«Шелестит таинственная осень…»
Шелестит таинственная осеньКак в монашей келье часослов,Сосны упирая в неба просиньСтрелками торжественных часов.
Там мерцает, ноет будто спьянуОдинокая продрогшая звезда,Ей с акцентом вторят иностраннымТелеграфные вдоль трассы провода.
Не туман над речкою струится –Мир накрывшая кармическим крыломДивная божественная птицаКормит землю веры молоком,
Чтобы каждому достало откровения,Всякому хватило выбиратьПуть и долг, и сторону твореньяЗа какие жить и умирать.
Быль и небыль – суть единокружие,«Да» и «Нет» Творцу равноугодны.Тенью свет поверив, пламя стужей,Смерти жизнь доверив, мир оружиюЧеловек становится свободным.
У букиниста
Я забрёл в букинистическую лавкуВ старом дворике Кузнецкого моста.Мне навстречу встал из-за прилавкаПерсонаж библейского холста.
Был старик под стать его товару, –Как пергамент с пылью седины –Авраам московских антикваров,Ной книгопечатной старины.
Он вдоль полок вёл меня степенно,Раритетов книжных генерал,По-учительски умно и вдохновенноЧто-то мне про книги объяснял.
Невпопад в ответ ему кивая,Я стыдился праздности своей,Словно вся литература мироваяМне пеняла с книжных стеллажей.
А старик очки протер платочкомИ губу обиженно поджал:Красноречья бисер вновь нарочноЗря перед клиентом разбросал!За прилавок, как за амбразуруВстал и даже пальцем погрозил:«Не ищите, мол, макулатуру –У меня – солидный магазин!»
Ты, старик, бездарный наблюдатель,Книжной пыли мелкотравчатый Гобсек!Я такой, быть может, покупатель,Каковых ты не видал вовек!
Здравомыслия заслуженный расстрига,Вот за что я, сколь попросишь, заплачу:Дай мне Господа поваренную книгу, –Я рецепт любви узнать хочу!
Песнь мелкого феодала
Я ржавый меч держу в рукахИ протираю керосином.Пришёл таинственный монах,Потом ушёл, неся корзину.
Лучина таяла в харчевне,Хозяин налил в кружки эль,И пьяно пел о королевнеПобитый оспой менестрель.
За дверью слышен храп коня,Собаки изредка шумели,И намечалась у меняВойна на будущей неделе.
Вдохновение
Опьянённые соитием, стали рифмами слова,Просветленьем, как короной, увенчалась голова.Полумысль обернулась в бриллиантовый сюжет,Вечер мёрзнет у порога в золотое разодет.
В небесах до дыр истёрты сгибы Млечного пути, –Это карта небоходов! Чтоб по ней могли идтиЧудотрепетных созданий величавые судаСам Господь на ней отметил маяки и города.
Должен быть на карту эту нанесён и мой маршрут, –Мимо пажитей небесных, где торжественно живутПосреди травы забвенья, отрешившись от страстейШестикрылые служаки, что исполнены очей.
Опьянённые соитием, стали рифмами слова,Сон ли, явь, земля иль небо – разберёшь теперь едва.Ветер облаком играет, или крыльев тает след…Вечер мёрзнет у порога в золотое разодет.
Полночный разговор
Калёная полночь, ты мой часослов!Твои чёрные сосны, как стрелки часов.Не спеши: позови, назовиВсе мудрёные тайны свои.
Калёная полночь, невеста моя!Твои горькие губы угрозу таят,Но осталось всего ничего –На приданое глянуть твоё.
Калёная полночь, родная жена!Отчего же ты мне не осталась верна!?Быть вовек мне уже неприкаянным, –Нынче с Авелем, завтра с Каином…
«Сударыня, мне снится…»
Сударыня, мне снится всё одно:Игривая Гертруда пухлой губкойПотягивает мутное вино,Со мною чокаясь посеребрённым кубкомС облупленной по краю окантовкой.
Держу пари, Вам стало бы неловко,Когда б мой сон могли Вы увидать…Нет ни Гертруды, ни вина. Идёмте спать.
Калипсо
Не забудет тебя Одиссей,Да ты его, нимфа, тоже.Но уже безупречный борейОстудил, осушил ваше ложе.
Как вам сладко спалось, как нежныБыли ночи с тобой, но закономНи его, ни твоей нет вины,Что мужья возвращаются к жёнам.
