— Сама наказывала прийти поглядеть, жива ли еще, вот и пришел.
В глазах парня заплясали лукавые светляки. Подойдя ближе к очагу, он уселся на сухой пень и даже с каким-то вызовом уставился на знахарку.
— Зубаст! — покачала головой старуха, но беззлобно, скорее с любованием.
— В наших лесах беззубому да немощному не жизнь, сама знаешь. Такого если не зверье дикое порвет, так люд лихой сгубит, — не уступил ей в ответе парень.
Какое-то время они перебрасывались колкими шутками, поддевая друг друга, но во всем этом чувствовалась лишь большая симпатия и доверие.
— Как видишь, еще жива, не немощна и даже сплю порой крепко... — вдруг многозначительно сказала Мара.
Взяв глиняный кувшин, она налила в миску янтарного напитка и подала гостю. Чеслав пригубил и почувствовал горько-сладкий вкус трав. Мара села напротив, взяла из его руки миску, сделала глоток и снова ее вернула.
— Снился мне сон, Чеслав, — совсем уже серьезно сказала знахарка, — тень видела за тобой, парень...
Чеслав, перестав пить, затаил дыхание. И было отчего...
Кроме знахарского, был у Мары еще один дар — пожалуй, самый дивный и ценный. О том, что он есть у отшельницы, многие в племени шептались, но уверенно никто не мог сказать. А Чеслав мог. Как-то он застал старуху в момент, когда она общалась с... Она общалась! Юноша страшился даже думать, с кем именно, но Мара могла то, что под силу только избранным. И теперь это было их тайной.
Глаза Мары остановились, затуманились, перестали замечать Чеслава, и она, будто снова унесясь в свой сон, продолжила рассказ:
— Тень дивную... То вроде есть за тобой: куда ты, туда и она следует, а остановишься или шагнешь в сторону — и она вроде как отступает, не преследуя тебя. Будто кто-то невидимый, покрытый той тенью, хочет, чтобы ты не шел дальше... Да только сколько ни старалась, ни силилась да ни просила, все никак разглядеть обличье, скрытое сумраком, не могла. — И совсем понизив голос и резко подавшись к Чеславу, она едва слышно прошептала: — Словно сами Великие охраняют ту тень...
И Чеслав готов был поклясться, что был страх в тех словах ведуньи.
А старая знахарка, немного помолчав, заговорила снова:
— А еще... Не знаю уж, в самом ли деле так мне виделось или совсем все во сне спуталось, да только будто бы та тень порой одна, а то еще одна за ней проступает и тоже за тобой следует...
После этого Мара, пребывая в задумчивости, прошептала еще несколько слов, которые Чеслав не разобрал, поднесла руки к лицу и медленно, даже с каким-то усилием вытерла его, а также начавшие слезиться глаза, словно стараясь стереть остатки воспоминаний о своих беспокойных снах.
— Думаю, уж не потравитель ли да поджигатель той тенью за тобой следует? — Она посмотрела на парня теперь уже ясными глазами. — Ты за ним, а он за тобой...
— А больше, кажись, и некому, — задумчиво сказал Чеслав и почувствовал, что покривил душой.
Покривил, потому как упоминание знахарки о второй, скрытной тени, что, возможно, следовала за ним, беспокойной занозой засело в голове.
— Уж не знаю, в помощь ли тебе, Чеслав, мой сон аль в слова пустые, а все, что смогла, я сделала, — поднялась Мара с пня и взяла из рук юноши пустую миску, поскольку содержимое ее во время рассказа знахарки тонкой струйкой пролилось на землю.
Сам Чеслав и не заметил того — так жадно впитывал повествуемое.
— А теперь, коль надумал, скажи, что дальше делать собираешься, муж?
Мара решительно взяла его за подбородок пальцами и, приподняв голову, заглянула в глаза. А у самой взгляд стал колюч и взыскателен, будто ждала от него чего-то, да не говорила, чего именно.
— Смерти, что в округе нашей стались, с чужаками к нам пришли...— начал размышлять юноша. — И у нас же их самих и настигли. Ну, одного так уж точно.
— Так, может, за ними смерть и ходила? — непонятно к чему вела знахарка.
— Отчего же теперь за мной гоняется?
— Потому как знать про то хочешь, — жестко резанула Мара.
Чеслав рывком высвободился от ее руки.
— И не только знать, а и покарать нелюдя! — Кровь ударила ему в голову и разожгла дремавшую злость. — За родню Кудряша. За невинно погубленных. И чтобы в страхе не жить нам!
— Не отступишься? — спросила так, словно прикрикнула, Мара.
— Не пристало сыну Велимира и мужу нашего племени спускать обидчикам да погубителям крови нашей! — схватился с места Чеслав.
