Интересно, успел пострелять отставший? Хорошо, коли нет — тем
меньше зарядов остается у тех, кто еще скачет. Десять… Одиннадцать…
Одиннадцать пролетевших мимо смертей. Идиотское, по сути, чувство -
когда по тебе стреляют из тобою же созданного оружия…
Вот и городские ворота. Нет, конечно, расплющиваться о них мы не
собираемся. Ну, куда — влево, вправо? Влево. Луна уже сдвинулась к
юго-западу, так что так мы дольше останемся в тени.
На повороте они сократили разрыв. Двенадцатый выстрел высек искры
из камня городской стены справа от нас. Черт, это было близко!
Теперь мы мчались вдоль городской стены, окунувшись в лунную тень.
Я очень надеялся, что нас не станут обстреливать со стен. Действительно,
хотя выстрелы не могли не привлечь внимания караульных, я не слышал
тревожного колокола. Численность всадников, к тому же явно занятых
выяснением отношений между собой, не внушала местным опасения.
Интересно, здесь уже слышали об огнебойном оружии, или теряются в
догадках по поводу громких звуков, не приносящих, однако, вреда?
Пока не приносящих.
Ну, где еще четыре выстрела? Давайте, ребята. Еще четыре промаха -
и можете ехать домой.
Но они тоже это поняли. И потому не стреляли. Каждый, очевидно,
берёг по последнему заряду — на случай, если все-таки представится
верный шанс.
Мы обогнули город с востока. Южных ворот у него не оказалось — как,
соответственно, и продолжающегося в эту сторону тракта. К югу от города
простирался лес. И в этот лес уходила не то чтобы дорога — скорее,
тропа.
Туда.
По бокам замелькали деревья. Не слишком частые, однако, чтобы среди
них легко было спрятаться — особенно сейчас, когда нет листьев. С другой
стороны, по этому лесу, похоже, вполне можно скакать верхом, даже
покинув тропу. Это наш шанс. Давай, Верный, еще немного! Оторваться так,
чтобы они не видели, где и куда мы свернули — а дальше в ночном лесу,
даже редком, нас не найти.
Луна уже клонилась к закату, растягивая по земле черную сетку
теней. Где-то протяжно заухал филин. Как же все-таки х-х-холодно, черт!
Обычно в лесу можно хоть немного укрыться от ветра — но не тогда, когда
ты создаешь этот ветер своей собственной скоростью…
— Дольф! Я больше их не вижу!
Я бросил быстрый взгляд через плечо. Да, вдаль уходят одни только
стволы, порезанные резкими тенями… Неужели все-таки оторвались?! Так,
теперь прыгаем через ту канавку — и уходим вправо, против света.
Теперь мы мчались прямо среди деревьев. Ветви и толстые сучья
проносились над головой, но не настолько низко, чтобы помешать проезду.
Я еще пару раз менял направление. Прыжок через поваленное дерево…
кустарник — его лучше объехать стороной, дабы переломанные ветки не
указали на наш след… ручей в низине, подернутый тонким прозрачным
льдом по краям… ну что ж, пожалуй, можно рискнуть здесь остановиться и
послушать. Если все тихо — напоить коня и дать ему отдых.
Словно почуяв мои мысли, Верный сам стал снижать скорость. Я
позволил ему остановиться. Бока коня ходили ходуном, я чувствовал
коленями, как бешено колотится его сердце. Я торопливо спешился и
потрепал его по взмыленной шее.
— Молодец, Верный. Спасибо тебе!
— Он же просто конь, да, Дольф? — напомнила мне мои слова Эвьет.
Она тоже уже спрыгнула на землю, хоть и была босиком.
— Конь, конечно. Но не просто…
Но в этот момент Верный вдруг покачнулся и рухнул на правый бок. Я
услышал, как что-то хрустнуло. Мы с Эвьет бросились к упавшему коню. Я
опустился на колени перед его грудью, потрогал вздувшуюся вену на шее,
провел рукой под его ноздрями, почувствовав теплое и мокрое. Посмотрел
на свою руку, уже зная, что увижу. Кровь. Не та, в которой я испачкался
в замке — свежая, и много.
По сильному красивому телу коня пробежала дрожь агонии.
— Верный! — Эвьет гладила его морду. — Только не умирай!
Я чувствовал, как истончается и слабеет пульс под пальцами.
— Он исполнил свой долг до конца, — вздохнул я. — И полностью
оправдал свое имя.
— Дольф!!! Ну сделай же что-нибудь! Ты же врач!!!
Я покачал головой. Ничего уже сделать было нельзя.
Из круглого черного глаза коня выкатилась слеза.
— Верный! — Эвьет все гладила и обнимала его голову, затем
попыталась приподнять ее. — Верный, пожалуйста! Глупо умирать теперь,
когда все позади! Ты поправишься! Ты полежи немного, отдохни, а потом ты
встанешь!
— Эвьет…
— Правда, Верный! А мы будем кормить тебя самым лучшим овсом, какой
только есть в Империи! И сахаром! И…
— Эвьет, он умер.
Девочка всхлипнула. Я впервые слышал, как она плачет. Видеть
доводилось (точнее, догадываться, ибо она всегда при этом прятала лицо),
но это всегда происходило беззвучно. И, наверное, в ее нынешнем плаче
была не только скорбь по Верному, но и все, что довелось пережить за
последние месяцы ей самой…
Я поднялся. Эвьет тоже встала и ткнулась мне носом в куртку. Я
осторожно обнял ее за плечи одной рукой, а другой гладил ее волосы.
Одновременно, впрочем, я не забывал чутко прислушиваться к ночному лесу,
но вокруг было тихо. Похоже, погоня и в самом деле потеряла наш след.
— Дольф, — девочка все еще не отнимала лица от моей груди, — ты
правда простил меня?
— Эвьет… — я снова с трудом подбирал слова. — Я нарушил клятву и
изменил весь ход истории, чтобы тебя спасти. Так что выкини из головы
все эти глупости насчет предательства. Ты совершенно правильно сделала,
что все им рассказала. Они бы не остановились. Они бы просто замучили
тебя до смерти.
— Не всё! — с возвращающейся гордостью возразила Эвелина. — Я ни
словом не обмолвилась про огнебой! Только про порошок, тут уж было не
отвертеться, раз меня с ним поймали, когда я пыталась пристроить
"подарочек" под сиденье стула Карла… Он узнал, что порошок хорошо
горит, и надеялся создать оружие, сжигающее врагов. Но он не знал, что с
помощью порошка можно стрелять и взрывать крепости.
— Так, значит, это тебе мы обязаны такой легкой победой на
Тагеронском поле, — улыбнулся я, тут же, впрочем, мысленно отметив, что
обозначил словом "мы" йорлингистов, которые теперь — такие же мои враги,
как и лангедаргцы.
— Да… Когда Карлу доложили об исходе битвы, он пришел в ярость. И
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
