— Ты меня прости... — не найдя других слов, вымучил из себя Чеслав.
— За что?
— За все...
— Да разве мне твое «прости» надо? — обожгла его взглядом девка и пошла прочь.
Чеслав не стал догонять ее.
Добираться до места, где оставил свою одежду, он решил краем берега, дабы не встретить кого-нибудь любопытного дорогой. Особенно баб да девок. Рассказывай после, отчего голяка по берегу бегаешь и куда твои лахи подевались. Будет у языкастых о чем позубоскалить в ближайшие дни!
О Ветре он не особенно беспокоился. Конь, скорее всего, где-то рядом и, выбравшись из реки, уже пасется на бережке. И словно в подтверждение этим мыслям, с той стороны, куда он собирался идти, и в самом деле раздалось призывное ржание верного скакуна.
Где ходом, а где и вплавь, Чеслав благополучно преодолел заросли камыша. Дальше берег поднимался над рекой крутым обрывом, вдоль подножия которого тянулась узкая полоска суши. По этой зыбкой тропе и решил пробраться Чеслав. Он шел, прижимаясь спиной к обрыву и шаг за шагом ощущая, как от этих прикосновений осыпается на землю песок.
«Шурх!» — вырвалось что-то совсем рядом с ним и стремительно унеслось прочь.
От неожиданности юноша отшатнулся, но через мгновение понял, что страх был напрасным. Это юркие птахи стрижи, потревоженные его приходом, неуловимыми стрелами вылетали из своих норок, устроенных в песчаной стене обрыва. Ох и наделал он переполоха в их прибрежном поселении! Маленькие обитатели норок-пещер с тревожными криками кружили вокруг него, желая одного: чтобы он как можно скорее покинул их владения.
Так и продвигался он под крики и внезапные вылеты пернатых обитателей птичьего поселения. Но вдруг что-то заставило его насторожиться. Возможно, несколько комков земли, осыпавшихся откуда-то с края обрыва, а скорее всего, острое чутье, перешедшее к парню от зверя, заставило его сделать прыжок в сторону. И, как оказалось, вовремя, потому что на то место, где он находился еще миг назад, упал увесистый камень, с чавканьем впечатавшийся во влажную землю.
Какое-то время Чеслав не двигался. Его взгляд был прикован к камню. Его бросили или он сам обвалился? Осторожно отклонившись от стены, юноша посмотрел вверх, на край обрыва. Но там, кроме травинок, что слабо шевелились на ветру, не было заметно никакого движения. Конечно, берега время от времени обрушаются, но тогда с камнем должна была осыпаться и земля... Хотя бы немного... Но упало всего лишь несколько комков, и до того, как рухнул сам камень... Нет, это не могло быть случайностью. Кто-то явно бросил в него камень. Чеслав прислушался, стараясь различить среди птичьих криков какие-нибудь подозрительные звуки. Ему даже показалось, что он слышит шум осторожных шагов, которые удаляются от обрыва. Но, может, это был только его вымысел, и злыдень, метнувший камень, давно исчез?
Как бы там ни было, но камень размером с конскую голову едва не лишил его жизни.
Вот только надо понять: это еще одно предупреждение или в этот раз ему желали смерти? Ведь нож был явным предупреждением, а теперь.. . Камень угодил как раз в то место, где он стоял. И если бы Чеслав не отпрянул, попал бы ему прямо в голову. Значит, метили точно в него. И если бы даже этот камень не убил его, то покалечить мог изрядно. Только вот за что? С чем это связано? Неужто за девку? И нож ночью, и камень теперь полетели в него сразу после встречи с девками... Он только что расстался с Зориной...
«Уж не за нее ли мне такая награда?»
Может, это только совпадения, и то рука потравителя лютого метит остановить его розыски? В любом случае кто-то недобрый зорко зрит за ним и за тем, куда он путь держит. А потому да оберегут тебя Великие, Чеслав!
Когда Чеслав вернулся в хату, то застал Кудряша, уже сидящего за столом и с нетерпением ожидающего его прихода.
— Да где ж это можно пропадать так? Или ты решил меня голодом заморить? Мое брюхо уже какую песню печальную заводит — так подвело! — напустился на друга Кудряш.
А тот, стрельнув глазами в сторону засуетившейся у очага Болеславы, молча подсел к столу и стал есть. Но от Кудряша так легко отделаться было невозможно. Он настойчиво пнул под столом друга ногой, требуя ответа.
Соблюдая осторожность, чтобы не услышала Болеслава — зачем ее беспокоить? — Чеслав шепотом рассказал товарищу о походе с Марой к заваленному камнями мертвецу, о повторной поездке на хутор Молчана, а также о ноже и камне, что едва не стоили ему жизни. Правда, умолчал при этом о любощах с девой на речном берегу.
