Но нет. На полпути я чуть было не споткнулась о енота и вовремя отскочила, чтобы не отдавить ему хвост. Вот она, заветная цель! Мой маленький зубастый антидепрессант.
— У-Ворюга! — воскликнула я, беспардонно сцапав его за морду. — Ты как сюда попал? И почему один?
Объяснение дало о себе знать очень скоро. Оно топталось у ограды, подняв на плечо зонт-трость, как алебарду. Задирало голову, присвистывало, поправляло шляпку на буйных кудряшках. А во взгляде сквозила восторженная придурь столичной аристократки, которую занесло в край Превосходных Степеней и которая уже набросала план развлечений на неделю.
Собственно, Гликерия. Высокая, фигуристая. С причудами и авантюрным складом характера. А еще рыжая до невозможности. На месте первого встречного я бы уже давно окатила ее водой из шланга с воплем: «Горим!»
И ей, в отличие от енота, сквозь глаз пролезть не удалось. Во-первых, габариты не те. Во-вторых, багаж. Личности, обремененные багажом, всегда успевают меньше и приходят к финишу вторыми. Груз, к которому ты привыкаешь, неумолимо тянет на дно, когда нужно срочно всплывать. Вот он, повод не привязываться к материальному.
Но, кажется, я отошла от темы.
Неделя. Именно столько, согласно письму, Гликерия намеревалась продержаться у меня в гостях.
Я открыла ей калитку с предосторожностью: ну как Арсений в засаде сидит? Впрочем, Арсений в любой из своих ипостасей наверняка убоялся бы связываться с этой боевитой дамочкой. Ибо Гликерия приехала мало того, что с енотом, от которого никому нет житья, но вдобавок и без попутчика, что само по себе говорило о многом.
Так что если парень всё же решит напасть, то и поделом ему.
— Привет-привет! — сказала она и бесцеремонно протиснулась во двор в своем широком лиловом платье с множеством юбок и подъюбников.
Я подвинулась, чтобы пропустить едущий за нею чемодан на колесиках — он жужжа следовал за хозяйкой без всяких выдвижных ручек. Очередной продукт инженерной мысли и детище прогресса.
— Одна тут живешь? — осведомилась Гликерия. Ее глаза азартно заблестели, и разве что на лбу не высвечивалось: «Ух, покутим!»
— С Мирой, — сказала я. — С Тай Фуном, — добавила чуть тише.
К азартному блеску в глазах подруги примкнул шальной.
— О! — произнесла она нараспев. — О-о-о! Взрывоопасная смесь! Ди-на-мит!
— Вот уж ни капли, — буркнула я и поспешила разместить эту чудачку в гостиной. Пусть подождет, пока я выужу из недр дворца Миру с Тай Фуном. А там уж они приложат ее своим неистощимым обаянием так, что мама не горюй.
Глава 11. Башня, которой нет, и хвостатое недоразумение
Вычурное и необычайное дворец иллюзий выставлял напоказ пунктиром. Есть — нету — есть — снова нету. Когда экспозиция диковин в третий раз прервалась, Тай Фун обнаружил Миру в локации «поле для гольфа», за одной из филенчатых дверей, которые по дизайну приближались к современным стандартам. Даль тут была бескрайняя, образцово-зеленая, с дымкой на горизонте, словно кто-то смазал подушечкой пальца карандашную линию. И свежести хоть отбавляй.
Мира принадлежала к разряду тех, кто масштабно грустит и умело распоряжается своим одиночеством в периоды душевных неполадок. Она замахнулась клюшкой резче, чем следовало, и выполнила свинг, отправляя мяч к красному флажку на шесте. Результат плачевнее некуда.
— Уровень стресса, — сказал Тай Фун, приблизившись, — зашкаливает. Эффективность от таких ударов нулевая.
Мира вздрогнула и повернулась к нему вполоборота. Сумасбродно-отважная, с кругами под глазами — свидетелями запущенной бессонницы. Весь ее всклокоченный, обреченный вид говорил о том, что она готова к апокалипсису прямо сейчас. «Конец света разразится с минуты на минуту. И не пытайся меня переубедить».
— Ты напряжена и сбилась с правильного ритма, — диагностировал Тай Фун, подступая ближе. И взял ее дрожащую руку в свою — теплую и крепкую. — Давай научу, как надо.
Рукоятка клюшки оказалась в двойном захвате, и Тай Фун приступил к восстановительной терапии. Принять верную стойку, качнуть клюшкой перед началом удара и отвести ее плавным движением. Хорошо, когда есть мяч для гольфа, на который можно замахнуться. По которому можно бить. Который уносит за грань вселенной все твои тяжеловесные, растревоженные мысли.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Хорошо — в одиночестве. Но если рядом друг, способный докопаться до сути, — с другом лучше.
