Приазовье
На полустанке я вышел. Чугун отдыхалВ крупных шарах маслянистого пара. Он былЦарь ассирийский в клубящихся гроздьях кудрей.Степь отворилась, и в степь, как воронкой ветровДушу втянуло мою. И уже за спинойНе было мазанок; лунные башни вокругЗыблились и утверждались до края земли,Ночь разворачивала из проема в проемТвердое, плотно укатанное полотно.Юность моя отошла от меня, и мешокСгорбил мне плечи. Ремни развязал я, и хлебСолью посыпал, и степь накормил, а седьмойДолей насытил свою терпеливую плоть.Спал я, пока в изголовье моем остывалПепел царей и рабов и стояла в ногахПолная чаша свинцовой азовской слезы.Снилось мне все, что случится в грядущем со мной.Утром очнулся и землю землею назвал,Зною подставил еще неокрепшую грудь.
1968
Пушкинские эпиграфы
1
Что тревожишь ты меня,
Что ты значишь…
«Стихи, сочиненные ночью
во время бессонницы»
Разобрал головоломку —Не могу ее сложить.Подскажи хоть ты потомку,Как на свете надо жить —
Ради неба, или радиХлеба и тщеты земной,Ради сказанных в тетрадиСлов идущему за мной?
Под окном — река забвенья,Испарения болот.Хмель чужого поколеньяИ тревожит, и влечет.
Я кричу, а он не слышит,Жжет свечу до бела дня,Будто мне в ответ он пишет:«Что тревожишь ты меня?»
Я не стою ни полсловаИз его черновика.Что ни слово — для другого,Через годы и века.
Боже правый, неужелиВслед за ним пройду и яВ жизнь из жизни мимо цели,Мимо смысла бытия?
2
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты…
«К***»
Как тот Кавказский Пленник в яме,Из глины нищеты моейИ я неловкими рукамиЛепил свистульки для детей.
Не испытав закала в печке,Должно быть, вскоре на кускиЛомались козлики, овечки,Верблюдики и петушки.
Бросали дети мне объедки,Искусство жалкое ценя,И в яму, как на зверя в клетке,Смотрели сверху на меня.
Приспав сердечную тревогу,Я забывал, что пела мать,И научился понемногуМне чуждый лепет понимать.
Я смутно жил, но во спасеньеДуши, изнывшей в полусне,Как мимолетное виденье,Опять явилась Муза мне,
И лестницу мне опустила,И вывела на белый свет,И леность сердца мне простила,Путь хоть теперь, на склоне лет.
3
Я каждый раз, когда хочу сундук
Мой отпереть…
«Скупой рыцарь»
В магазине меня обсчитали:Мой целковый кассирше нужней.Но каких несравненных печалейНе дарили мне в жизни моей:
В снежном, полном веселости мире,Где алмазная светится высь,Прямо в грудь мне стреляли, как в тире,За душой, как за призом, гнались;
Хорошо мне изранили телоИ не взяли за то ни копья,Безвозмездно мне сердце изъелаДрагоценная ревность моя;
Клевета расстилала мне сети,Голубевшие как бирюза,Наилучшие люди на светеС царской щедростью лгали в глаза.
Был бы хлеб. Ни богатства, ни славыМне в моих сундуках не беречь.Не гадал мой даритель лукавый,Что вручил мне с подарками правоНа прямую свободную речь.
4
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила…
«Зимний вечер»
Почему, скажи, сестрица,Не из райского ковша,А из нашего напитьсяЗахотела ты, душа?
Человеческое телоНенадежное жилье,Ты влетела слишком смелоВ сердце темное мое.
Тело может истомиться,Яду невзначай глотнуть,И потянешься, как птица,От меня в обратный путь.
Но когда ты отзываласьНа призывы бытия,Непосильной мне казаласьНоша бедная моя, —
Может быть, и так случится,Что, закончив перелет,Будешь биться, биться, биться —И не отомкнут ворот.
Пой о том, как ты земнуюБоль, и соль, и желчь пила,Как входила в плоть живуюСмертоносная игла,
Пой, бродяжка, пой, синица,Для которой корма нет,Пой, как саваном ложитсяСнег на яблоневый цвет,
Как возвысилась пшеница,Да побил пшеницу град…Пой, хоть время прекратится,Пой, на то ты и певица,Пой, душа, тебя простят.
1976–1977
* * *
Просыпается тело,Напрягается слух.Ночь дошла до предела,Крикнул третий петух.
Сел старик на кровати,Заскрипела кровать.Было так при Пилате,Что теперь вспоминать.
И какая досадаСердце точит с утра?И на что это надо —Горевать за Петра?
Кто всего мне дороже,Всех желаннее мне?В эту ночь — от кого жеЯ отрекся во сне?
Крик идет петушиныйВ первой утренней мглеЧерез горы-долиныПо широкой земле.
Портрет
Никого со мною нет.На стене висит портрет.
По слепым глазам старухиХодят мухи,мухи,мухи.
— Хорошо ли, — говорю, —Под стеклом в твоем раю?
По щеке сползает муха,Отвечает мне старуха:
— А тебе в твоем домуХорошо ли одному?
1937
* * *
А все-таки я не истец,Меня и на земле кормили:«Налей ему прокисших щец,Остатки на помойку вылей».
Всему свой срок и свой конец,А все-таки меня любили:Одна: «Прощай!» — и под венец,Другая крепко спит в могиле,
А третья — у чужих сердецПо малой капле слез и смехаБерет и складывает эхо,И я должник, а не истец.
1977
К стихам
Стихи мои, птенцы, наследники,Душеприказчики, истцы,Молчальники и собеседники,Смиренники и гордецы!
Я сам без роду и без племениИ чудом вырос из-под рук,Едва меня лопата времениШвырнула на гончарный круг.
Мне вытянули горло длинное,И выкруглили душу мне,И обозначили былинныеЦветы и листья на спине,
И я раздвинул жар березовый,Как заповедал Даниил,Благословил закат свой розовый,И как пророк заговорил.
Скупой, охряной, неприкаяннойЯ долго был землей, а выУпали мне на грудь нечаянноИз клювов птиц, из глаз травы.
1960
Цейский ледник
Друг, за чашу благодарствуй,Небо я держу в руке,Горный воздух государстваПью на Цейском леднике.
Здесь хранит сама природаЯвный след былых времен —Девятнадцатого годаОчистительный озон.
А внизу из труб СадонаСизый тянется дымок,Чтоб меня во время оноЭтот холод не увлек.
Там над крышами, как сетка,Дождик дышит и дрожит,И по нитке вагонеткаЧерной бусиной бежит.
Я присутствую при встречеДвух времен и двух высот,И колючий снег на плечиСтарый Цее мне кладет.
1936–1940
Мельница в Даргавском ущелье
