дернула дверь, и та легко поддалась с глухим скрипом.
Без единого слова женщина сделала несколько стремительных шагов из полутемного коридора в сторону светлого пятна комнаты, где виднелось кресло, стол с разложенными записями и книгами, пятно зажженной лампы.
Файка поспешила следом и, как обычно, не рассчитала движения. Она налетела всем весом на напарницу и толкнула ту вперед. С грохотом Ольга пробороздила коленями по полу, вкатилась в комнату, зацепила руками ножку стола и обрушила на себя ворох бумаг вместе со скатертью. Лампа со звоном лопнула от падения, засыпая все вокруг осколками.
И тут Файка завизжала от ужаса. Перед ней открылась такая кошмарная картина, что девушка забыла обо всем – и об угрозах преступников, и о суровой Ольге, даже о том, зачем они приехали на дачу старого профессора. Она орала от вида окровавленного человеческого тела. Скорее всего, это был сам профессор, но понять что-либо сейчас Фаина была не в состоянии. Она кричала и кричала от ужаса, не в силах остановиться, не обращая внимания на выкрики Ольги, которая барахталась под поваленным столом:
– Заткнись! Замолчи! Идиотка, замолчи! Тебя услышат! Сейчас все соседи прибегут!
Наконец она освободилась и бросилась к Фае и хлесткой пощечиной остановила крик. Одного взгляда на неподвижное тело ей было достаточно, чтобы принять решение.
– Валим отсюда! – Она решительно дернула застывшую Файку за руку.
Но та застыла на одном месте, уставившись неподвижным взглядом широко распахнутых глаз на тело старика. Тот лежал, растеряв грязные, заношенные шлепанцы, вытянув длинные худые ноги в домашних штанах, уперев одну руку в бревенчатую стену домика. Полы халата распахнулись, обнажив впалую грудь с седой порослью. А сам халат, светлая борода, жидкие волосы на голове, лицо – все было залито кровью. Темная и густая, с резким тошнотворным запахом, она собралась под телом в застывшую лужицу, над которой кружили мухи.
– Пошли, ну, чего ты встала!
Вторая пощечина отрезвила девушку, она зашевелилась, но с места не сдвинулась. Мелко затряслась от подступающих слез, ткнула пальцем в старика:
– Его убили, он мертвый! По-настоящему!
– Иди уже, уходим! – Ольга боялась кричать, чтобы не привлечь ненужного внимания любопытных соседей, и поэтому шептала.
Правда, от ее придавленного шепота у Фаи только мороз по коже продирал. Ей казалось, что они шепчутся, чтобы их не услышал покойник, который неподвижно лежал у стены.
Девушка ткнула в стену с потеками крови и увидела, что руки трясутся от волнения.
– Он написал что-то, кровью. Своей кровью, мамочки, какой ужас!
Ее напарница никак не хотела переживать из-за увиденного, а лишь сбежать как можно быстрее, с места преступления.
– Вот идиотка, шевелись, надо отсюда убираться, а то и старика на тебя повесят, – взвыла уже потерявшая терпение Ольга и со всей силы толкнула остолбеневшую Файку в бок.
От ее удара та пошатнулась, прошагала по инерции пару шагов, споткнулась о порог комнаты и рухнула прямо на пол темного коридора. Снаружи вдруг залаяли собаки, раздались голоса и звуки шагов.
– Да кричал кто-то, не показалось мне! Иди посмотри, Петрович, чего там у профессора приключилось.
– И за молоком он сегодня к Алевтине не пришел, приболел, может. Все-таки восьмой десяток, шутка ли.
– Герман Яковлевич! – протяжно позвал мелодичный высокий голос. – Это Кирюша, ваш сосед. Я захожу к вам, не пугайтесь.
Низкий глухой голос бубнил почти под самым окном:
– Ох, не к добру это, не к добру. Собака нынче у Петровича выла всю ночь, а потом как давай с цепи рваться, учуяла чего-то. Такое было, когда старая учительница померла, угорела от печки. Старик-то один совсем живет, хоть к нему жена бывшая приезжает иногда с продуктами, да разве это пригляд.
Ольга, которая даже сначала бросилась на помощь упавшей девушке, при звуках соседских обсуждений отпустила Фаину руку и нырнула куда-то вбок. А сама Фая смогла лишь с трудом подняться на сбитые коленки, когда скрипучая дверь впустила внутрь высокого смуглого подростка в шортах и вытянутой футболке.
– Герман Яковлевич, что с вами? Вам плохо? – Он кинулся к темной тени на пороге, но наткнулся на мягкое женское плечо. Повернул голову к свету комнаты и вскрикнул от увиденного.