— Почему ты не боишься замка? — спросил Тай Фун после пары сносных ударов. — Ведь он слеплен из того же теста, что и ты.
Мира вдруг швырнула клюшку на траву и вцепилась в лацканы его пиджака. Глянула пронзительно в самую душу. В душе было на удивление прибрано и просторно. Такое обычно, едва заселившись, вытворяет любовь.
— Не уходи. Не оставляй меня, ладно? Иначе не-совсем-живые, как пить дать, разберут меня на запчасти.
Она поджала губы в траурную скобу и для наглядности с выражением чиркнула ногтем себе по горлу.
Тай Фун от столь категоричного требования часто заморгал и с трудом подавил в себе желание дать дёру. Не по-мужски это как-то. По-мужски — подставлять плечо и сносить все тяготы бок о бок с теми, кому ты обязан жизнью. Странное чувство. И с какой такой стати он обязан жизнью Мире?
Ответ вихрился в уме смерчем, задевая сердце. В воронку смерча никак не удавалось заглянуть.
— Не пропадай, — слёзно попросила Мира. — Когда ты в замке, он словно бы добреет. Есть в тебе что-то особенное. Родное.
«Частица меня», — чуть было не добавила она, но поспешно прикусила язык.
Не надо ему знать. Ну правда, незачем ворошить прошлое. Спасла и спасла. Подумаешь, великое дело! После взрыва в лаборатории, когда разверзлась дыра в межпространство, Мира вышла из нее безликой сущностью и даровала Тай Фуну каплю потусторонней энергии — энергии целительной, пробуждающей от смертельного сна. Но тот решил, что выкарабкался лишь благодаря стараниям Каролины. Потому что Каролина действительно много сделала. Потому что именно она склонялась над ним, когда он очнулся.
— В полнолуние, — сказала Мира подавленно, — неведомая сила очень настойчиво зовет меня назад. А когда ты поблизости, зов слабеет. Становится как комариный писк в отдалении. Комар кружит по комнате в надежде испить кровушки, но никак не может до меня добраться, потому что я лежу на кровати под защитной сетью. Образно говоря.
— Защитная сеть — это я, значит, — усмехнулся Тай Фун. — Так может, и вовсе из кровати не вылезать, в полнолуние-то?
Брови Миры сложились домиком.
— Издеваешься, — вымученно улыбнулась она.
Я злостно подслушала их разговор, притаившись в кустах самшита (кустики мои ненаглядные, вот всегда-то вы растёте в стратегически важных местах!). Знаю-знаю, подслушивать — вредная привычка. Искоренить бы ее. Но привычки на то и вредные, что от них нипочем не отделаться.
— А почему бы тебе вообще не съехать из замка? — выдвинула предложение я, стараясь не показаться грубой. — Поселиться, скажем, в походном мобиле…
Честное слово, никогда не видела таких квадратных глаз у людей, перед которыми я появлялась из кустов. Тай Фун и Мира — первые.
Мира с квадратными глазами отрицательно помотала головой.
— Межпространство не даст мне покоя! Прослойка между измерениями прохудилась, сгустки материи плодятся как сумасшедшие. Ты и сама видела: они уже в академии. Что может их остановить? Здесь я хотя бы в относительной безопасности, — сказала она и затравленно оглянулась на своего новоявленного телохранителя.
Я смолчала, но дала себе обещание, что обязательно, всенепременно заклею эту спрутову прослойку между измерениями хоть малярной лентой, хоть чем. Ради подруги? Конечно. Ради того, чтобы она больше не нуждалась в Тай Фуне. Чтобы перестала цепляться за него, как за спасательный круг.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Пока мы втроем торчали на поле для гольфа, дворец иллюзий заскучал и ударился в авангардизм. Причем трехмерный. На выходе из пространственного тайника нас ждала инсталляция под авторством шизофреника, укушенного вдохновением. Геометрия слетела с катушек и впопыхах выстроила своих подопечных без всякой связи с логикой. Дьявольский камертон — оптическая иллюзия трезубца — враждебно наставил на нас не то бруски, не то цилиндрические стержни. Под арочными сводами на цепи медленно вращалась латунная многолучевая звезда. Невозможный треугольник — стоило глянуть на него под другим углом — тотчас раскрыл нам карты: «А я и не треугольник вовсе, нате-ка выкусите!»
