— Рог у Хрюшки.
— Давай-давай, заступайся за него, ты всегда за него…
— Джек!
— Джек! Джек! — злобным голосом передразнил его Джек.
— А законы?! — закричал Ральф. — Ты нарушаешь законы!
— Плевать я на них хотел!
— Не плюй, потому что законы — единственное, что у нас есть.
— На кой черт нам эти законы! — кричал ему в лицо Джек. — Мы сильные… мы охотники! Если зверь этот есть, мы его выследим! Окружим и будем бить, бить, бить!
Он издал дикий вопль и спрыгнул на бледный песок. На платформе послышались крики, визг, взволнованный хохот, топот бегущих ног. Всех как ветром сдуло, и они, растягиваясь, уже бежали от пальм к воде и дальше, по пляжу, туда, где их поглощал мрак. Ральф щекой почувствовал холодное прикосновение раковины и взял ее из рук Хрюшки.
— Что будут говорить взрослые! — снова крикнул Хрюшка. — Нет, ты только посмотри на них!
С пляжа доносились крики и улюлюканье охотников, визг, вой, истеричный хохот и вопли неподдельного ужаса.
— Ральф, труби в рог.
Хрюшка стоял так близко, что Ральф видел, как поблескивало единственное стеклышко очков.
— Костер… Неужели они не понимают?
Рисунки С. ПРУСОВА
— Сейчас нужно быть твердым, Ральф. Заставь их делать то, что считаешь нужным.
В голосе Ральфа была осторожность ученика, доказывающего теорему.
— Если я протрублю в рог и они не вернутся, тогда все пропало. Мы не сможем поддерживать костер. Мы превратимся в зверей. Нас никогда не спасут.
— А если не протрубить в рог, мы все равно скоро превратимся в зверей. Я не вижу, что они там вытворяют, но зато я хорошо слышу.
Ральф поднес рог к губам и… опустил его.
— Вот в чем дело, Хрюшка, — есть привидения или нет? И зверь этот есть или нет?
— Конечно, нет.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что тогда ничего бы не было. Ни домов, ни улиц, ни телевизоров… В жизни не было бы смысла.
Пляшущая и поющая толпа, кружась, продвигалась все дальше по пляжу, пока крики и пение не превратились в ритмичный бессловесный гул.
— А если этого смысла и нет? Ну, хотя бы здесь, на острове. Что, если они следят за нами и ждут?
Ральф вздрогнул и так резко подался к Хрюшке, что они столкнулись, напугав друг друга.
— Не смей так говорить! Мало нам неприятностей, что ли! И без того хватает. Если еще и привидения есть…
— Нужно мне отказаться… хватит с меня быть вождем. Ты только послушай их!
— Господи! Да ни за что, Ральф! — Хрюшка схватил его за руку. — Если вождем станет Джек, все только и будут, что охотиться, а о костре и не вспомнят. Мы здесь так и умрем. — Его голос вдруг сорвался на визг: — Кто там сидит?
— Это я, Саймон.
— А-а, что толку от нас! — сказал Ральф. — Как от трех слепых мышей. Я откажусь.
— Если ты откажешься, — испуганно прошептал Хрюшка, — что тогда со мной будет?
— Ничего не будет.
— Он ненавидит меня. А за что — не знаю. И если он сможет делать, что захочет… да, тебе-то что, он тебя уважает. А случись чего — ты и отлупишь его.
— Да и ты только что с ним во как дрался!
— У меня рог был, — просто ответил Хрюшка. — Я имел право говорить.
В темноте пошевелился Саймон.
— Оставайся вождем, Ральф.
— Ты-то уж моячал бы, умник! Почему ты не сказал, что нет никакого зверя?
— Боюсь я Джека, — продолжал Хрюшка, — вот поэтому я его насквозь вижу. Всегда так: боишься кого-нибудь, ненавидишь, а выкинуть из головы не можешь… это как астма… дышать нечем. И вот что я тебе скажу, Ральф. Он тебя тоже ненавидит.
— Меня? Это за что же?
— Не знаю. Ты опозорил его с костром, и потом ты вождь, а он нет.
— Но он — это он, Джек Мерридью!
— Я много болел, в постели лежал, все думал… Я разбираюсь в людях. Себя я тоже знаю. И его. Тебе он ничего не может сделать, но, если ты уйдешь с дороги, он разделается с тем, кто был рядом с тобой. Со мной, значит.
