Птицелов
Узорчат день. Фарфором антикварнымСквозят сады пронзительно и тонко.И глянет осень на меня печальнымНахохлившимся чёрным воронёнком.
А в ней самой – повадки птицелова:Она силки расставит не спеша,Чтоб в дёгте нераспознанного словаЗабилась легковерная душа.
Забьётся и замрёт. Зачем ей облака?!Она с ладони осени послушноКлюёт лениво зёрнышко стихаИ вглубь себя взирает равнодушно.
Отцу
«Мы все из леса вышли,Но давным-давно, когда-то.Отсюда наши страхи темноты…»
А. Гладкий
Ты прав, мы все из леса вышли…Вернуться ли назад? Да пусть ВсевышнийРешает эту сложную задачу.А мы его пристроим гонорары. И на сдачуДешёвого вина успеем прикупить, –Оно подёнщины пронырливый любовник…
Я, верно, до сих пор ищу шиповник,Чтоб страхи темноты угомонить.Но трепетных метафор дилижансыМеня умчат от бед, и божьи все авансыУйдут по новой на дешёвое вино.Шиповник, страхи, песни – всё одно.
Стихотворения из сборника «Девятый круг»
«Пускай меня простит батяня, ротный…»
Пускай меня простит батяня, ротный.Я медяками не накрыл ему глаза.Был гол песок, а стал вдруг плодороднымИ на крови давно растёт лоза.
Пускай меня простит батяня, ротный.Мы тоже там готовы были лечьКак стреляные гильзы, только льготныйБилет нам завещал ты уберечь.
Пусть на Суде у нас обоих спросят:Ведь мне была та пуля – спору нет!Прости, бача[2], тебе лишь двадцать восемь,А я уж старше на двенадцать лет.
15 февраля 2003 года[3]
Прощения прошу – но только у себя,Хоть это в тягость и немного сонно.Любить – любил, да, впрочем, не любя,Умел на ощупь находить патроны.Кто скажет: жизнь – стрекоза,Кто спросит о химерах и о славе,Тому поведаю, как грубая кирзаТорила красным путь к родной заставе.Я расскажу, как тяжко умирать,Когда ещё усталости не нажил,Не прожил ничего…Вина не пил, на свадьбах не куражил,Я расскажу. Я помню одного, –Сейчас ему бы было тридцать пять.
Медсестра
А помнишь молодую медсестру,Хрустя, как вафлей, накрахмаленным халатом,Она украдкой витамины поутруНам сыпала в десантные бушлаты?!Ты помнишь, как ловили её взгляд,Как гордо грудь мы надували у санчасти?И это было маленькое счастье, –Урвать минутку сбегать в медсанбат.
Тогда мы гордо раздували грудь…Она тебя обмыла – и назад,А ты – в последний путь, в последний путь.
«У меня на груди есть медали…»
У меня на груди есть медали –Мы в войну не играли.
На войну – как на завтрак ходили,Трупный запах глотая ванили.
Я ваниль не люблю с этих порС этих пор не люблю этих гор.
У меня на груди есть медали,А кому-то их вовсе не дали.
А кому-то последней наградойДве монетки на веки. Так надо.
Чужая война
За нами не Москва стояла,За Родину не дрались мы,Мы от дувала до дувалаШли тропами чужой войны.
Ни славы, ни почёта не снискали,Нас принимают за сорвиголов,Ржавеют бесполезные медалиНа лацканах парадных пиджаков.
Поднимем же стакан за упокой,Друзей помянем, годы боевые.Мы воротились не убитые домой.Пусть не убитые. Но всё же – не живые…
Отделение
Жёлто-синяя страна,Наши лица жёлто-сини.Будет утро – иншалла[4] –Со стволов сбиваем иней.Будет день – авось придём,В баню сходим и забьёмАнаши на семерых.Где же трое? Нету их…
Другу
Сергею Скрипнику
Ты помнишь, на броне бэтээра[5]можно было зажарить шашлык?Я не видел такого пленэра,я забуду, как кровь убегает в арык.
Помнишь, как на разбитом дувалемы детишкам тушёнку давали?Я забуду пески и душманов,я забуду, дружище, о ранах.
Ты помнишь, на броне бэтээраможно было зажарить шашлык…Что теперь, где живёт наша вера?Я не знаю… Я к жизни привык.
«Я этими скалами поднят – как флаг…»
Я этими скалами поднят – как флаг,Подброшен – как детский мяч.Здесь воздух свистит за плечами так,Как голову рубит палач.
Здесь от жары шелушится земляИ шкурки её так легки,Как платье голого короля,Как глиняные черепки.