Гомер
Он в слове угадал пределграниц, – как будто переделмаршрутов перелётных птиц,явлений, дуновенья ветра,и, наконец, божественную волю:веками нить гекзаметра слепою,но верною рукою геометрачертить по человеческому полю.
Прометей
(Beati, auorum tecta sunt peccata[1])
Структура мифа: главного герояЖдёт оплеуха властного отца,Изгнанье, цепи под скалоюИ невозможность скорого конца.
Карающий отец не милует. Но веченЦелебный вымысел: попробуй только тронь,Коль из-за нас орёл терзает печеньЗа уворованный и даренный огонь.
Структура мифа: мы не так уж сонны.Мы новые обряды утвердим,Почтим героев, будем бить поклоныБожественным изгнанникам своим.
Я тоже был отцом наказан в детстве,Когда из фотокамеры егоПринёс мальчишкам, жившим по соседствуМагическое толстое стекло.
Я камеру разбил, чтоб удивить друзейОсобенностью линзы объектива –Сплетать клубок из солнечных лучей,Рождая пламени таинственную гриву.
Огонь, изгнание, падалыцик во чреве…Даруя, знай, герой, что это не твоё!Титан, мальчонка, гений духа в гневе…Как, Прометей, сейчас тебе житьё?
И хоть меня клюёт орёл помельче,В структуре мифа вижу смысл один:Коль пораженьями мужает человече,Пускай к победам их причислит, не судим.
Художник
Василию Шейбсак
Таким я запомню, наверно,Не с кистью его с колонком, –Пучком освежёванных нервовКладёт он мазок за мазком.
Три краски на грубой холстинеВ неброском пейзаже его,И вроде бы нет и в помине,А всё-таки есть волшебство!
Там стынут за речкой покосы,Белеет усадьбы балкон,И псовая свора по овсамНесётся за зайцем в угон.
Что сказано им в той картине –Неважно. Скажу наперёд,Что он от тоски и рутиныТуда, не простившись, уйдёт.
«Голова моя пригодна…»
Голова моя пригодна для жильяДаже самого серьёзного царя,Но отстал от предложенья спрос,И царям вопрос квартирный – не вопрос.
Может, не устраивает ихКвадратура площадей моих?Иль район им чем-то не хорош?Да монархов разве разберёшь!
Хоть бы завалященький царёкПрописаться у меня бы мог, –В жизни бы настал сплошной профит,Но виной всему царёвый дефицит.
Вот такие нынче времена:Голова моя монархам не нужна.Что ж теперь – и вовсе пропадать?!За работу, слышь, царёва мать!
«Я есть как есть…»
Я есть как есть – кургузый пиджачок,Залысины, седины, давит печень,Зато достаточен в себе, как тот желток,Что утром подаётся всмяткуГорячим, прямо к барскому столу.И потому живу всегда в оглядку,И свято верую, что миссией отмечен.
Мне невдомёк, что барин поутру,Оглядывая постылое жилище,Подумает: «Какая скукотища!»Объявит, что весь завтрак был насмарку,Прикажет выпороть усталую кухаркуИ выбросит объедки за окно.Ему что всмятку, что вкрутую – всё равно.
«Есть сладость…»
Есть сладость в предвкушении разлуки, –Когда в новинку умиранье по слогам.Ни пошлости тебе, ни хриплой скуки,Ни зависти к безумцам и богам.И в беге вижу я покоя очертанья –Их равенства неоспорим скупой итог,Как тождество любви и расставанья,Стрелу с оленем породнивший холодок…Хочу стреножить время паутинкой,И тем обманом мудрость обрести, –Так почитаем мы раскаянья горчинкуЗа сладкий яд ненужного «прости»!Но оживу я в роскоши печальной –Одушевлю все вещи, чтоб познатьИх скрытый смысл, чистый, изначальныйИ смысл своей судьбе предначертать.
Екатерина Великая
Возбуждённая, волоокая, в лилиях, ликах,литературе,В лиловых ливреях лукавых лакеев лучащаяся.
Видите всех великолепных вальяжных вельмож,Вылежавших вдосталь всю власть в ложе Вашем?
Вольтера лишь вечером воспоминали?Всё ледащий возница – в ледоход взалкал водки…
Воротились, возницу – в вериги, выпив вермута,возлегли.Лакей Ванька лобзал Вас, вспоминая лошадь,лишённую ласки.
* * *
– Проснитесь, Матушка-императрица,пора царствовать!– Доннер ветер, и в этой стране не дадут поспать!
Внучке Элизы
