— Персиваль Уимис Мэдисон, графство Гемпшир, Харкорт Сент-Энтони, дом викария, телефон… телефон… теле…
И словно эти сведения отпустили где-то в глубине его существа сжатую пружину тоски, малыш заплакал. Лицо его искривилось, из глаз хлынули слезы, рот широко открылся, превратившись в черный квадрат. Несколько мгновений малыш казался воплощением немого горя, затем раздался рев, громкий и протяжный, словно опять затрубили в рог.
— Замолчи ты! Замолчи!
Персиваль Уимис Мэдисон не замолкал. Могучий поток тоски, вырвавшись на волю, был уже неподвластен ни приказанию, ни угрозе.
— Перестань сейчас же, слышишь?
Остальные малыши теперь тоже зарыдали. Каждый вспомнил и свои собственные беды, а может быть, осознал и общее горе. Положение спас Морис.
— Смотри на меня! — закричал он.
Он сделал вид, будто споткнулся и упал. Встал, потер зад, сел на качающийся ствол и тут же свалился с него на траву. Клоун из него получился никудышный, но и этого оказалось достаточно, чтобы Персиваль и остальные малыши, все еще всхлипывая, засмеялись. И вот уже все они неизвестно с чего так покатились со смеху, что вслед за малышами захохотали и большие.
Раздался голос Джека. Джек не взял рог, и, хотя это было против правил, никто ему ничего не сказал.
— Ну так как же насчет зверя?
С Персивалем случилось что-то странное. Он зевнул во весь рот, покачнулся, и Джеку пришлось подхватить его, чтобы он не упал.
— Где живет этот зверь?
Персиваль поник в объятиях Джека.
— Видно, зверь этот очень умный, — язвительно сказал Хрюшка, — раз он сумел спрятаться на таком острове.
Персиваль что-то пробормотал, и собрание снова разразилось хохотом. Ральф вытянул шею.
— Что он там говорит?
Выслушав ответ Персиваля, Джек разнял руки. И Персиваль, успокоенный присутствием людей, упал в высокую траву и заснул. Джек кашлянул и небрежно пояснил:
— Он говорит, зверь этот выходит из моря.
Смех замер. Ральф невольно обернулся — черная ссутулившаяся фигура на фоне лагуны. Все посмотрели туда же, думая о бескрайних водных просторах, о таинственных океанских глубинах, об этой неведомой сини, в которой может быть все что угодно, и прислушиваясь к долетающему через лагуну бормотанию прибоя. И вдруг заговорил Морис — так громко, что все вздрогнули:
— Папа рассказывал, что в море есть и такие животные, которых люди еще не знают.
Снова вспыхнул спор. Ральф протянул мерцавшую раковину, и Морис послушно взял ее. Собрание смолкло.
— Вот Джек говорит, бывает страшно просто потому, что люди так устроены… ну, верно. И что на этом острове одни только свиньи водятся, тоже, я думаю, верно. Но точно-то он не знает… ну, наверняка… Мой папа говорил, что есть такие, как их?.. еще чернила выпускают… кальмары, что ли? Так они бывают ярдов на двести в длину и целиком кита проглатывают. — Он помолчал и весело рассмеялся. — Я, конечно, не верю ни в какого зверя. Правильно Хрюшка сказал, что жизнь нужно объяснять по науке… но ведь мы не знаем точно, наверняка. Правда?
— Кальмар не может выходить из воды! — закричал кто-то.
— Может!
— Не может!
В следующее мгновение на площадке собраний заметались тени, яростно споря и жестикулируя. Ральфу это показалось взрывом безумия. Страхи, звери, а про то, что костер — самое важное, так и не договорились. Хочешь им что-нибудь растолковать, уходят в сторону и переводят разговор на эти неприятные вещи.
И, выхватив из рук Мориса белеющую в темноте раковину, он дунул что было силы. Потрясенное собрание стихло. Саймон дотронулся до раковины. Ему так нужно было высказаться — дух захватывало, но выступать перед всем собранием было страшно.
— Может быть, — начал он неуверенно, — может быть, зверь этот… есть.
В ответ собрание огласилось яростными криками, и Ральф даже встал от изумления.
— И ты, Саймон?! Ты веришь в него!
— Я не знаю, — сказал Саймон. Сердце у него колотилось так, что он задыхался. — Но только…
Разразилась буря негодования.
— Замолчите все! — закричал Ральф. — Рог у него!
— Я думаю, что зверь… это мы сами.
— Чушь! — заорал Хрюшка, от возмущения даже позабывший о правилах.
— Мы сами стали вроде… — Саймон запнулся, отчаянно пытаясь найти слова, которыми можно было бы выразить, в чем главный порок человечества. Внезапно пришло вдохновение:
— Что на свете самое грязное?!
В недоуменной тишине отчетливо прозвучало в ответ произнесенное Джеком грубое ругательство. Разрядка была как гром. Малыши, забравшиеся на «качалку», полетели в траву и не вставали. Охотники визжали от восторга. Саймон был повергнут в прах; хохот бил его со всех сторон, и, беззащитный, он шмыгнул на место. Наконец установилась тишина. Кто-то крикнул, не дожидаясь своей очереди:
— Может, он о привидениях говорил?
В секундной тишине прозвучал чей-то приглушенный голос:
— Зверь этот, наверное, и есть привидение…
— Да хватит вам без очереди говорить, — сказал Ральф. — Потому что если не соблюдать правила, так это уже и не собрание будет, а так… — Он остановился. От его плана ничего не осталось. — Что же вам теперь я могу сказать? Зря я созвал собрание так поздно. Придется проголосовать, есть они или нет, привидения, и разойдемся по хижинам, потому что все мы устали. Постой… — это ты, Джек?.. — погоди. Я скажу сразу: я в привидения не верю. Ну, я думаю, что не верю. Но думать о них мне неприятно. Во всяком случае, сейчас, ночью. Но ведь мы хотели разобраться что к чему. — Он поднял рог и на секунду задумался, как лучше сформулировать вопрос. — Кто считает, что привидения есть?
Несколько минут стояла тишина, и никто не шевелился. Ральф снова вперился в темноту и разглядел поднятые руки.
— Ясно, — сказал он ровным голосом.
Мир, понятный мир, послушный законам, распался. Когда-то все в нем было на своих местах, а теперь… да еще корабль ушел.
— Я не голосовал за привидения! — Хрюшка рывком обернулся к собранию. — Запомните все, все вы! — Было слышно, как он топнул ногой. — Мы кто? Люди? Или звери? Или дикари? Да что о нас подумают взрослые!
Перед ним выросла грозная тень.
— Заткнись ты, шматок жира!
Они сцепились, и мерцающая раковина задергалась вверх и вниз. Ральф вскочил.
— Джек! Джек! Рог не у тебя! Дай ему сказать!
Из темноты выплыло лицо Джека.
— И ты заткнись. Ты-то кто такой! Кто? Сидит и другим указывает! Охотиться ты не умеешь… петь не умеешь…
— Я вождь. Меня выбрали.
— Подумаешь, выбрали — ну и что? Распоряжаешься, а что ты понимаешь…
— Рог у Хрюшки.
