лишающих пространство непорочности,Пронзавших якорями небеса.
И потому мне те милее сказки,Где нет героев, подвигов, страстей,Нет гнева и тоски, а значит – нет завязкиДля пошлых илиад и одиссей.
В марте на Днестре
Бывает, в ясеневом слогеЦарит такая благодать,Что просто жаль его, ей-богу,Стихам невнятным посвящать!
Травяноглаз и сладкозвучен,Он будто шмель на языке,Плывёт, плывёт под скрип уключинРазвратным бесом по реке.
И под его упрямой плотьюБесстыдной наготой водаВлечёт к себе из-под лохмотьевЕщё не стаявшего льда.
О, если бы мои желаньяМогли в назначенный им срокПринять иные очертанья,То ими стал бы этот слог!
Ах, как бы он дурил бумагу,С душою споря горячо…Да ей-то что? Она – имагоСлогов, невиданных ещё.
Зимний день
На черепа церквей неслышноНабросит белые платкиИ ноги обалделых вишенОденет в снежные чулки,
С пюпитров крыш стряхнувши ноты,К всему привыкших воробьёв, –Взъерошит кружевным гавотомБредовый шепоток снегов.
Посапывая, город дышитИз-под подушки облаков,И вот, уже сквозь сон не слышитПечально шелестящих слов.
А озеро с моста искрится,Что полированный рояль…И нам с тобой опять не спится,И сердцу вновь чего-то жаль.
«Порывисто, огульно, виновато…»
Порывисто, огульно, виноватоЛюбили мы, – да то, что воровато,Никак не останавливало нас.
Мы были молоды, прекрасны и щедрыИ вера в собственное постоянствоНам заменяла правила игры, –Мы создавали новые миры…
…В каких теперь ты царствуешь пространствах?…Какие я выдумываю сейчас?
«Всё тише вдох…»
«За радость тихую дышать и житьКого, скажите, мне благодарить?»
О. Мандельштам
Всё тише вдох. Уже за тридцать пять,и я ищу: кому бы попенять,что давеча от свежести лоснился,а нынче – глядь – уже поизносился;за то, что с каждым разом всё вернейподруг себе я выбираю подурней?Кому перед судьбой держать ответза белый безнадёжности билет,за то, что не сумел расправить плеч,пытаясь свою голову сберечь,что о фантазий пыльных большакимоя бессонница разбила башмаки?За то, что я не верю в чувство долга,один и тот же что пиджак подолгуприходится, увы, теперь носить,за верность нищете – кого бранить?За скользкую окольную тропуи за кликуш клюющую толпу,за ложь и боль, предательство и страхна чьих лежит ответственность плечах?Кто на пирах меня скамьи лишил,кто жизнь так угрюмо сшил,что самому с собой противно быть…Кого сейчас за это мне винить?Уж не того ль, кто в руки дал челнок,веретено и пряжу, чтобы смогиз кропотливых лоскутов трудая выкроить такие города,такие земли, воды, небеса,где ангелов благие голосамои невзгоды зычно отпоюти замыслы Творца душе вернут?..
«Глотает вмиг тебя вагон…»
Глотает вмиг тебя вагон,Стою покорно.Вокзала хриплый вавилонБерёт за горло.В холодном тамбуре к окнуТы лбом прижмёшься,Домыслить истину одну –Что не вернёшься…А даже если позову,Не возвращайся.Здесь только призраки живут,И те – несчастны.
«А подбрось-ка ты хмелевых шишек в камин…»
А подбрось-ка ты хмелевых шишек в камин,Да встречай же меня у порога!Нет камина? Да что ж я, ей-богу:Всё не чую, не вижу руин…Но люблю ведь тебя, недотрога!
От усталости мне поднеси коньяку,Стол накрой и постель постели.Нет постели?! Что мне – мужику –Я вернусь. Я приду на неделе.
Завод Гершензона
Что может быть терпеливейЧугунных истёртых ступеней,На которых – оттиском «Заводъ Гершензона» –Застыла эпоха, замерли тени шагов?
И призрак моей памяти мнётся здесь в очередиЗа теми, кого сегодня помнят старые ступени.
Ребёнок спросил…
– Как думаешь, Бог есть?– Думаю, да.– Тогда почему ты печальный?
«Склонился к её лицу…»
Склонился к её лицу, увидел тень,брошенную моими губами, и испугался:был ли это я? Или какой божокходит за ней по пятам,выжидая удобный момент,чтоб умыкнуть её у меня…
Стихотворения из цикла «Структура мифа»
Ода любви
Однажды мир узнал, что больше нет любви.Она ушла внезапно, не простившись,и ни тебе записки, ни полслова…Об этом сообщили все газеты,хрипело радио с утра,а популярный телекомментаторрасплакался, чудак, в прямом эфире.Мир разделился на чужих и нелюбимыхмужчин и женщин, и печаль вползалав святые опустевшие места.Застыли биржи, банки и конторы,правительство к порядку призывалорастерянный народ, но флот и сухопутные войскана всякий случай привели в готовность –конец ли света, не конец,а конституция, дружок, не горсть изюма, –функционировать должна, пусть дажеи без любви – уж ей-то не впервой…
Но только мы не знали ничего,сверчками целый день в неведенье проспав,и в сумерках от голода проснулись,и целовались, да так долго, что щетинауспела на щеках моих взойти.А после мы отправились в кафе,где грустный и подвыпивший буфетчикнам щедро налил коньяка, и вот тогдамы новости последние узнали…И ты то плакала, то в голос хохоталанад незадачливой подругою своей,вложившей деньги в брачное агентствои модный свадебный салон…Потом по улицам пустынным мы брели,разглядывали трещины в асфальтесосредоточенно, как пара голубей,и редкие прохожие нам вследсмотрели озадаченно подолгу,дивясь, что, взявшись за руки, мы ходимв объятьях света тусклых фонарей.
А дальше – тишина. Лишь только я и ты –принадлежащие друг дугу две души,два тела, словно двоеточиесреди бесчисленных случайных запятыхлистка последнего божественной тетради.И вот тогда – клянусь, что так и было –любовь от нас из-под одеялана пол тихонько соскользнулаи – как была – боса, простоволоса,из дома выпорхнув, давай себе вприпрыжкубежать по улицам и площадям ночным!А свету, свету было от неё –куда там олимпийским фейерверкам!Он землю заливал, пульсировал аортой,пронзая пустоту, кляня смятенье,он на лету отчаянье разил, и благодатьюпоил с руки утративших надежду…Ты спросишь: как так получилось?Как смогли мы свершить вдвоём такое чудо,какое промыслу людскому не под силу?Любимая, и вправду, сам не знаю!Быть может вот что: очевидно, Бог,любовью человека награждая,нас этой же любовью обязал?А обязательство такое – не подарок!С ним не поступишь, как душе угодно:ни передашь, ни выбросишь, ни спрячешь…
Одно я знаю точно: что в ту ночьдля нас двоих зажёг свою менору –семь звезд Большой медведицы – Господь,когда (хоть строг, а всё ж, сентиментален!)увидел он, что снова в этом миревсё стало хорошо весьма…
«Шелестит таинственная осень…»
