Одного из людей стрела поразила в глаз и, застряв даже в мозге, убила насмерть. Он повалился с коня, цепляясь за него руками, стоня и умирая.
Ксендз Жудра схватил коня за поводья, головой попрощался с мечниковой и оседлал его, беря ружьё убитого. Справа и слева из гущи теснилась с диким криком толпа. Они были так уверены в пленниках, что стрелять прекратили. Как можно быстрее только спускались вниз, чтобы схватить женщин. Видно было, что дело было в них и в том, кто их первый поймает, дабы иметь право на выкуп.
Мечникова и дочка стояли какое-то время ошеломлённые, головами прижавшись друг к другу, но вдруг Ядзя сорвалась. Лицо её горело.
– Янаш, – крикнула она, – пистолет! Давай оружие!
– Давайте оружие, – воскликнула мечникова, – оружие, оружие!
Корчак, который весь обратился в ту сторону, действительно схватил пистолет, как можно быстрее его зарядил, взял другой у человека и подал оба женщинам. Татары сползали по стенам ущелья вниз. Минута была ужасная.
До двадцати их насчитал Янаш, уже почти достигающих дна ущелья. Почти не обороняясь со стороны долины, стрелял в тех, которые уже угрожали в середине ущелья. Речь шла не о том, чтобы спастись, так как спасение было невозможным, но чтобы умереть по-рыцарски и сражаться до конца. Двое татар, смертельно раненых на полпути к низу, скотились умирать на дно и корчились в нескольких шагах от мечниковой. Янаш целился в ближайших. Среди этого шума всё чаще слышался крик умирающего, а за ним мстительные возгласы нападающих, всё более разъярённых.
Как свернувшийся клубок змей весной, более десятка татар одновременно спустились, наконец, сверху прямо к женщинам. Одного из них настигла пуля и он всех обрызгал кровью; спустились, таща за собой труп вниз и, чуть ступив на землю, подскочили к карете и непосредственно к мечниковой.
Самому первому, который приблизился, подпустив его почти к себе, когда уже тянул руку, чтобы её схватить, пани Збоинская раздробила голову выстрелом из пистолета; он пал, а двое других уже тянули её за плечи.
Ядзя выстрелила, сама не ведая как, заметив дикое, звериное лицо над собой. Янаш был тут же и обнажённой саблей рассёк того, кто напал.
Ксендз Жудра, который не имел оружия, отломил яростным движением люшню от кареты и бил её по головам теснящихся нападающих.
Минута была страшная.
Среди этого шума из долины донёсся крик и цокот копыт ещё более громкий, чем до сих пор. Янаш обернулся, ожидая увидеть за собой татар, которые могли теперь сесть на шею почти беззащитным, когда с удивлением заметил, что та толпа, которая опоясывала по кругу, начинала быстро разбегаться. Некоторые оставляли даже коней, которые одни разбежались по долине.
С правой стороны из невидимого места, заслонённого деревьями, сыпались выстрелы огнестрельного оружия, под конец из малень-маленькой полевой пушки громыхнуло ядро. Татары бежали.
Те, которые были в ущелье, услышали над собой крики и призыв, остановились, неуверенные в его значении, и непрерывно обстреливаемые, начали смешиваться, одни обратно на гору пытались подняться, другие сбегали ущельем.
Какая-то невидимая сила пришла на помощь. Ещё минута и от татар остались только убитые и раненые. Всех охватило изумление. Янаш, у которого из десятка ран текла кровь, обратился ещё к долине и увидел скромно выглядящую конницу, которая гналась за татарами.
Мечникова только теперь почувствовала себя спасённой, она ослабла и была вынуждена опереться на дочку, лицо которой пылало. Обе словом ещё не могли перемолвиться, обнимались со слезами. Люди осматривали друг у друга взаимно раны, потому что почти все были ранены, но, избежав смерти и ясыри, смеялись уже и выкрикивали.
Ксендз Жудра спешился.
– На колени – что следует Богу за спасение. Произошло чудо!
Янаш хотел слезть с коня, но, едва коснувшись ногой земли, посувствовал какой-то сумрак в глазах, схватился за грудь и упал. Также раненый Никита подхватил потерявшего сознание.
Спустя мгновение, когда, коленопреклонённые, они молились, а ксендз Жудра громко провозглашал: «Честь Тебе и хвала, Боже-Спаситель!», напротив ущелья показался мужчина на коне.
Он поднял шапку, ждал, пока кончится молитва.
Глаза всех обратились к нему. Человек был необычный и не из тех, что встречаются каждый день. Огромного роста, но словно из одних костей сложенный, худой, что-то имел от героя и много от Дон-Кихота в себе. Голова заострённая, лицо длинное и жёлтое, огромные седые усы, жилистая загорелая шея, ноги длинные, руки медвежьи, с узкой талией, с широкой грудью; на сильном и рослом коне, казалось, точно выехал из театра на побоище. Одежду также имел на себе особенную: лосиный кафтан, стёганный снизу, на нём потёртый контуш из толстого ярко-красного сукна, на груди кусок брони и золотистый ринграф с Божьей Матерью, на голове золочённая мисиурка с проволочным чепцем, а в неё сверху было воткнуто перо цапли. Шёлковые кармазиновые шаровары, сапоги до колен, за поясом пистолеты, сабля сбоку, ружьё у седла. Всё это не было изысканное; использованное, старое, но мощное, а сам человек был крепкий и ловкий.
