Малютка-жизнь
Я жизнь люблю и умереть боюсь.Взглянули бы, как я под током бьюсьИ гнусь, как язь в руках у рыболова,Когда я перевоплощаюсь в слово.
Но я не рыба и не рыболов.И я из обитателей углов,Похожий на Раскольникова с виду.Как скрипку, я держу свою обиду.
Терзай меня — не изменюсь в лице.Жизнь хороша, особенно в конце,Хоть под дождем и без гроша в кармане,Хоть в Судный день — с иголкою в гортани.
А! этот сон! Малютка-жизнь, дыши,Возьми мои последние гроши,Не отпускай меня вниз головоюВ пространство мировое, шаровое!
1958
Посредине мира
Я человек, я посредине мира,За мною — мириады инфузорий,Передо мною мириады звезд.Я между ними лег во весь свой рост —Два берега связующее море,Два космоса соединивший мост.
Я Нестор, летописец мезозоя,Времен грядущих я Иеремия.Держа в руках часы и календарь,Я в будущее втянут, как Россия,И прошлое кляну, как нищий царь.
Я больше мертвецов о смерти знаю,Я из живого самое живое.И — Боже мой! — какой-то мотылек,Как девочка, смеется надо мною,Как золотого шелка лоскуток.
1958
Титания[2]
Прямых стволов благословениеИ млечный пар над головой,И я ложусь в листву осеннюю,Дышу подспудицей грибной.
Мне грешная моя, невиннаяЗемля моя передаетСвое терпенье муравьиноеИ душу крепкую, как йод.
Кончаются мои скитания.Я в лабиринт корней войдуИ твой престол найду, Титания,В твоей державе пропаду.
Что мне в моем погибшем имени?Твой ржавый лист — моя броня,Кляни меня, но не гони меня,Убей, но не гони меня.
1958
Шиповник
Т.О.-Т.
Я завещаю вам шиповник,Весь полный света, как фонарь,Июньских бабочек письмовник,Задворков праздничный словарь.
Едва калитку отворяли,В его корзине сам собой,Как струны в запертом рояле,Гудел и звякал разнобой.
Там, по ступеням светотени,Прямыми крыльями стуча,Сновала радуга виденийИ вдоль и поперек луча.
Был очевиден и понятенПространства замкнутого шар —Сплетенье линий, лепет пятен,Мельканье брачущихся пар.
1962
Голуби
Семь голубей — семь дней неделиСквевали корм и улетели,На смену этим голубямДругие прилетают к нам.
Живем, считаем по семерке,В последней стае только пять,И наши старые задворкиНа небо жалко променять:
Тут наши сизари воркуют,По кругу ходят и жалкуют,Асфальт крупитчатый клюютИ на поминках дождик пьют.
1958
Анжело Секки
— Прости, мой дорогой мерцовский экваториал!
Слова Секки
Здесь, в Риме, после долгого изгнанья,Седой, полуслепой, полуживой,Один среди небесного сиянья,Стоит он с непокрытой головой.
Дыханье Рима — как сухие травы.Привет тебе, последняя ступень!Судьба лукава, и цари не правы,А все-таки настал и этот день.
От мерцовского экваториалаОн старых рук не в силах оторвать;Урания не станет, как бывало,В пустынной этой башне пировать.
Глотая горький воздух, гладит СеккиДавным-давно не чищенную медь.— Прекрасный друг, расстанемся навеки,Дай мне теперь спокойно умереть.
Он сходит по ступеням обветшалымК небытию, во прах, на Страшный суд,И ласточки над экваториалом,Как вестницы забвения, снуют.
Еще ребенком я оплакал этуВысокую, мне родственную тень,Чтоб, вслед за ней пройдя по белу свету,Благословить последнюю ступень.
1957
Стань самим собой
Werde der du bist.
Гете
Когда тебе придется туго,Найдешь и сто рублей и друга.Себя найти куда трудней,Чем друга или сто рублей.
Ты вывернешься наизнанку,Себя обшаришь спозаранку,В одно смешаешь явь и сны,Увидишь мир со стороны,
И все и всех найдешь в порядке.А ты — как ряженый на святки —Играешь в прятки сам с собой,С твоим искусством и судьбой.
В чужом костюме ходит ГамлетИ кое-то про что-то мямлит, —Он хочет Моиси играть,А не врагов отца карать.
Из миллиона вероятийТебе одно придется кстати,Но не дается, как назло,Твое заветное число.
Загородил полнеба гений.Не по тебе его ступени,Но даже под его стопойТы должен стать самим собой.
Найдешь и у пророка слово,Но слово лучше у немого,И ярче краска у слепца,Когда отыскан угол зреньяИ ты при вспышке озареньяСобой угадан до конца.
1957
Карловы Вары
Даже песня дается недаром,И уж если намучились мы,То какими дрожжами и жаромЗдесь когда-то вздымало холмы?
А холмам на широкую спину,Как в седло, посадили кремлиИ с ячменных полей десятинуВ добрый Пильзен варить повезли.
Расцветай же, как лучшая розаВ наилучшем трехмерном плену,Дорогая житейская проза,Воспитавшая эту страну.
Пойте, честные чешские птицы,Пойте, птицы, пока по холмамБродит грузный и розоволицыйСтарый Гете, столь преданный вам.
1959
* * *
Пускай меня простит Винсент Ван-ГогЗа то, что я помочь ему не мог,
За то, что я травы ему под ногиНе постелил на выжженной дороге,
За то, что я не развязал шнурковЕго крестьянских пыльных башмаков,
За то, что в зной не дал ему напиться,Не помешал в больнице застрелиться.
Стою себе, а надо мной нависЗакрученный, как пламя, кипарис,
Лимонный крон и темно-голубое, —Без них не стал бы я самим собою;
Унизил бы я собственную речь,Когда б чужую ношу сбросил с плеч.
А эта грубость ангела, с какоюОн свой мазок роднит с моей строкою,
Ведет и вас через его зрачокТуда, где дышит звездами Ван-Гог.
1958
Пауль Клее
Жил да был художник Пауль КлееГде-то за горами, над лугами.Он сидел себе один в аллееС разноцветными карандашами,
Рисовал квадраты и крючочки,Африку, ребенка на перроне,Дьяволенка в голубой сорочке,Звезды и зверей на небосклоне.
Не хотел он, чтоб его рисункиБыли честным паспортом природы,Где послушно строятся по стрункеЛюди, кони, города и воды,
Он хотел, чтоб линии и пятна,Как кузнечики в июльском звоне,Говорили слитно и понятно.И однажды утром на картоне
Проступили крылышки и темя:Ангел смерти стал обозначаться.Понял Клее, что настало времяС музой и знакомыми прощаться.
Попрощался и скончался Клее.Ничего не может быть печальней!Если б Клее был намного злее,Ангел смерти был бы натуральней.
И тогда с художником все вместеМы бы тоже сгинули со света,Порастряс бы ангел наши кости.Но скажите мне: на что нам это?
На погосте хуже, чем в музее,Где порой слоняются живые,И висят рядком картины Клее —Голубые, желтые, блажные…
1957
Балет
