атаман Илюшка Долгополов еще не вернулся с подмогой. Мирон здесь, почитай, один остался. Нынче удобный случай с ним разделаться. Прикончить — и все тут!
— Как его прикончишь? — с сомнением спросил Кавриш. — Не сумеем мы.
— Мы не сами. На реке Икше стоят солдаты, прибывшие из Яранска. Надо их известить, что Мирон тут да притом почти один, что сейчас его легко схватить.
Кавриш согласно кивнул:
— Да-да, надо кого-то послать на Икшу.
— Ты сам и поедешь. Своего коня оставь у меня, я тебе оседлаю мою саврасую кобылу. Прямо сейчас и отправляйся. За старанье будешь щедро награжден, у царевых людей станешь уважаемым человеком. — Потом Олатай добавил, усмехнувшись: — А за то, что погубил Стопана, я твой должник. Он мне давно поперек горла стоял.
Олатай вывел коня из хлева, подвел к воротам, выходящим на зады. Ворота растворились со скрипом. Кавриш проворно вскочил в седло.
— Ну, друг Кавриш, счастливого тебе пути! — Олатай указал на едва приметную тропу, уходящую в чащу леса. — До самой Икши держись этой дороги, постарайся, чтобы никто тебя не видел. Коня не жалей, поторапливайся.
— Мигом обернусь! — пообещал Кавриш и дернул повод.
Олатай подождал, покуда гонец не скрылся за деревьями и проговорил вслух:
— Знай наших! Пусть хоть сотни Разиных придут — всех передушим!
Олатай вернулся в избу. Но ему не сиделось дома, он опять вышел на улицу, оглянулся по сторонам и пошагал к избе Стопана.
Войдя в сбитые из жердей ворота, Олатай поднялся на шаткое крылечко, потянул дверь и переступил высокий порог.
В дымной закопченной избе стоит полумрак. Бычий пузырь, которым затянуто небольшое оконце, почти не пропускает света. Курная изба только и освещается, что огнем из печи. Возле лечи возится хозяйка.
— Добрый день, тетка Аксывий, — пробурчал Олатай.
— Добрый день, сосед, — отозвалась женщина, продолжая стряпню. Она подбросила в огонь несколько сухих щепок, они вспыхнули и ярче осветили избу.
Олатай увидел, что в углу у окна сидит на лавке дед Ямбаш.
— Что, соседушка, — обратился Олатай к старику, — нет ли от внука вестей?
— Нет, ничего нет, — нехотя ответил дед Ямбаш.
— А у меня вот есть кое-какие новости, — не скрывая злорадства, проговорил Олатай. — Проезжие марийцы сказывали…
Дед Ямбаш в сильном волнении привстал с места, спросил с надеждой:
— Не слыхать ли чего про Стопана? Не сказывали?
— Сказывали и про Стопана. Всех, кто пошел воевать против царевых людей, царевы люди побили до смерти. Только Актуша с Канышем в плен взяли. Так что и твой внук, старик, сложил там свою голову.
У старика при этих словах задрожали руки. Тетка Аксывий побледнела, уронила половник.
— Убили? — воскликнула она. — О господи! Да что же это такое? Сыночек мой! Стопан!..
— Убили… — чуть слышно прошептал старик.
Неожиданно из-за переборки вышел Мирон Мумарин и гневно воззрился на Олатая.
— Ты чего тут врешь? — сурово спросил он. — Откуда узнал, поганый пес, а? Отвечай!
Олатай растерялся, испуганно пробормотал:
— Проезжие люди сказывали…
Мирон, сжав кулаки, вплотную подошел к тархану. Тот попятился. Мирон шагнул еще, тесня его к двери.
— Вранье все это! — рявкнул он. — Вон отсюда!
Олатай спиной толкнул дверь и выскочил в сени. Мирон рванулся было за ним, но в дверях столкнулся с входящим в избу Келаем.
