и работает медсестрой в больнице — это кем-то будет не понято, кем-то осуждено, у кого-то вызовет любопытство, у кого-то восхищение, но это никем не забудется, будь покойна!
Перед ними отворили двери залы и в лицо пахнуло теплом и смешанным запахом духов и одеколона всевозможных оттенков цветочно-фруктовой палитры. А потом, сразу же, такое же изобилие света от люстр и светильников ударило в глаза и на ослепительно белом огромном пространстве она с удивлением увидела большое количество двигающихся фигур и практически все они были в черном, словно здесь присутствовал некий строгий дресс-код. Серафима только пролепетала:
— Ани, не смущайтесь, у нас на балу сейчас моден практически один цвет — черный!
Легко сказать не смущайся. Она на всем этом фоне выглядела как «белая ворона» и только благодаря тому, что цвет мрамора всего бального зала сливался с её нежно салатовым, это сглаживало такой резкий контраст! Дамы словно стремились демонстрировать на таких мероприятиях все имеющиеся у себя ювелирные украшения, Анни же, совершенно не придавала этому первостепенного внимания. Да, она надела под это платье купленные золотые серьги с изумрудами в два глазка, как глаза змеи, и надела на перчатку из такого же атласа бриллиантовый браслет, и все! Все её украшения …Она не увлекалась, и будучи еще замужем за графом фон Махелем, единственным её пристрастием являлся для неё построенный дом, по своему вкусу. То, что она видела сейчас, это просто двигающуюся выставку ювелирных украшений! Ими украшали не только шею, руки, но и прически, банты, ленты и даже пряжки на туфельках у дам, а когда к ним подошла сама Зинаида Николаевна Юсупова с черной тростью в руках, а на конце её возвышался точеный сфинкс из слоновой кости с бриллиантовыми глазами, гостья потерялась.
— О, дева Мария! — она только успевала хлебнуть и пропустить с трудом через себя очередную порцию удивления и вслед приходилось глотать следующую порцию.
Серафима оказалась права. Непонятно какими фибрами души и мыслей обладала хозяйка данного бала, женщина уже в почтенном возрасте, но от неё шла такая мощная волна недосягаемости, что только лишь с образом королевы из детских сказок и можно было её сравнить. Как могущественное во всех смыслах существо неземного происхождения была эта грациозная, величественная своей недосягаемой простатой дама! И, о, да, такое противоречие было уместно в определительных эпитетах к этой женщине. Она была недосягаема и своя для каждого! И в этом состоял глобальный парадокс! И она так же была в черном тафтяном платье, низ юбки вырезан острыми зубцами, окаймленными черным бархатом и обшит с обеих сторон рюшками из черных лент с белыми краями. Общий вид этого платья прост и чрезвычайно изящен. Но и это совсем не важно, совсем. Ее черные волосы с прядями, как нитками, искусно уложенными в высокую прическу, её не надменная, но гордая осанка, белая ухоженная кожа, не смотря на почтенный возраст и еще такая вызывающая почтение возможность в этом возрасте носить платья с открывающим лифом плечи, которые оставались точеными, словно из слоновой кости! Когда она улыбалась более широкой улыбкой, то тебе нестерпимо хотелось стать её самой близкой подругой, и ты почел бы это за счастье! А в постоянной, обыденной обстановке она носила уже выработанную с детских лет добродушную, легкую улыбку, что делало её лицо всегда приветливым и располагающим. Но её лицо было и открытым. Ни смотря на то, что эта женщина принадлежала к самым «сливкам» российского общества и была изначально рождена со всеми тонкостями светского этикета, она оставалась открытой, для всего нового, для новых знаний, людей, стран, идей. Всех людей она воспринимала изначально доброжелательно и позитивно! Может слово «всех» не совсем в этом случае было уместно, так как все её окружение составляли, конечно же не простые работяги, но …создавалось впечатление, что именно она, уже дожив до своего возраста сделала давно для себя вывод о том, что табеля о рангах совершенно в человеке не имеют никоего значения, а только лишь его внутренний мир! Она одинаково просто и внимательно общалась с представителя более громких званий и не со столь внушительными. Ее цепкий взгляд четко выхватывал саму суть человека: он напыщенный пижон и щеголь или мыслящий, глубоко переживающий все что вокруг него происходит мыслитель, делающий обо всем свои, выношенные долгим мыслительным процессом выводы, а не навеянные штампами рано или поздно отмирающих традиций.
Вот так и Анни сразу же с первых мгновений показалось, что она сама по себе стала очень значимой для хозяйки бала! А когда та, неожиданно произнесла фразу для Серафимы:
— Дорогуша моя, я ненадолго похищу нашу заграничную незнакомку — то на мгновение ей показалось, что она произвела сама по себе некое значительное впечатление на хозяйку бала.
Оркестр играл на небольшой, полукруглой кафедре — возвышении в две ступени в самом конце прямоугольной, вытянутой залы. Анни вспомнила свой бал в Германии, где там неожиданно её настиг князь Войцеховский, силилась припомнить его убранство и архитектурный стиль, но уже не могла. Но память уверенно подсказала, что этот дворец на порядок выше и великолепнее всего, что она видела до сих пор.
Серафима медленно и уверенно поплыла в сторону, где ей навстречу обернулась не одна пара глаз, а Анни с графиней Зинаидой Юсуповой направились в совершенно другую сторону. Но в это время заиграл очередной модный танец и с мест стали подыматься сидевшие по бокам залы кавалеры в поисках желанных дам, а те, кто стоял поодаль, засуетились в ожидании.
Княгиня провела молча Анни в соседнюю залу и от её великолепия у той даже перехватило дыхание. Она не то, что такого никогда не видела, она и не предполагала, что такое может быть! Вся зала была просто соткана, просто выстроена из гобеленов самого тончайшего мастерства, но шедеврами мастерства здесь были не только дорогие тканные гобелены, но и стены, как рамки для гобеленов, выстроченные резьбой по красному дереву, отполированному до блеска. Череда близко расположенных друг к другу окон, практически сделала одну из стен стеклянной и все это обрамлялось хорошо продуманными расцветками и качеством материала для занавесок, светло зеленого цвета, окаймленных золотистой бахромой! Если ты уже вошел в этот дворец, тебе навряд ли захочется из него выходить, вот такое ощущение и возникло. И только нарушало эту грациозность и гармонию во всем, и в мебели, и в занавесках и
