лоб, они придавали лицу сходство с мордочкой ежа. Окончив юридический факультет Московского университета, он стал адвокатом и приобрел в Кутаисе широкую клиентуру. Мечты его не шли дальше обычного благополучия — сколотить капитал и беззаботно коротать свой век. Куталадзе, владевший даром дешевого красноречия, примкнул после революции к меньшевикам. Своими крикливыми речами о демократической республике и социализме он снискал благоволение меньшевистских лидеров и был возведен в сенаторы.
В последнее время Куталадзе беспокоили участившиеся восстания в различных уездах Грузии. Он впадал в панический ужас при мысли, что правительство может быть свергнуто, что он не только лишится теплого местечка, но и будет притянут к ответственности за всякие неблаговидные дела. После политических споров Куталадзе не спал по ночам, задыхаясь от приступов удушья, — им овладевал животный страх перед большевизмом. И сухопарая жена уже с самого утра отсчитывала ему сердечные капли. Так же беспокойно чувствовал себя Менжавидзе, здоровый, краснощекий детина. По ночам его тоже мучили сердечные припадки. Некоторые знакомые объясняли болезнь этого здоровяка злоупотреблением спиртными напитками, другие приписывали ее безнадежной любви. Сам же он склонен был считать, что виной всему является высокогорный климат Абастумана. Иначе толковал причину сердечной болезни Менжавидзе доктор Юза Кокочашвили. Корнелий узнал от него, что Менжавидзе было поручено расстрелять двадцать шесть солдат, отказавшихся участвовать в подавлении восстания крестьян Адигенского уезда. Картина расстрела так подействовала на психику Менжавидзе, что каждую ночь его преследовали кошмары. Начиналось сердцебиение, во рту появлялось ощущение вкуса крови… Он вскакивал, одевался и, точно одержимый, до утра бродил по улицам, беспрестанно отплевываясь.
Узнав об участии Менжавидзе в жестокой расправе с солдатами, Корнелий сразу же порвал с ним. Теперь Корнелий чаще всего проводил время или в одиночестве, или с Вербицким — в беседах о политике и литературе.
2
Абастуман как-то сразу опустел. Лишь изредка можно было встретить какую-нибудь одинокую фигуру в пустынной аллее парка или в роще. Особенно тоскливо становилось по вечерам, когда раздавался звон церковного колокола.
Бродя в сумерки по аллеям, Корнелий наблюдал, как с каждым днем все больше желтеют верхушки тополей на берегу реки, как в эмалево-синем небе торопливо плывут гонимые ветром белые облака. Достигнув горных вершин, они теснятся над ними, переливаясь нежными, неуловимыми красками.
Как-то вечером, стоя у моста, Корнелий любовался заходом солнца. Ярко осветив своими лучами развалины крепости, оно начало опускаться за гребни далеких гор. Небо на западе окрасилось в пурпурный цвет. Подул холодный ветер. Верхушки тополей закачались, и сухие, желтые листья, будто подстреленные иволги, беспомощно запорхали в воздухе, падая на безлюдную дорогу.
Ветер усиливался. Стало совсем холодно. Зашумели сосны и ели, с их ветвей посыпались на землю шишки. Шум этот напоминал морской прибой. Корнелий вспомнил берег моря, Кобулеты… Он повернул обратно и по пустынной аллее побрел домой. Впереди виднелись две фигуры — старика и старухи. Медленно, словно две тени, совершали они свою вечернюю прогулку.
В старинном парке, сонном и пустом,
Две тени шли, вздыхая о былом, —
вспомнилось Корнелию стихотворение Верлена «Сентиментальная прогулка».
И вдруг им овладело нестерпимое желание скорее уехать из этой глуши, очутиться в Тифлисе, среди друзей, окунуться в кипучую городскую жизнь.