— Ты, Келай? Видал, как Олатай отсюда вылетел? Он…
— Не до него сейчас. Беда, Мирон Федорович! Наши отряды разгромлены.
— Разгромлены? Значит, это — правда?
— Правда. Из Кугу Шюрго прибежал Пайраш. Говорит, страшная была битва. Наших почти всех перебили. Стопан тоже погиб.
Мирон слушал в каком-то оцепенении, а Келай продолжал?
— Не устоять нам против воеводы, у него сила — не нашей чета. Покориться надо. Послушай, Мирон Федорович, моего совета: брось ты этого Долгополова. Он русский, а с русским нам все равно не по пути. Встретим воеводу с хлебом-солью, с добрым словом да с деньгами…
— Ты что?! — возмущенно прервал его Мирон. — Забыть свой народ, перекинуться к врагу? Какими же глазами станем мы глядеть на соседей, на сородичей? Подлое дело вовек не простится!
— Я сказал то, что думаю, — угрюмо проговорил Келай. — А ты делай, как сам знаешь, никто тебя не неволит.
— Что ты сам думаешь? — презрительно усмехнулся Мирон. — За тебя Олатай думает, ты лишь повторяешь его слова. Видно, забыл, кем был совсем недавно?
Келай еще больше нахмурился и повернулся к дверям.
— Ну, как хочешь! — не глядя на Мирона, сказал он. — Упрашивать не стану — без тебя обойдусь. Только потом пеняй на себя!
Он выбежал из избы, громко хлопнув дверью.
Мирон, схватив с лавки лук, выбежал за ним.
— Стой! — резко окликнул он Келая. — Стой, тебе говорят!
Но тот даже не оглянулся.
Мирона охватила ярость. Он вскинул лук — оперенная стрела на пол-пальца просвистела мимо головы Келая и вонзилась в воротный столб.
Келай побледнел и одним прыжком оказался за воротами.
— Эх, Келай, Келай… — тихо проговорил Мирон, все еще сжимая в руке лук. — Ведь ты был мне другом…
Он постоял в мрачном молчании, слушая, как тревожно шумят старые могучие сосны, растущие возле илема. По небу, клубясь, ползли тяжелые темные тучи.
Наконец Мирон решительно тряхнул головой и вернулся в избу.
— Левуш! — позвал он.
С полатей свесилась лохматая голова молодого парня.
— Левуш, оседлай коня и догони Келая.
— Зачем?
— Убей его, как бешеную собаку! — сурово проговорил Мирон Мумарин.
Левуш, пораженный, смотрел на него со страхом.
— Как же так? Ведь он наш товарищ!
— Был товарищ, теперь он — предатель!
Вскоре из илема Стопана выехал конный и стрелой помчался вдогонку за Келаем.
XII
Сражение у Кугу Шюрго утихло, лишь по дорогам и глухим тропам рыскали рейтары и конные стрельцы, выслеживая случайно спасшихся разинцев.
Яндылету удалось затаиться в глухом овраге и остаться незамеченным. Когда опасность, по его соображениям, миновала, он вылез из оврага, добежал до горелого поля и присел перевести дух.
Только начало темнеть, он выбрался на опушку леса неподалеку от Кугу Шюрго. Было тихо, кругом ни души. С неба начал сеяться редкий колючий снег.
Яндылет пригляделся и увидел, что на многих деревьях раскачиваются трупы повешенных повстанцев.
Вне себя от горя, гнева и усталости, мариец побрел вдоль опушки, всматриваясь в лица казненных. На каждом шагу он натыкался на распростертые по земле тела убитых, уже припорошенные снегом.
Вдруг ему послышался тихий стон. Он остановился, прислушиваясь. Стон повторился, и Яндылет нерешительно пошел на голос.
Серая тень — собака или волк — шарахнулась в кусты. А стон все ближе, а вокруг все темнее…
Яндылет остановился и замер. Страшно одному в потемках среди мертвецов! Кажется, что заслышав
