67. ДУБ
Грозой расколот дуб огромный,Она прошла, испепеляВесь край той ветки, темной-темной,Чуть ноздреватой, как земля.
Остался след в долине этойМелькнувшей молнии былой,И пахнет воздух разогретыйПрогорклой северной смолой.
А где же молния? СияньемУже вдали слепит она…Пусть ты ушла, — а всё дыханьемТвоим душа обожжена.
1932
68. «Море разделившая зарница…»
Море разделившая зарницаЗажигает реи кораблей…Хочешь, расскажу я про синицуСказку самых ранних, детских дней?
Та синица за море ходила,За морями города зажгла…Как я ей завидовал, и силаВ этой сказке дедовской была.
«Да какая ж это вот синица?» —Спрашивал у взрослых я не раз…Увидал — безропотная птица,А гляди ж, какой о ней рассказ…
1932
69. «Как темная даль беспредельна была…»
Как темная даль беспредельна была…Вновь слышу твой медленный голос, —Кубанская шапка с размаху леглаНа русый седеющий волос.
Упрямые губы всё шепчут свое,А сердце по морю тоскует,По лесу, где ночью кричит вороньеИ белая вьюга колдует.
Так на́чалось наше знакомство с того,Что взводы сверкнули штыками.На улице дымной — снегов торжество.Высокое небо над нами.
В извозчичьи сани мы сели. МоскваВся в оползнях зеленокрылых.Какие тогда говорили слова —Пожалуй, я вспомнить не в силах.
А щеки мороз одичалый дерет,Сквозь зубы два слова процедим —И снова в пролет Триумфальных воротНа низеньких саночках едем.
Фофа́н с толокном да Иван с волокном,А вьюга-разлучница пляшет…В ту ночь непогода шумит под окном,Широкими крыльями машет.
Последняя ночь в деревянной Москве.Ночные луженые своды.В коротком раструбе, как в злом рукаве,Грустят москворецкие воды.
Нас время разводит, нас годы трясут,Давно мы с тобою седеем,Но диких степей молодую красуВовеки забыть не посмеем.
Ты был комиссаром — и вел наш отряд.Я был ординарцем веселым.Флажки золотые на солнце горятПо вольным станицам и селам.
1933
70–97. ЗОЛОТАЯ ОЛЁКМА
1. «Дай руку мне, пойдем со мною…»
Дай руку мне, пойдем со мноюВ тот вьюжный край,Он полонил мне сердце тишиною,И снегом зим, и свистом птичьих стай.
Там горбоносых желтобровых птицЭвенк охотник ждет, и на рассветеСлепят огни бесчисленных зарниц,И гнет пурга тяжелых кедров ветви.
Тайга бежит по белым склонам вдольПоследних побережий,Где по заливам высыхает сольИ где во мхах таится след медвежий.
Там сердца моего заветная отрада,Край детских лет,Родной страны холодная громада,Я — твой поэт.
1933
2. СТАРЫЙ ИРКУТСК
На Дьячем острове боярский сын ПохабовПостроил хижину, чтоб собирать ясак…Прошли года в глухой тоске ухабов,Века легли, как гири на весах.
Над летниками тесными бурятовСыченый дух да хмель болотных трав;Сюда бежали, бросивши Саратов,И вольный Дон, и старой веры нрав.
И город встал в пролете этом узком,Суму снегов надевши набекрень,И наречен он был в веках Иркутском,Окуренный пожарами курень.
Вот он встает в туманах, перебитыхНеумолимым присвистом весны.Немало есть фамилий именитых —Трапезниковы, Львовы, Баснины.
Он богател. Его жирели тракты.Делил полмира белыми дверьми,И чай везли его подводы с Кяхты,Обозы шли из Томска и Перми.
Он грузен стал, он стал богат, а впрочем,Судеб возможно ль было ждать иныхОт золотых и соболиных вотчин,От ярмарок и паузков речных.
