Обняв нас за плечи, влез в кадр. Ослепила и погасла вспышка. Но он нс отстранился, продолжая держать нас за плечи, стал наговаривать сдавленным голосом: «Девочки, а помните, как в детстве делали клады? Зарывали косточки от сливы или персика… Я один до сих пор не разрыл, все откладывал, а потом забыл, где… Как хорошо было…Такое чувство — щемящее, словно укол в сердце. И сосет, тянет сладко… Так же, когда болел, бывало, мама подойдет и погладит… И плакать от чувства жалости к себе и к маме хочется. И одеяло на голове, как крыша, заслоняющая от всех бед… Никогда больше не повторялось такое острое ощущение… А может, это ещё возможно? Давайте как-нибудь зароем что-нибудь вместе, а Марина Ивановна?» — обратился он к Мандарине.
«Обязательно зароем!» — быстро среагировала хитрая Мандарина. Это его приободрило, и он отступил, смахнув незаметно слезу.
«Рыдающий объект — это что-то новенькое, — подумала я. — Впрочем, они бывают внезапно сентиментальными. Остаточные явления при переходе из человека в объект. В последнее время все «нереалы», стали как-то по-детски плаксивыми. Именно по-детски. Детство — оно же было у всех общее. В детском возрасте людёй-предметов не бывает, все дети — настоящие люди! Как я раньше об этом не догадалась… Это потом из каждого получается что-то свое. Кто стал человеком, кто — коробочкой, кто шкатулкой. Жалко всех. Но и расслабляться нельзя». Я тут же вспомнила, как вот такие люди-предметы наносят удар в спину, и сразу мобилизовалась.
«Ну, мы еще вернемся, если что», — говорили мы, прощаясь с Объектовым. В переходе положите перила, не забудьте!» «Не забудем», — отозвался Объектов. «Ловим на слове!» — уже выходя из двери, бросила я. И тут же инстинктивно сжала ладонь, в ней щекотало что-то маленькое и влажное: слово Объектова. Да ладно, выпущу его! И я стряхнула копошащийся комочек, как букашку.
Забыла сказать: если произнесу что-то в сердцах, — идиоматическое выражение какое-нибудь, или если в моем присутствии употребляют энергетически сильные выражения, — они материализуются. Однажды произошла настоящая трагедия. Мама одной моей знакомой очень не хотела, чтобы ее дочь становилась актрисой. И когда дочка ей сказала, что подала документы в театральный ВУЗ, мать прокричала: «Только через мой труп!» И, страшно вспомнить, — упала без сознания и той же ночью умерла. Вызвали скорую — они диагностировали обширный инфаркт. Дочка же после смерти матери все-таки сдала экзамены в театральный и стала актрисой. Тогда я не подозревала, что сама невольно это сделала. А теперь испытываю чувство вины. Скептики, конечно, найдут более банальное объяснение — инфаркт. Но я-то знаю истинную причину. Когда мать истерически прокричала: «Только через мой труп!» — я очень четко представила себе труп матери на пороге «Щуки» или «Щепки». Но, в конце концов, надо отвечать за свои слова. И вот теперь я материализовала «слово», данное Объектовым. Но это как раз кстати.
Глава 14. «Два пути»
Сев в машину, Мандарина прокрутила запись в своей видеокамере и, вглядевшись в лицо Объектова, неожиданно заключила: «А ты знаешь, он похож на моего покойного возлюбленного… И внешне. И кабинет такой же, в котором я с ним познакомилась. Как считаешь, мне его соблазнить? Так, для настроения?»
Это была еще одна особенность Мандарины — она всех хотела соблазнить. «Зачем? — буркнула я без всякого энтузиазма, — видео есть и достаточно».
«Ты предлагаешь мне эти плебейские радости — виртуальные удовольствия? — негодовала Мандарина, заводя машину. — Нет, дорогая, я никогда не хотела быть ни зрителем, ни, прости, я не хочу тебя обидеть, — звездой!»
«Да я тоже не хочу, но может, уже поздно… Все мы или зрители, или звезды, не знаю, есть ли выход?» — отвечала я обреченно.
Мандарина погрузилась в лукавую задумчивость. Потом сказала впроброс:
«Выход есть! Даже два. Первый — можно просверлить дырочку в голове!»
Я взглянула на нее, решив, что ослышалась. Она только этого и ждала — подцепить меня на крючок И продолжила интриговать. «Трепанация черепа! — произнесла она весело. — Очень дорогостоящая операция. Мало кто решается, но любители экстрима уже испробовали».
«Какие дырочки? Шутишь?» — отозвалась я скептически. У меня совсем не было настроения для очередного розыгрыша. Но смотреть молча на дорогу — тоже не представляло никакого интереса. Тем более, что мы попали в пробку.
«Совершенно серьезно!» — усмехнулась она.
Я на секунду подумала, что Мандарина себе такую дырочку уже сделала. Но решила послушать, что она скажет дальше.
«Это удовольствие для избранных, — продолжала она, азартно прищуриваясь, — высверливают дырочку в голове, и после операции депрессии как не бывало! Наоборот, жажда жить, ясность ума, все чувства обострены. Жизнь на пике понимания всего происходящего! Не редкое мгновенье, которого ждешь и ждешь годами, а длительное озарение! По документам, заметь, ты инвалид. А, как известно, на инвалидов у нас всем наплевать. Какое счастье, оставят наконец в покое! — она злорадно расхохоталась, барабаня по рулю пальцами. И, смеясь, продолжила: «Звездой экрана стать просто невозможно. Дырка в голове, со вставленной туда шайбочкой из особого сплава засвечивает любой носитель и пленку. Завербовать в зрителя тоже не удастся. Ты сам себе в голове такие шоу устраиваешь — посильнее театра и кино вместе взятых».
Я посмотрела на веселящуюся Мандарину и подумала, что она могла и привирать, — так просто, от избытка фантазии. Дырка в голове меня точно не привлекала, несмотря на явные преимущества.
«Так где можно сделать такую операцию?» — спросила я.
«У нас пока только в некоторых полузакрытых местах. И то экспериментально, никаких гарантий, — отвечала она. — Но, как всегда у нас — вместо дырочки могут голову насквозь просверлить, так что не проснешься. Рискованно пока».
