между ними, потом снова
вспоминает про свой отчего-то разбитый нос и ничего не понимает.
– А я могу и подойти, – настырно, с вызовом, говорит он, приближаясь, – я тоже кое-что
повидал. Уж наш-то инструктор был спец так спец.
– Спецы бывают разные, но никакой мастер не учит по-настоящему сразу целую толпу.
Настоящее знание передаётся сокровенно.
– А, так, значит, ты из избранных? Ну, слышал, слышал про таких. Может, покажешь что-нибудь
ещё?
– Ты всё равно не поймёшь. А учить тебя не буду – ты не тот человек. Да и больно это.
– Больно… Испугал бабу мудями. Мы в роте хлестались в кровь.
– Тогда понятно, – говорит Роман. – Ты хлебнул сейчас немного водочки и вспомнил вкус
адреналина вперемешку с кровью. Знакомо. Что ж, встань тогда. Иду навстречу пожеланиям
трудящихся. Доставлю удовольствие.
Батор поднимается, стоит, напружинившись, следя за малейшими его движениями.
– Заметь, что бью не я, – медленно, с растяжкой говорит Роман.
– А кто? – с тем же удивлением спрашивает Батор.
– Зверь. Зверь, который во мне. Но он может ударить из любой точки.
Роман отводит взгляд от глаз Батора чуть в сторону, вскидывает брови, как бы приветственно
увидев кого-то. Батор смотрит туда же, и тут же обмякнув, падает на колени от резкого щелчка в
челюсть. В боксе это был бы нокдаун. Не открывая счёта, Роман отходит и начинает стелить
постель. Батор, протрясая голову и моргая глазами так, словно они у него непроизвольно
слипаются, переползает за стол.
275
– Понятно, что ты меня отвлёк, – еле выговаривает он. – Но всё равно быстро. Расскажи, как ты
это делаешь?
– У тебя в армии прозвище было? – говорит Роман, опять же отвлекая его.
– Само собой.
– Какое?
– Жёлтая ртуть.
– Красиво и образно, но не правильно. Тебя назвали так по внешнему облику, из-за цвета твоей
кожи. А на самом деле ты не жёлтая, а Коричневая Ртуть.
– Почему это «коричневая»?
– В тебе тёмного полным-полно. Оно просто сочится из тебя.
– Откуда оно во мне?
– Тебе лучше знать. Причин много может быть. Ну, хотя бы, оттого, что тебя могли вырастить
чужие родители.
– Да, ты угадал. Но у нас, бурят, такое принято.
– Вот потому ты и коричневый, что у вас так принято. Это и смягчает ситуацию. А иначе был бы
совсем тёмным. Н-да, так ты, выходит, тоже из числа людей, не встреченных светом…
– Чо ты всё мудришь? Как это понять – не встреченных светом?
– Да так, что не очень-то тебя и ждали в этой жизни. Ты не обижайся. Я и сам такой, как недавно
выяснилось…
– А у тебя в армии какое прозвище было? – спрашивает Батор, так ничего и не поняв про этот
свет.
– Справедливый.
– Хм-м, – произносит Батор, теперь уже Батор – Коричневая Ртуть, каким-то новым
оценивающим взглядом окидывая Романа.
– Вот так-то, – со специальным значением говорит Роман. – Разницу улавливаешь? Если она
тебе сразу не понятна, то подумай.
Он раздевается и ложится лицом к стенке. Конечно, Батору сказана полная глупость, не
имеющая ответа. Но тем-то эта глупость и хороша. Бурят пьян и думает, что ответ есть. Вот и пусть
ищет.
– Не забудь выключить свет, – напоминает Роман. – А напоследок я вот что тебе скажу: ты
какой-то неправильный бурят. Ты действительно коричневый. Правильный, жёлтый бурят, не стал
бы издеваться над слабым. Я бурят уважаю, но ты не из уважаемых. Если хочешь обидеться –
обижайся. Только не мешай мне спать.
Какое-то время Батор сидит за столом. Потом выключает свет и, не раздеваясь, падает на
охнувшую кровать. Конфликт исчерпан, можно и заснуть. Да уж, попонтоваться тут пришлось
изрядно, а что делать, если это надо? Немножко побаливает правая рука. Плохо без тренировки.
Второй раз лучше бы ударить с левой. Наверное, дома надо сделать грушу и потренироваться на
всякий случай. Хотя, на какой это такой «всякий случай»? Да кто ж его знает? Пригодится ещё.
Полезные навыки терять нельзя.
На медкомиссию и на зачисление в штат уходит два дня. И весь этот двухсуточный процесс
устройства воспринимается как факт обретения жизненной стабильности. Каждый новый кабинет
поликлиники, каждый анализ, каждая строка, вписанная в медицинскую карточку, каждая подпись
на бумагах в управлении сетей – это корешки, пускаемые в почву новой жизни. А уж когда он
получает ключи от всех дверей дома на подстанции с правом занять любую из двух квартир, то у
него уже и плечи распрямляются. Хотя, пока что его задача проста: служить на подстанции кем-то
вроде сторожа, попутно обживаясь в доме, изучая в натуре электрическую схему оборудования,
подыскивая второго сменного дежурного электрика.
Уезжает Роман поздно вечером. А ночью сходит на станции Золотой. Утром предстоит искать
попутку до Пылёвки, а пока – ещё одна холодная ночь на станции, тусклый свет, сельские люди,
скрюченные неудобными креслами. Но люди уже не кажутся столь неприкаянными – у каждого из
них есть свой дом, а на этой станции они временно по какой-нибудь своей оказии.
В соседние кресла пристраиваются два пацана-пэтэушника в одинаковых синих пальто и в
кирзовых ботинках. Это место они выбирают потому, что натыкаются здесь на брошеный кем-то
журнал «Крокодил». Подростки хохочут уже от одного вида журнала. Где ещё найдёшь столько
смешного? Потом, разглядывая страницу за страницей, они до слёз укатываются над каждым
рисунком, не важно, понимая его или нет.
Но Роману всё равно не до сна – подумать есть о чём. Выходит, теперь он закрепляется там,
откуда после армии уехал разочарованным. И как тут не загореться прежними планами и
амбициями? После армии у него здесь ничего не вышло, но теперь, жёстко крутнувшись по жизни,
он уже другой. Да он, в конце концов, ещё и коммунист. На Байкале это не имело такого значения.
Там он лишь посещал собрания, платил членские взносы, и всё. Но быть равнодушным здесь вряд
ли получится.
276
Теперь-то, умея смотреть на Пылёвку со стороны, Роман понимает, что все здешние
хозяйственные неурядицы порождаются ограниченностью руководителей, их неспособностью к
дальнему взгляду. Против воровства, халтуры, лени и пьянства у начальства только раздражение
да лужёная глотка. А лучше попытались бы создать в селе собственную культурную сферу, в
которой нельзя было бы лениться, воровать, халтурить. Пылёвке необходим хороший клуб. Нужен
хор, который существовал когда-то. (С каким светом на лице возвращалась тогда мама с
репетиций этого хора.) Селу нужен свой музей (вот бы чем занять комсомол). И школа новая
просто необходима.
Понимая важность своих мыслей, Роман вынимает из сумки тетрадь и принимается составлять
программу перестройки пылёвской жизни. Пунктов в этой