Он, словно струг, в века врезался, древний.Рубили дом, стучали топоры,Бродяги шли из Жилкинской деревни,С Ерусалимской проклятой горы.
Он шлет их вдаль. Оборванные парниИдут навстречу смерти и пурге,Мрут от цинги в тени холодных варниц,От пули гибнут смолоду в тайге —
Чтоб богател, чтоб наливался жиромКупеческий, кабацкий, поторжной,На весь немшоный край, над целым полумиромПоставленный купцами и казной.
1933
3. ХОЗЯЕВА
Низко кланяясь, провожала управа,Лошадь рванула — сойти с ума,Налево — лабазы его, а направо —Им же построенные дома.
А сбоку саней медленно едет,Снегом и ветром обдавая на миг,Весь мир, разбитый на «де́бет» и «кре́дит»,Занесенный в рубрики бухгалтерских книг.
Купола церквей — как пробки графинов.Зело выдыхается это вино.Кладбище в жимолости и рябинах:Здесь-де покоиться суждено.
Годы легли по откосам чалым,Как козырные тузы крестей.Души загубленных по отваламИзредка встанут во мгле ночей.
Души всех тех, кто погиб в юродстве(Вниз пригибаются плечи их),Тяжбы в старинных судах сиротских,Торжище ярмарок площадных.
Сядет обедать — уха стерляжья.Скучно идет с коньяком обед.Сын-гимназист, бормоча, расскажет:«Жил-де на севере людоед».
Покажется сразу: пельмени — уши,Злобно мигают глаза сельдей,В черном рассоле коптятся душиВсех позагубленных им людей.
В комнату бросится прямо с инеюИ поясные поклоны бьет.Ветер уходит в Китай да в Индию,Неопалимой тропарь поет.
Церковь построит, на бедных тысячу,Но не оставит сего в тиши,Толстый бухгалтер на счетах вычислитЦену спасенья его души.
Деньги дарит он теперь, раздобрясь.Надобно всё ж искупить добромТрупы шахтеров и брата образ.(За ассигнации. Топором.)
Так бы и жил, да нежданно выплыл,Всех сотрапёзников веселя,Купчик из Питера — голос сиплый,В кожаной сумочке векселя.
Месяц прошел, — прииска ему продал,Тихо заплакал: «Что ж, володей»,Но следом за купчиком шла породаСовсем непонятных, чужих людей.
Никто из них не ел струганину,Они и не знали, как водку пьют,Когда баргузин вдруг ударит в спинуИ дымный мороз невозбранно лют.
Они аккуратно носили фраки,Души свои не трясли до дон,Вовек никому не кричали: «враки»,А всё по-французски: «pardon, pardon».
Их имя со страху едва лепечется,Топырясь, идут упыри-года,И стало подвластно им всё купечество,Процентом напуганы города.
1933
4. РОМАНСЫ
Есть один романс старинный.На отверженной заре,Ночью зимней, длинной-длинной,Он гремел на Ангаре.
«Моего ль вы знали друга?Он был бравый молодец,В белых перьях штатский воин,Первый в бале и боец».
В белых перьях ходит вьюга.Зимний вечер хмур и тих.Кто идет? Найду ли другаУ шлагбаумов пустых?
От него пришел гостинец,И тоскуют на токуСто дебелых именинницПо Иркутску-городку.
Эти годы отступили,Отстучали в барабан,Колчаковцы прокатилиПо Сибири шарабан.
То английский, то японскийТанец грянет на балах,И поет правитель омскийВ смуте виселиц и плах.
«Белы струги, белы перья,Не хватает якорей,Где дредноут твой, империя,В глубине каких морей?»
А по Лене ходят паузки,Бьет по отмелям весна,В деревнях, в Тутурах, в ПавловскеНе гуляют лоцмана.
Моего ль вы знали лоцманаС красной лентой у штыка?Вместе с ним дозоры посланыПартизанского полка.
1933
5. В БЕГА