Я этими скалами поднят как флаг,Но мне ещё нужно домой.Я душу стисну в кровавый кулак,А завтра придёт другой…
«Уймёмся ли когда…»
Уймёмся ли когда, мои друзья?Утешимся или совсем убьёмся?Я вспоминал Ивана, Ромку, Костю, –Им погибать совсем было нельзя.Ушедших вспоминаю всех сейчасИ серпантина пыльную полоску…Я помню всех и каждого. На васВ любых церквах вовек не хватит воска.
«Мама, мама! Не знай…»
Мама, мама! Не знай, что я был на войнеИ чему у неё я успел научиться.Вы простите, родные, что забыл о цене, –Помнил только, как яблоня в окна стучится…
Был огонь, и осколки, и пуля незримоЖарким словом над ухом моим пронеслась, –Будто яблоня веткой хлестнула, да мимо…Мне домой довелось. Божья власть.
Мама, мама! Не знай, отчего же ночамиЯ кричу будто зверь на калёной стреле.Всё уходит. Разгладятся старые шрамы.Я спокойный и смирный. Как пуля в стволе.
Разговор с погибшим другом
Мы смотрим в глаза друг другу,А вспомним – болит голова,Как по девятому кругуХодили не раз и не два.
Ты Данте любил, да я тожеПрипомнил его теперь.Ты вылез бы вон из кожи,Я душу бы продал, поверь,
Знай я тогда, что охочейНам жить и детей растить.А разве для жизней прочихНам стоит болеть и жить?
Давай говорить о единственных,О том, как они хороши!Ничто не бывает таинственнейЛюбимой женской души.
Давай потолкуем о женщинах,Поспорим давай о любви.Какой-то ведь было завещаноИдти с тобой по пути!Но ты вдруг свернул негаданно:Как будто в раю напрягИ срочно им стал ты надобен,И там без тебя – никак!
Мы смотрим в глаза друг другу,А вспомним – болит голова,Как по девятому кругуХодили не раз и не два.
Мы вспомним, как нас наградилиЗа бой тот последний в ауле:Мне орденом грудь просверлили,Тебе автоматною пулей.
Спорщики
Снова шли охраненьемПо серпантину – к рассвету –Всем дембельским отделеньем,И баста войне на этом!
В хвосте замыкать – хуже нету –Пыли сожрёшь до отвала.Но дембель – за тем рассветом,Колонна идёт к перевалу.
Война уж давно привычка:Глаза цепко чешут горы,И вспыхивают как спичкиИ жарче пороха споры.
Солдатский сюжет извеченНешуточной перебранки:Кто больше вина и женщинУпотребит на гражданке.
И где красивей девчонки –В Тирасполе или Пскове…А в придорожной зелёнкеДух заряжал подствольник.
Вдоль серпантина – к рассвету –Дембельским отделеньемКак строчки короткой анкетыЛегли все в бою последнем.
Их спор примирил посмертноПропитанный кровью и пыльюДырявый лоскут брезента,Которым тела накрыли.
Казённая весна
Я не люблю казённую весну.Я помню, как обритые стояли,Когда встречали в роте старшинуИ строились, – что клавиши роля.
Я помню горы, что стреляли в нас,И построение роты, и закатКровавый, словно маршальский лампас,Когда мы недосчитывались ребят.
Уже казённой осени песочекЯ сосчитал и так могу сказать:Тот кто не жил под пулями в рассрочку,Тому заочно и не умирать.
Всё позабудется, ведь годы словно дети…Но знаю: там, где матери не спят,Дверной цепочкой сыну мёртвому ответив,Там нам, живым, дверей не отворят.
Возражение экскурсоводу
«…Этот минарет особенно красив на рассвете, в лучах восходящего солнца, когда муэдзин созывает верующих совершить утренний намаз. Обратите внимание, что своей архитектурой, особенно – обвившейся вокруг него винтовой лестницей, минарет удивительно напоминает строение пиральной молекулы ДНК!..»
Из выступления экскурсовода.
Я в бога начал верить много позже,Тогда я верил только в РПК[6],И странно мне, что минарет возможноСравнить с основой жизни – ДНК.
Когда с гвоздя такого минаретаУныло блеять заводился муэдзин,Всю ненависть к красе чужих рассветовЯ заряжал прилежно в магазин.
Я столько видел ДНК – тебе не снилось! –В ошметьях плоти, ранах и бинтах.А сколько тех молекул возвратилосьВ четырнадцати тысячах гробах?!
Стихотворения из цикла «Альковы»