— Хрюшка прав, Ральф. Либо ты, либо Джек. Оставайся вождем.
— Все мы плывем по течению — вот что, и дела наши все хуже и хуже. Дома-то всегда был кто-нибудь взрослый. Пожалуйста, сэр, будьте так любезны, мисс, — и получил ответ. А здесь?!
— Была бы здесь моя тетушка…
— Был бы мой отец… Да что об этом говорить!
— Нужно, чтобы костер горел. Дикарский танец кончился, и охотники побрели к хижинам.
— Взрослые во всем разбираются, — сказал Хрюшка. — И темнота им нипочем. Они бы собрались, пили бы чай и обсуждали, что да как. И дела бы у них пошли как надо…
— Они бы не подожгли остров. И не бросили бы костер.
— Они бы построили корабль…
Стоя в темноте, три мальчика безуспешно пытались выразить словами величие взрослых.
— Они бы не ссорились…
— Не разбили бы мои очки…
— Не стали бы выдумывать зверей…
— Эх, если бы они могли с нами связаться! — воскликнул Ральф в отчаянии. — Прислали бы нам что-нибудь… знак какой или еще что…
Из темноты, откуда-то снизу, послышалось тоненькое завывание, и, обомлев, они прижались друг к другу. Завывание это, такое далекое и неземное, стало громче, затем превратилось в нечленораздельное бормотание. Лежа в высокой траве, Персиваль Уимис Мэдисон, Харкорт Сент-Энтони, дом викария, испытывал во сне муки ужаса, и магия заученного адреса ничем не могла ему помочь.
Глава 6. Зверь спускается с неба
В темноте светили только звезды. Когда мальчики поняли, кто завывал привидением и Персиваль успокоился, Ральф и Саймон неловко подняли его с земли и отнесли в одну из хижин. Хрюшка, несмотря на свои смелые заявления, крутился рядом, и все трое пошли к соседней хижине вместе. Они шумно ворочались на сухих листьях, тревожно поглядывая на обращенный к лагуне лаз, который, казалось, был завешан звездным пологом. Время от времени вскрикивали малыши, а как-то раз в темноте заговорил кто-то из больших. Наконец и эти трое уснули.
Из-за горизонта выглянул серп луны — такой тонкий, что его света, даже когда он весь уселся на воду, едва хватило на то, чтобы вырвать из темноты узенькую дорожку; в небе зажглись новые огоньки: они быстро перемещались, мигали и вдруг пропадали, но с высоты в десять миль, где шел бой, до земли не доносилось ни звука. И все же мир взрослых послал свой знак, хотя дети не могли прочесть его: они спали. Темноту озарила яркая вспышка, и по всему небу сверху вниз протянулась огненная спираль, затем снова стало темно и зажглись звезды. Над островом появилась какая-то крапинка — человеческая фигурка под быстро опускавшимся парашютом, фигурка с безвольно обвисшими руками и ногами. Переменные ветры разных высот мотали ее в воздухе и сносили каждый в свою сторону. Но в трех милях над землей устойчивый ветер подхватил ее и потащил по огромной дуге через все небо и вниз, над рифом и лагуной, прямо к горе. Фигура, как мешок, упала на склон, покрытый голубыми цветами, но и здесь, на этой высоте, тоже дул ветер, и парашют захлопал, расправился и продолжил свой путь уже по земле. Следом за ним вверх по склону волочилась фигура. Ярд за ярдом, рывок за рывком ветер проволок ее по лужайке с голубыми цветами, по уступам и красным камням, втащил на вершину и оставил там лежать среди расщепленных скал. На вершине ветер дул порывами; стропы парашюта перепутались, обмотали камни, и фигура села; ее голова в шлеме свесилась между колен, подтянутых перепутанными стропами. Когда налетал порыв ветра, стропы затягивались, и тело выпрямлялось, а голова вскидывалась так, словно парашютист вглядывался куда-то через кромку скал. И всякий раз, когда ветер падал, стропы ослабевали, и фигура наклонялась вперед, свесив голову между колен. В вышине звезды совершали свое движение по небу, а внизу, на вершине горы, фигура кланялась, выпрямлялась и снова кланялась.
