один раз, в приезд Пуанкаре вместе с Вивиани летом 1914 года, перед самою войною, но в эту встречу я был уже не у дел, и мы не могли даже обменяться ни одним словом — я был отставным председателем Совета министров и министром финансов, — и мы вовсе не беседовали с Пуанкаре.
А потом мы свиделись уже в декабре 1918 года, когда я приехал во Францию эмигрантом, но и тут Пуанкаре, президент республики, принял меня с женою к обеду и весь вечер вел самую сердечную беседу, как со своим другом, и был на самом деле первым человеком, от которого я встретил в изгнании дружеский и сердечный прием.
Перечислить теперь все наши встречи за время десятидневного пребывания Пуанкаре в Петербурге трудно. Виделись мы с ним за обедом во дворце, за такими же обедами у меня, у министра иностранных дел Сазонова, во французском посольстве. Вместе были мы на заре в Красном Селе, на обеде там же у великого князя Николая Николаевича, на спектакле в Красносельском театре, данном в его честь. Долгое время простояли мы рядом друг с другом на смотру государем войск в лагерном сборе в том же Красном Селе и во время бесконечного прохождения войск перед Ставкою, которое не могло особенно занимать Пуанкаре, — опять и опять перебраны были все вопросы, которые занимали его.
Сущность всех вопросов внешней политики, разумеется, была затронута в беседах Пуанкаре с государем и в особенности с Сазоновым. Пуанкаре отлично знал, что председателю Совета министров не принадлежало, по нашим условиям управления, места решающего фактора в делах внешней политики, да и я, зная хорошо свое место в этом отношении, не принимал никаких мер, чтобы разделить беседу с Сазоновым, да в этом и не было никакой нужды, потому что наши деловые отношения с министром иностранных дел были совсем хорошие, и не было в ту пору моего первого года председательствования в Совете министров ни одного вопроса, который не был бы много раз и с полным единодушием обсужден нами совместно, и оба мы шли в ту пору по одной и той же дороге, направленной исключительно к охранению внешнего мира перед лицом грозных и сложных событий на Балканах.
Под конец своего пребывания в Петербурге Пуанкаре выразил мне желание посетить меня и найти время для обмена взглядами по некоторым вопросам, которые ближе касаются меня и остаются для него еще не совсем ясными.
Он приехал ко мне в министерство на Мойку, и более двух часов мы провели с глазу на глаз, перебрав все, на чем только остановилось его внимание.
Началась наша беседа с оригинального эпизода. Утром этого дня, как впрочем, и очень часто и раньше, я получил коротенькое письмо от агента Министерства финансов в Париже А. Г. Рафаловича, сообщавшего мне различные сведения, относящиеся до пребывания у нас первого министра Франции, среди которых не последнее место было отведено сочувственному отзыву обо мне, — Рафалович сообщил между прочим слух о том, что, несмотря на летнее затишье, уже началась кампания к подготовке выборов нового президента республики, предстоящих в январе 1913 года.
Прекрасно осведомленный решительно обо всем, располагавший самыми разнообразными источниками информации, Рафалович писал мне, что намечаются только две серьезные кандидатуры на должность президента: сенатора Памса и нашего гостя Пуанкаре, причем от себя лично Рафалович прибавлял, что он считает избрание Пуанкаре несомненным, несмотря на большой шум, поднимаемый около имени Памса.
Я прочитал это письмо Пуанкаре и прибавил, что считаю информацию Рафаловича весьма серьезною, и привел ему ряд случаев, в которых он был лучше осведомлен, нежели многие влиятельные органы парижской прессы. В ответ на мое сообщение Пуанкаре сказал мне, что лично он совершенно не ищет такого избрания и не знает даже, поставит ли он свою кандидатуру, если бы его стали об этом просить его друзья, и в оправданье такого своего отношения привел мне следующий аргумент, приводимый мною с буквальной точностью.
«Подумайте сами, могу ли я желать моего избрания в президенты республики: мне всего 52 года. По окончании септенната[33] мне будет всего 59 лет, я чувствую себя совершенно крепким здоровьем, и что же я могу делать по окончании моего срока, в мои 59 лет? После занятия должности президента республики мне закрыты все виды деятельности; в палаты мне нет возврата, адвокатура мне, разумеется, закрыта; одною литературной работой довольствоваться трудно».
Я посмеялся над тем, что знаю теперь точно его возраст, так как он ровесник моей жены, родившейся в 1860 году, и на этом наша беседа на поднятую случайную тему оборвалась.
Насколько действительная жизнь изменила после войны такое предвидение Пуанкаре! Он отбыл свой септеннат и не только вернулся в парламент, но сыграл в 1926 году ту исключительную роль, которая спасла Францию от неизбежных потрясений и поставила его на такую высоту, на которой едва ли сравнялся с ним кто-либо из государственных людей Франции за весь период существования Третьей республики.
Наша беседа коснулась главным образом трех вопросов. Пуанкаре начал с того, что он вынес самое отрадное впечатление из личной беседы с государем и из многократного обмена взглядами с министром иностранных дел Сазоновым относительно общего положения нашей внешней политики, и так как Сазонов не скрыл от него, что я оказываю ему самую широкую помощь в этом вопросе, то он может только благодарить меня самым сердечным образом, тем более что французский посол Луи в каждом своем донесении неизменно сообщает ему, какое деятельное участие принимаю я во всем, что касается поддержания европейского мира.
Затем он перешел к тем немногим вопросам, по которым он должен говорить со мною особенно откровенно. На первом месте он поставил личный вопрос о положении французского посла Луи в Петербурге. Он сказал мне, что формально этот вопрос ликвидирован им в неоднократных личных переговорах с Сазоновым, так как последний, выслушав его откровенную беседу и разъяснения фактической его неправоты в отношении обвинений им посла Луи, сам снял этот вопрос с очереди и заявил ему, что просит считать его более несуществующим.
Но у него нет уверенности в том, что это тягостное положение не возникнет снова по какому-либо поводу, тем более что он и сам понимает, что посол Луи не успел
