единственный выходной за целый месяц, а так оба были просто закрепощены работой, которую при потере, было не так просто найти, нанимателей не сильно волновали их семейные проблемы и здоровье детишек. Бедная девочка уже была по здоровью в очень запущенном состоянии и её потухший взгляд больших небесных глаз выражал неизъяснимую муку и потерю полного интереса к дневному свету. Очень исхудавшее тельце, так как употребление пищи приносило огромную боль гортани, пугало и Анни испытала в одно мгновение смесь самых бурных и сильных эмоций: негодование на безответственность родителей, жалость к ребенку и ненависть к черствости людей, у которых вынуждены были работать родители ребенка.
Григорий и Светлана остались в квартире, так как многочисленность сочувствующих в больнице была совершенно не к чему. Задыхающегося ребенка закутали потеплее и осторожно свели вниз к парадному выходу и поймали извозчика. Мать девчушки — тоже Анна, Анна Рогова с огромной надеждой и благодарностью целиком положилась на новую знакомую и с озабоченным взглядом, пыталась прочитать на её лице уверения обнадеживающие её ожидания. Но Анни ехала молча, думая, чтобы можно было сделать в данной ситуации и вспоминала, кто должен в этот день находиться на дежурстве в больнице. И когда она высчитала, что сам главврач их отделения. То и обрадовалась, и расстроилась одновременно, так как боялась, что он опять отругает её за то, что привезет пациента не в отделение больницы по назначению. Но ей надежнее было ехать именно в свое отделение, дабы не тратить время на оформление, розыск лечащего врача и бюрократические процедуры. Это её угнетало всегда больше всего остального.
Вишневский был у себя в кабинете. В больнице в выходной день было спокойно и он уже заканчивал свое дежурство.
Читая что-то за столом и прихлебывая чай, стоящий в стакане, облаченным медной оправой, он слегка недовольно, но без каких-либо лишних телодвижений, поднял на вошедших глаза.
Ему принялись что-то объяснять, но он, медленно, но уверенно, и как будто не обращая внимания на посторонние шумы и суету вокруг, прямо подошел к девочке и взял её за руку, провел в дверь в стене, где при неотложной необходимости осматривал больных. Анни, быстро скинув с себя меховую накидку и шляпку, проследовала за ним, не дожидаясь приглашения. Он уложил девочку на кушетку, головой к окну, подложив ей под голову валик, чтобы слегка приподнять и уже взял в руки расширитель, чтобы вставить его в рот ребенка.
Он смотрел тщательно, но так спокойно, что его уверенная медлительность и невозмутимость создавали полную обнадеживающую в благоприятном исходе обстановку вокруг. А Анни услышала, как между прочим его вопрос к ней:
— Ну, что же вы, Анни мне скажете на это? Ваш диагноз?
— Это же дифтерит — поспешила ответить она и её поведение было полной противоположностью своего старшего учителя. Она нервно теребила кружева блузки, огромной гирляндой выбросившиеся из-за выреза шерстяной жилетки и взгляд выражал крайнее беспокойство.
— И… как бы вы, Оставшись один на один с пациенткой, принялись бы её лечить? — снова тихо и спокойно спрашивал Александр Николаевич. Он закончил осмотр и вынул расширитель из гортани девочки, но рукой надавив ей на плечико, дав понять, чтобы она продолжала лежать.
Анни подалась слегка вперед, как студентка на экзамене и интуитивно почувствовала, что надо говорить все, что она помнит, не стесняясь. Потому что здесь ситуация была такова— «пан или пропал», в любом случае, она бы опозорилась.
— Я видела, как делают в таких случаях процедуру — интубацию. Но, я сама не делала никогда.
— Хорошо — и он поднялся. — Надо же когда-то начинать. Приступайте, я рядом.
Анни в растерянности села рядом с девочкой на кушетку. Затем, испугавшись, вскочила и стала искать глазами в углу комнатки умывальник. Тщательно вымыла руки и опять присела рядом с девочкой.
— Мне нужна трубка — неуверенно проговорила она. И виновато подняла на своего старшего коллегу глаза — У нас, вероятно её нет в отделении?
Он уголком губ улыбнулся.
— Вот. Вы не усвоили тогда первый свой урок. У нас отделение травматологии, а девочку, явно необходимо было бы перенаправить в лор отделение.
Анни как маленькая девочка расстроилась и смотрела в пол, опустив глаза.
— Я хотела именно к вам, вы сделаете это очень быстро. Я знаю.
Он глубоко вздохнул.
— Откуда такая уверенность? — и направился к стеклянному шкафу. — Вам сегодня в наказание, придется делать все самой. — И протянул ей инструменты.
Операция эта достигает удивительных результатов, проста и безболезненна, но… лишь в том случае, если производится опытной рукой. Нужен большой навык, чтоб легко и без зацепки ввести трубочку в больную гортань кричащего и испуганного ребенка.
Александр Николаевич сам привязал руки ребенка к кушетке и стал у неё в голове, обхватив её голову руками, чтобы, по возможности, ограничить движение. Анни предстояло нащупать вход в гортань ребенка пальцами и вставить в него трубку. Опять вставив в рот девчушки расширитель, она попыталась нащупать этот вход руками. Гортань билась и прыгала под пальцами Анни и в ней трудно было ориентироваться. Наконец ей показалось, что она нащупала вход в гортань и стала двигать к нему трубку, но трубка уперлась во что-то твердое. Анни слегка надавила, но трубка не продвинулась ни на миллиметр.
Краска прилила к лицу, она мельком бросила взгляд на лицо девочки и увидев эти ошарашенные всем происходящим глазенки полные слез, поторопилась вынуть трубку, и сама чуть не плача взмолилась:
— Я не могу, не могу. Не получается.
Александр Николаевич снова тяжело вздохнул и забрал трубку.
Она только слышала его четкие, но вместе с тем ласковые слова:
— Нам не больно, нам не больно — и уже через минуту трубка была вставлена в гортань девочки, она сильно закашлялась и возникло ощущение, что сейчас эта трубка просто вылетит у неё изо рта. Но…но через минуту она ровно и спокойно дышала и мгновенно уснула, так как ребенок из-за удушья не мог высыпаться — это тяжелое испытание.
Старший доктор только теперь посмотрел на мать девочки, стоявшую как пригвожденная к двери смотровой. Услышав спокойное и ровное дыхание дочери, с неё спало все напряжение, державшее её в своих оковах все
