дурмана, который из тебя надо будет вышибать. Поможем тебе в этом, когда будешь в рядах партии.
Все единодушно поддержали предложение Вано. Глаза Корнелия засветились от радости — он стал членом партии.
БОЛЕЗНЬ
Тот лжет, кто утверждает, что не боится смерти.
Ж.-Ж. Руссо
1
Елена и Маро беседовали в столовой. Маро пришла проведать Корнелия; заснув после, обеда, он все еще не просыпался, хотя, уже вечерело.
— Не пойму, что с ним происходит, — жаловалась Елена. — Если его не разбудить, то он будет спать до самого утра. Все проклятая тюрьма наделала. Страшно исхудал, ослабел. К тому же кашель у него какой-то нехороший…
Маро прошла в комнату Корнелия. Он спал на кушетке, одетый, скрестив на груди руки. Девушка вздрогнула: перед ней, казалось, лежал покойник.
Следом за Маро в окутанную полумраком комнату вошла и Елена.
— Совсем не узнать его, — продолжала сокрушаться она. — Нервный, раздражительный, со всеми ссорится… Разогнал моих квартирантов, не знаю, как мне теперь быть? Жалованья Дата едва-едва хватает на несколько дней, а цены на базаре растут и растут, ни к чему уже не подступишься…
Здоровье Корнелия и в самом деле пошатнулось. Он страдал сильными головными болями и сердечными припадками.
Как-то, умываясь, он закашлялся и, сплюнув в раковину, заметил в мокроте кровяные жилки. Сплюнул еще раз — да, это кровь. Он возвратился в свою комнату и прилег на кушетку, положив руки под голову. Сердце тревожно заныло.
Корнелий вспомнил, что от туберкулеза умер его старший брат Шалва. В памяти у него встал один из эпизодов детства. Он играл с соседними ребятишками в мяч во дворе их карисмеретского дома. Вечерело. В воздухе повеяло осенним холодком. Мать уже несколько раз звала Корнелия домой, но он так заигрался, что не слышал ее. Неожиданно на улице появилась высокая, худая фигура. Это брат Шалва, которого Корнелий давно уже не видел. Медленно, как-то безучастно подходил он к калитке родного дома. Корнелий бросился ему навстречу с криком: «Мама, Шалва приехал, Шалва!» Но Шалва, видимо, не желал, чтобы о его появлении в Карисмерети знали посторонние люди. Он прижал пальцы к губам и вошел во двор. Тереза встретила сына у крыльца, обняла его, поцеловала. Но тот даже не улыбнулся. Он тяжело поднялся по ступенькам лестницы. Ему хотелось только одного: обрести покой в последние дни своей короткой жизни, разрушенной тюрьмой, ссылкой, страшной болезнью. А ведь каким жизнерадостным, исполненным самых радужных надежд, выглядел он еще несколько лет тому назад. Как чудесно звучали в карисмеретском доме Мхеидзе «Марсельеза» и «Варшавянка», когда еще совсем недавно съезжались сюда Степан, Евгений, Шалва и их друзья…
В 1905 году Шалва руководил в Карисмерети отрядом красных партизан и сражался против карательных отрядов. После того как войска генерала Алиханова заняли Карисмерети, Шалва со своим отрядом ушел в Гурию. Там он продолжал борьбу. Там же был схвачен и доставлен в Кутаис. По дороге со станции в губернскую тюрьму ему удалось бежать. По крутому спуску сбежал он на Балахванскую улицу. За ним гнались, стреляли.
Тогда он залез в канаву, перекрытую плитами, и пролежал в ней несколько часов. Только после полуночи ему удалось выбраться оттуда. Беглец нашел приют у одного из своих кутаисских друзей. Здесь заболел воспалением легких, перешедшим в скоротечную чахотку. Пролежав три недели, он кое-как собрался с силами и приехал в Карисмерети. Физический недуг усугублялся сознанием, что дело, за которое он тай самозабвенно отдал жизнь, потерпело поражение.
Вскоре Шалва умер…
Елена вызвала к Корнелию доктора медицины Юрасовского, служившего раньше в армии, а теперь врача в гимназии, директором которой был Дата Микеладзе.
Юрасовский внимательно выслушал больного, потом неторопливо вымыл руки и сел писать рецепты. Корнелию казалось, что он пишет ему смертный приговор. «Сейчас тетя выйдет с ним в гостиную, и он скажет ей всю правду…» — подумал Корнелий и прерывающимся от волнения голосом спросил Юрасовского:
— Федор Кузьмич, скажите, что у меня?..
— Бронхит и острое малокровие. Питаться надо как следует, юноша, и обязательно бросить курить!
В конце июня Корнелий приехал в Карисмерети. Тереза очень ему обрадовалась. Она устроила сына в кабинете отца и никому не позволяла нарушать его одиночество. Днем он выходил иногда во двор и ложился на скамейку, которую сколотил для него плотник Юло. Единственным развлечением Корнелия были занятия по русскому языку с сыном Юло, Буча, да изредка беседы с Ионой и Кетуа Менжавидзе. Тереза прилагала все усилия, чтобы получше питать сына, однако его здоровье по-прежнему вызывало тревогу — кашель не прекращался, температура по вечерам повышалась.
— Ты все же старайся лежать поменьше, — советовал Корнелию Иона. — Этак ты совсем ослабеешь… Нужно на воздухе чаще бывать, у реки; пойди на гору Шубани, поднимись на Зекари — сразу лучше станет.
Но Корнелий упрямо отнекивался, подавленный мрачными мыслями.
В конце лета в Карисмерети приехала Маро. Втроем — Тереза, Иона и Маро — устроили семейный совет, на который пригласили местного врача, Поликарпа Вацадзе. Тот посоветовал вывезти Корнелия в Абастуман. Как раз в это время в Карисмерети приехал Степан. Его жена, Като, вместе с братом и сестрой отдыхала в то лето в Абастумане.
— Что ж это ты, — упрекнул Иона Степана, — можно сказать, здорового шурина своего посылаешь в Абастуман, а о больном брате даже не вспомнил…
— Не знал я, что Корнелий болен, — оправдывался Степан, которого одолевали родственники жены.
Все же он дал Корнелию денег и отправил в Абастуман.
Корнелий был настолько слаб, что не мог поехать один, и Маро вызвалась его проводить.
До станции их довез на арбе Доментий Хведелидзе. Поездка на арбе настолько утомила Корнелия, что, приехав на станцию Шорапань, он едва стоял на ногах.
2
В Хашури приехали ночью и вскоре сели в боржомский поезд.
Рано утром поезд прибыл в Боржом. Пока Маро ходила нанимать фаэтон до Абастумана, Корнелий, присев на чемодан, глядел на Куру, на скалистые ее берега, на горы, поросшие хвойным лесом.
Маро подъехала к станции на фаэтоне, в который была впряжена четверка лошадей с коротко подвязанными хвостами и бубенцами на упряжке. На козлах сидел плотный, смуглый, черноусый извозчик. В фаэтоне, кроме Маро, было еще двое пассажиров — маленькая, миловидная голубоглазая женщина и ее больной сын, студент. Извозчик привязал багаж позади кузова между рессорами. Женщины поместили больных на заднем сиденье, а сами сели на переднем — лицом к ним. Подтянув вожжи, извозчик свистнул, и упитанные ахалцыхские лошади резвой рысью понеслись по шоссе.
Проехав вдоль Куры, фаэтон миновал Боржом-парк и