Кудряш, услышав о напастях, свалившихся на друга и едва не стоивших ему жизни, даже о еде позабыл. Хлопая округлившимися глазами, он с плохо скрытой тревогой прошептал в ответ:
— Сдается, не напрасно мы по следу чужаков пошли...
Чеслав на то лишь задумчиво кивнул.
А Кудряш поведал товарищу о том, что ему удалось узнать о пребывании чужаков в их селении. Но ничего ценного для разгадки случившегося в том, что рассказали девки да парни, Кудряшу узнать не удалось. Вот только брошенные в конце повествования слова заставили Чеслава насторожиться:
— А еще говорили, что младший из чужаков на девок- то наших ой и засматривался...
Обдумать услышанное молодой муж так и не успел, поскольку порог их жилища переступили помощники верховного жреца Миролюб и Горазд.
— Хозяевам щедрот от Купавы! — приветствовал Миролюб соплеменников.
— И от нас оберег вашему дому, — протянул Горазд искусно сделанный из дерева символ Чура — хранителя семейного очага.
Болеслава, сердечно поблагодарив гостей, пригласила их за стол и поспешила приладить подарок на стене, где располагался очаг.
Присев за стол, мужи отведали предложенной снеди, чтобы не обидеть хозяйку, и лишь после этого Миролюб обратился к терпеливо ожидающим пояснения причины их появления Чеславу и Кудряшу:
— До Колобора слух дошел, что вы на дальнем хуторе побывали, да про то, что сожженным его нашли...
«Если бы только хутор! — мрачно подумал Чеслав. — И пошесть, о которой предупреждал волхв, в том наверняка ни при чем».
Но вслух лишь заметил:
— И про другое разное... есть что поведать...
— Это про что же еще? — поинтересовался жрец, и в его обычно спокойных глазах вспыхнул живой интерес.
Чеславу совсем не хотелось рассказывать сейчас о походе на хутор, а потому ответил он Миролюбу уклончиво:
— Вот загляну к волхву, обо всем и расскажу. Так и передай Ко лобору.
— Так и передам, — с некоторым разочарованием кивнул Миролюб.
— А я, Кудряш, как и обещал, для твоих погребальницу соорудил, — обратился к парню молчавший до того Горазд. — Зашел сказать, чтоб посмотрел ты, насколько складная она получилась. Времени ушло на то немало, старался исполнить, как только мог, но для крови твоей, думаю, хорошим пристанищем будет.
— Да усердию Горазда позавидовать можно, — похлопал по плечу товарища Миролюб. А после с улыбкой и тоном, в котором, при всем дружелюбии, сквозила скрытая ирония, добавил: — Он если чего задумает, то несколько дней кряду не спать может, пока своего не добьется. Уж я не раз тому дивился. И Колобор его за то отмечает.
— А ты не завидуй! Каждому дается по заслугам и усердию! — то ли отшутился, то ли огрызнулся Горазд. А после, потерев свои совсем небольшие, как для мастеровитого человека, руки и одарив всех сдержанной улыбкой, с глубоким убеждением добавил: — Великим и общине служить по-разному можно.
Услышав о готовности домовины для праха своей семьи, Кудряш тут же засобирался с жрецами посмотреть на сооруженную Гораздом погребальницу.
Чеслав с ними не пошел. Его не оставляла мысль, что уж не за деву ли пытались поквитаться с ним купальской ночью, а после и поутру? Ведь о той же Зоряне немало парней в округе подумывают. И головы у многих ой какие горячие! Вот только бы узнать, кто из них мог.
И Чеслав, кажется, знал, у кого можно о том разведать.
Молодой охотник застал Кривую Леду в разгаре битвы. Ее отголоски донеслись до его ушей еще на подходе к халупе старухи, а когда он обогнул соседнюю хату, то картина сражения предстала перед ним во всем своем цветастом безобразии.
Разъяренные женщины стояли одна напротив другой, яростно размахивая руками и осыпая друг друга смачной руганью. Одной из них, конечно же, была старуха Кривая Леда, а второй — молодка Буяна. Было понятно, что неугомонная Леда опять активно поучаствовала в жизни одной из соплеменниц.
— Будешь мужику моему еще на меня напраслину наговаривать, кикимора болотная, я клюку твою тебе же в глотку затолкаю! — наступала на бабку покрывшаяся красными пятнами от переполнявших ее чувств пышнотелая Буяна. — Так затолкаю, что даже каркнуть больше не сможешь!
— А чтоб тебя и пучило, и крючило, и ломало, зараза! — кричала Леда, предусмотрительно прикрываясь клюкой, позволявшей держать соперницу на расстоянии. — А я все одно видела! Видела, как ты...