Он и сам не заметил, как руки сжались в кулаки.
Неожиданно Мара, только что жесткая и взыскательная, обмякла и удовлетворенно усмехнулась:
— То и хотела услышать от тебя, парень.
«Ох и хитра же старуха! Хитра! А скорее, мудра... Вон как злость во мне распалила! Да желание докопаться до истины раззадорила! Хоть и без того хотел...» — подумал Чеслав.
Вслух же заговорил решительно:
— Смерть за чужаками пришла, а про самих пришлых мы мало что знаем. А то и вовсе ничего. И потому прознать про них больше надо: что за люди и кому тропу неудачно перешли. Думаю, прознать можно там, откуда они к нам пришли. Старый Сокол, наставник мой, мудро учил начинать искать оттуда, откуда след пошел.
— Верно молвишь, охотник, — подхватила знахарка. — Потому как голос мне тоже сказал, что искать надо в той стороне, откуда чужаки пришли. Тебе не сказала сразу, потому как хотела, чтоб то твоя воля была, твой выбор, а не мной или бреднями моими сонливыми навязанный...
Подойдя, Мара потянулась к его вихрам и, потрепав их, с серьезным, сосредоточенным видом, что-то бормоча себе под нос, провела рукой по его лицу. Закончив, со слабой улыбкой оттолкнула молодца от себя.
— Как все, что скрыто ночью, днем становится явным, так и тень когда-нибудь распознается...
Чеслав уже выходил из жилища, когда его настигли напутственные слова старой знахарки:
— Не ходи прямыми тропами, парень. Да хранят тебя Великие!
Сказанное гулким эхом откликнулось под каменными сводами пещеры.
Чеслав и не думал, что пробудет в пещере старой Мары столько времени, что Даждьбог-батюшка уже успеет уйти на покой и на округу опустятся густые сумерки. Не предвидя того, что ночь так близка, он и не подумал прихватить с собой горящую головешку из очага старой Мары, чтобы легче было распознавать тропу. А возвращаться за ней счел излишним, потому как хорошо знал дорогу в родное городище и рассчитывал добраться до дома еще до наступления полной темноты.
Однако черноликая ночь оказалась более прыткой, чем проворные ноги молодца. Юноша едва успел миновать болото, как все вокруг стало малоразличимым.
Но что опытному охотнику глухая тьма? Ведь столько раз ему доводилось коротать ночную пору среди дикого леса. Чеслав стал лишь продвигаться не так торопливо, чтобы не потерять тропу.
Внезапно ночную тишину расколол резкий треск и что- то тяжелое с шумом рухнуло впереди него.
«Не ходи прямыми тропами, парень...» — искрой вспыхнуло в сознании предупреждение старой знахарки.
Чеслав в одно мгновение выхватил нож, выставил его перед собой, навстречу окружающей темноте, и принялся стремительно поворачиваться на каждый подозрительный звук, следя, чтобы к нему не подобрались сзади.
— Кто здесь? Выходи! Покажи свое обличье поганое! Я все одно тебя разыщу! Все одно распознаю лютого! — яростно выкрикивал он невидимому врагу.
Но время, пульсируя напряженной жилкой на виске Чеслава, стекало, а никто не выказывал своего присутствия рядом.
Немного успокоившись, молодой охотник подумал о том, что это могло рухнуть и трухлявое дерево, подточенное неумолимым временем, или сухая ветка надломиться под тяжестью зверя либо птицы. Хотя могла быть и подстроенная неизвестным, который в последнее время стал преследовать его, западня. Ведь нож и камень, брошенные в его сторону, не привиделись ему. Но если сейчас кто и был на тропе или рядом, то разве распознаешь в эдакой темени?
Чеслав сделал несколько осторожных шагов вперед, готовый в любую секунду отпрыгнуть в сторону. Но ничто, кроме упавшего дерева, через которое он с легкостью перебрался, больше не мешало продвижению.
И все же не надо забывать о предостережении мудрой Мары:
«Не ходи прямыми тропами, парень...» — вспомнил Чеслав.
Знахарка попусту слов на ветер не бросает.
Да только другой тропы от пещеры Мары не было.
Мелкий летний дождик тихо шелестел по лесу, осыпая кроны деревьев, листья кустов, стебли травы, лепестки цветов и все, что не могло от него укрыться, неисчислимым количеством прозрачных стрел-капель. Взял он в осаду и избушку волхва, что стояла неподалеку от капища, и, казалось, каждой своей частичкой старался проникнуть в ее деревянную утробу. Но только самым метким водяным горошинам удавалось проскочить через узкую оконницу и, ударившись о твердь бревна и разлетевшись на еще более мелкие части, опуститься водной пылью на одного из присутствующих там мужей. И кто после этого скажет, что настырник-дождь не достиг своей цели?