3
Коридзе, Вербицкий и Корнелий отправились в дальнюю экскурсию к Зекарскому перевалу. Они дошли до альпийской зоны и только к вечеру возвратились в Абастуман. У ворот дворцового парка стояли члены правительства в зимних пальто. Корнелий был удивлен, заметив среди них Эстатэ Макашвили. Оказалось, что он завернул сюда из Ахалцыха, куда ездил на сессию военного трибунала, судившего солдат за отказ выступить против адигенских повстанцев. Покончив с делами, Эстатэ остался гостить в Ахалцыхе, у Джибо. Там он узнал, что назначен на пост товарища министра юстиции, и поспешил в Абастуман, чтобы засвидетельствовать президенту свою признательность.
Жордания и его министры стояли вместе с сенаторами Дадвадзе, Качарава, Куталадзе и еще несколькими не известными Корнелию лицами.
Вербицкий, проходя мимо парка, поздоровался с Жордания. Тот спросил его:
— Откуда, Иван Александрович?
— На Зекарском перевале был, Ной Николаевич, — ответил Вербицкий, остановившись.
— Значит, здоровье ваше улучшилось, смотрите, куда добрались! Что и говорить, абастуманский воздух в самом деле чудеса творит, — сказал Жордания и, подняв голову, оглядел горы, покрытые соснами и елями.
— Да, Ной Николаевич, Абастуман, конечно, ни с чем не сравним, — разделил Вербицкий восторг Жордания, пожимая ему руку. Затем он поздоровался с окружавшими его министрами и сенаторами, познакомился с Эстатэ Макашвили.
— Безусловно, Абастуман прекраснейший курорт, — с увлечением продолжал Жордания. — Но ведь у нас в Грузии, Иван Александрович, куда ни взглянете — всюду курорты. Возьмите хотя бы Боржомское ущелье, начиная от Хашури и до самого Бакуриана! А наше Черноморское побережье! А минеральные наши источники, Цхалтубо, например! Скажите, где в мире вы найдете что-либо подобное? Правда, мы не можем похвастаться пока благоустройством наших курортов, нам, что и говорить, необходимо во всех отношениях улучшить их, — но дайте срок, отвратите от нас военную опасность, говорю я, и вы убедитесь, что через пять — десять лет Грузия станет образцовой страной курортов, страной виноградников, чайных плантаций, фруктов… Индустрия, откровенно говоря, нам ни к чему, машины и всякое техническое оборудование мы будем ввозить из Европы, и все свои усилия сможем направить на строительство санаториев, гостиниц, станций для альпинистов — да, да, нам необходимо поощрять альпинизм. Мы будем прокладывать в горах тоннели, строить подвесные дороги. Вообще наша цель — превратить Грузию во вторую Швейцарию.
Жордания сел на своего любимого конька. Государственный строй Швейцарии, ее политика нейтралитета были для него образцом того «демократического рая», который он собирался создать в Грузии. Он с таким увлечением говорил о перспективах развития курортного дела в стране, словно все остальные государственные и экономические проблемы были уже решены и грузинскому народу нужны были только курорты.
Министры и сенаторы затаив дыхание подобострастно слушали президента.
Коридзе, стоявший с Корнелием неподалеку за деревьями, решил подойти к беседовавшим.
— Ной Николаевич рассказывает о чем-то интересном, подойдем послушаем, — предложил он Корнелию.
Но Корнелий, не желая попасть на глаза Рамишвили и Эстатэ, сослался на усталость и ушел домой.
Коридзе пристроился за спинами беседовавших. Чтобы лучше слышать президента, он вытянул шею и приложил ладонь к уху. Рот он приоткрыл, и это придавало его лицу глупое выражение.
— Я жил в Швейцарии, — продолжал Жордания, любивший при каждом удобном случае похвастать тем, что бывал за границей, — чудесная страна! Но прямо скажу, наша природа куда красивее, величественнее, а главное — разнообразнее. Ледники и покрытые вечными снегами горы Кавказского хребта, альпийские луга, ниже — леса, потом