Он посмотрел на женщин, на обморочного Янаша, на раненых людей и лежащие трупы и… перекрестился.
Потом медленно слез с коня. Оруженосец, едущий за ним, старый и седой, как он, сразу взял коня. За ним проскакало около десяти всадников, гоня татар, и пробежала оборванная пехота с бердышами и ружьями, которая потянулась дальше.
Ещё стоя вдалеке у коня, из уважения к женщинам, незнакомец подтянул жупан и контуш, поправил мисиурку, немного сдвинутую броню установил на место и, крутя усы, приблизился медленно и важно.
– Представляюсь, – сказал он, медленно кланяясь и поднося руку к мисиурке, – если не ошибаюсь, ясно вельможная мечникова Збоинская.
Пани мечникова поднялась с земли, всматриваясь в это дивное явление.
– Припоминаю, я имел эту честь и счастье лет тому назад, правда, десять, в течении полутора часов гостить в Мейежевицах, полковник иностранной части, охраняющий теперь границу, Ян Грациан Дуленба… да, госпожа благодетельница, из тех старых Дуленбов, кармазинов.
– Мы обязаны тебе, полковник, жизнью и свободой! Но каким же образом?
– Но, ба! Божье Провидение, – сказал Дуленба. – Я этих собачьих сынов, с вашего позволения, уничтожаю, преследую, и как могу, мучаю. Вот Бог мне дал, что догадавшись, в Чёрной балке на засаде поймал их.
Он посмотрел на Янаша. Ядзя, вся в слезах, коленопреклонённая при лежащем, плакала, вытирая ему кровь на лице.
– Ничего ему не будет, этому молодчику, немного крови потерял, а ну, воды принесите! – сказал Дуленба.
В каретке была, счатьем, и вода в барилке, и вино. Ядзя, уже вся занятая раненым, побежала за одним и другим.
Полковник посмотрел снова на лежащие трупы татар, одного из которых убила мечникова, второй был ранен выстрелом Ядзи и имел оторванную челюсть.
– И мы сегодня вышли на солдата, – отозвалась мечникова, – одного, мне кажется, я убила, второго подстрелила Ядзя.
– Несомненно! – сказал ксендз Жудра. – Потому что я на это собственными глазами смотрел.
– Героини! Героини! – воскликнул Дуленба. – А я сегодня счастлив больше, чем во всей моей жизни, что так впору прибыл, чтобы спасти дорогие ваши жизни.
– Один из наших убит, – промолвила мечникова.
– В добром деле погиб, – сказал Дуленба, – красивая смерть, ему не на что жаловаться. Умереть нужно, а уж лучшей смерти нет, чем в поле, хотя бы от паскудной татарской стрелы.
Когда Дуленба спокойно, просто разговаривает с мечниковой, Ядзя по-прежнему на коленях над Янашем приводит его в сознание и вытирает. Собственной рукой она должна была, превозмогая страх и отвращение, вынуть несколько стрел, которые ещё торчали в нём. Раны были неопасными, но было их много и кровь лилась обильно. Янаш начал приходить в себя, открыл глаза, увидел лицо Ядзи и быстро их закрыл… Только через мгновение, услышав её голос, он пришёл в себя и пытался подняться.
– Панна Ядвига, прошу идти к матери, – проговорил он, – прошу, – и глазами указал к ней.
Ядзя не двигалась. Он вытянул к ней руку, не чувствуя, что она была полна крови, Ядзя сжала её, закрасневшись, когда почувствовала эту тёплую кровь. Никита шепнул, чтобы она отошла и дала себе, наконец, решиться на это. Она посмотрела на свою окровавленную ручку и содрогнулась. Полковник настаивал на возвращении…
– Ежели пани мечникова позволит, провожу её до Гродка, – сказал он, – хотя в дороге нечего бояться. Это татарство, когда однажды бежит, берёт ноги за пояс и не задержится даже до степей.
Ксендз Жудра занимался распределением возвращения. Янаша нужно было положить в каретку, по той причине, что, казалось, верхом ехать не мог. На свободного коня привязали тело убитого, чтобы не оставлять его так на добычу дикому зверю. Дуленба сомостоятельно пожертвовал собой для конвоя, распорядившись своим отрядом. Однако, прежде чем тронулись с места, Никита завязал, обмыл раны Янашка, и Корчак, выпив немного воды и вина, вернул свои силы. По правде говоря, он был бледен, не очень уверенно стоял на ногах, но клялся себе, что с помощью Никиты на коне доедет.