– Чего там, Кирюшка? Помер, что ли, старик? Иду, я иду, за топором бегал, дверь ломать! – загудел сочный бас, и по ступенькам затопали тяжелые шаги.
В дом один за другим принялись заходить сельские жители, заполняя комнату. При виде мертвого тела кто-то вскрикивал, кто-то начинал креститься.
Петрович решительно подтолкнул перепуганную Файку обратно в комнату из темноты коридора:
– А ну иди на свет! Ты кто такая, чего здесь делаешь?
– Я… я… пришла к нему, а он мертвый!!! Я не убивала, я не убивала его! – разрыдалась девушка в ужасе от звенящих в голове слов Ольги «старика на тебя повесят».
Пока все одновременно говорили, звонили в полицию, обсуждали испуганную девушку, Кирилл приблизился к старику и прижал два пальца к сухой шее.
– Он живой! Пульс есть, пульс! «Скорую» надо, врача! И еще бинты, я перевязку сделаю!
От его слов вся толпа с облегченным вздохом зашевелилась еще быстрее. Петрович бросил свой топор и ринулся обратно домой, чтобы завести машину. Женщины принесли со второго этажа из спальни одеяло, а Кирюшка сновал из кухни в комнату, собирая воду и марлю, чтобы обрабатывать рану.
– Кажется, кость не раздроблена. – Он осторожно провел мокрым полотенцем по жидким в спекшейся крови волосам. – Удар, конечно, сильный, крови много натекло. Эх, надо гнать сейчас со всей силы в больницу. Чем-то большим приложили, рана вполовину головы.
Женщины в ответ в ужасе заохали, Файка судорожно сжалась на своем месте. От шока она онемела, руки и ноги не слушались, и она лишь тряслась, сидя прямо на полу, от озноба, продиравшего по тонкой коже.
Мальчик уже смыл кровяные сгустки и осторожно принялся накладывать марлю.
Одна из сельских баб ткнула Файку в плечо:
– А ну, хорош выть, сейчас участковый придет, и все ему расскажешь, зачем в дом залезла и профессора ударила.
– Я не била, не била! – Губы тоже не слушались, еле шевелясь. – Мне в музее его адрес дали, я приехала консультацию получить от профессора Фишера по истории костюма восемнадцатого века. Я пишу докторскую диссертацию на эту тему. – Ее мозг каким-то чудом от шока вдруг выдал отрепетированное вранье.
И для убедительности девушка вытащила из сумочки отпечатанный лист из музея с данными Германа Фишера. Бумажка прошлась по мозолистым рукам и вернулась обратно к владелице.
– Все равно, жди тут, – строго приказала пожилая женщина со значком «председатель» на отвороте блузки. – Я уже участкового вызвала, он на мотоцикле с другого конца поселка в пять минут домчится.
Тут же в доказательство ее слов застрекотал мотоцикл за окном. Пожилой усатый участковый с красным от жары лицом ахнул, переступив порог комнаты:
– Ох ты ж! Убийство на моем участке.
– Не каркай, Зорькин, – одернула его председательница. – Живой он, вон Петрович сейчас домчит мигом до райцентра. «Скорую» вызвали уже, перехватит по дороге. Пульс есть, крепкий профессор наш, выживет. – Она вытянула палец в сторону Файки, что застыла в углу, так и не встав с колен. – А эта дамочка тут в доме была, когда мы прибежали. Закричал кто-то, может, и она. Женский крик был, все соседи слышали. Мы сюда бегом, Кирюшка первый, потом Петрович, а тут вот девушка лежит на полу, плачет. Говорит, что научный сотрудник, на консультацию к профессору Фишеру приехала и справку предъявила с печатью.
– Это разберемся, – прогудел Зорькин и шлепнул на подоконник папку с бланками, сверху кинул фуражку.
С улицы раздался крик Петровича:
– Готово, выносите!
Женщины засуетились, подхватили одеяло, на которое Кирюшка аккуратно переложил сухое тело старика.
Снова поднялся гвалт из женских голосов:
– Куда, куда, ногами вперед, разворачивай!
– Голову придерживайте! Ах, стонет! Живой, живой наш профессор.
– Кирюшка, прыгай в машину, помчишь с Петровичем до «Скорой», – приказала сухонькая председательница.
И парнишка послушно рванул к гудящему за забором «Запорожцу».
Участковый тоже бросился помогать, подхватывая одеяло то с одной стороны, то с другой. Застывшая на месте Фаина вдруг увидела в отражении трехстворчатого трельяжа, как в соседней комнате, которая
