Сам того не ожидая, Кахым растерялся, промямлил:
— Может, с Буранбай-агаем посоветоваться?
— И это разумно, — обрадовался отец — надо оттянуть решение. — Кордон не за горами, садись в седло, скачи!
— Сейчас он домой поехал, но скоро вернется на дистанцию.
— Чего это он зачастил домой? — подозрительно спросил отец.
Кахым знал, что Буранбай поехал на свидание с любимой Салимой — уговаривать, чтоб убежала от постылого мужа с ним на заставу, а потом и подальше, в ту же Уфу, но благоразумно промолчал: распускать язык со старшиной юрта рискованно.
— Что ж, время терпит, подождем, — сказал Ильмурза. — Успеешь и на кордон смотаться, но прежде надо решить со свадьбой.
— Это с чьей же свадьбой, отец?
— С твоей! — беспощадно отрезал Ильмурза и победоносно вскинул бороду.
У Кахыма затрепетали поджилки, он ухватился за косяк.
— Мне рано жениться! — с отчаянием завопил он.
— Нет, не рано!.. Лучше тебя знаю, когда тебе жениться. Ты в самой поре. Знаешь наши башкирские обычаи, идущие от предков? Чти отца своего. Отец, и один отец решает, когда и на ком жениться сыну. Если, не приведи Аллах, уедешь в Петербург, сноха в доме останется, а там, глядишь, и внук народится. Продолжение рода!
— Не торопи меня с женитьбой! — взмолился Кахым.
— Цыц! — вспылил Ильмурза и топнул ногой в шерстяном носке крупной вязки: сапоги он снял сразу после отъезда князя. — Вижу, у тебя одно на уме — принять в Петербурге чужую веру, жениться на русской и остаться там навсегда. Кому ты нужен в офицерском чине правоверным?
— Тебя же не заставили креститься, а назначили старшиной юрта, — возразил Кахым.
— Я?.. Гм, у меня боевые заслуги, я вместе с князем воевал, — хвастливо заявил отец. — Женись на Танзиле. Она вдова твоего старшего брата. По обычаю имею право женить тебя на вдове брата. А после свадьбы попрошу его сиятельство князя Волконского отправить тебя на военную службу в Польшу. А Танзиля тут родит твоего первенца.
— Атай!
— Да, я — твой атай, и как атай приказываю тебе жениться на вдове брата. Танзиля всего на три года старше тебя. А раньше, гм, женили и на сорокалетних вдовах; раньше овдовевших снох из семьи не отпускали, чтобы не тратиться на калым.
«Сам женился на юной девушке, а мне подсовывает вдову!» — подумал сын.
— Атай, проклинай меня, убивай, но на Танзиле не женюсь. Не люблю!
— Сейчас не любишь, а привыкнешь и полюбишь!
— Атай, у меня есть любимая девушка.
— Балхиза? И думать не смей, — беднота, голь перекатная.
— Н-нет, не Балхиза…
— Хватит, не зли отца! — гаркнул Ильмурза.
Кахым махнул рукою и, понурясь, вышел из дома, зашагал к реке. Недавно прошел мелкий дождь-косохлест, а сейчас выкатилось солнце, нежаркое, но светлое, и над рекою с прибрежных холмов перекинулся крутой мост разноцветной радуги.
На мелководье барахтались мальчишки, посиневшие от озноба, но шальные от радости жизни, — сияние радуги они встретили с восторгом, завопили, запрыгали:
— И-и-их, гляди-гляди, дуга до неба!
— А она холодная?
— Горячая, кипит огнем!..
Загоревшие за лето до черноты, ловкие, гибкие, длинноногие, они нравились Кахыму. Он словно глянул с умилением в свое детство и поверил, что еще не все потеряно, что судьба еще смилостивится над ним.
«Отец упрям, но я его переупрямлю. Не уступлю! И женюсь только на Сафие. С ее отцом, правда, не легко поладить, но попрошу Буранбай-агая похлопотать за меня, поручиться за мою порядочность!..»
По извилистой тропке быстро сбегала с ведрами и коромыслом задорно улыбающаяся Танзиля.
— Кайнеш, оказывается, гуляет один-одинешенек, — с переливами завела она. — Скучает, бедняга, без городской марьюшки! Подожди, деверек, наберу воды и вместе пойдем домой.
«Подкараулила? Нарочно выбрала момент!..»
И Кахым оледенел от злости.
— Ты чего это ко мне липнешь? — огрызнулся он.
Танзиля не обиделась, а удивилась:
— Ты почему так со мною разговариваешь, деверек?
— Высмотрела, что я на реке?
Нежная улыбка, светящаяся на смуглом личике, упорхнула, Танзиля до крови прикусила губки, чтобы не расплакаться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Нужен ты мне, как же! Хоть и живу без мужа, а вешаться на тебя не собираюсь.
Кахым был горячим до бешенства, но отходчивым, и ему сразу стало стыдно: отец же всему причина, а не беззащитная Танзиля.
— Ну не сердись, ну прости, енгэ, брякнул не подумав, — пробормотал он.
— Сержусь или не сержусь, тебя это не касается!.. — Она смахнула слезинки с длинных ресниц концом кашемирового платка, отбросила на спину сбившуюся было на высокую грудь косу с металлическими подвесками и монетами.
— Енгэ!
— Кайнеш!..
Кахым замялся, и Танзиля решила, что он не хочет говорить всерьез при мальчишках, поставила ведра на песок и замахала руками:
— Слушайте, ребята, слушайте!..
Мальчишки заинтересовались, перестали прыгать, галдеть, кувыркаться и подбежали ближе:
— Чего, апай?
— Слушаем, слушаем…
— Видите радугу? Аллах построил мост радуги. Если мальчишка пройдет по мосту радуги, то превратится в девочку, а если девчонка перебежит по радуге, то превратится в паренька. Пробуйте! Бегите!
Подростки были ошарашены, переглядывались, но молчание Кахыма как бы подтвердило слова Танзили, и они лишь осведомились на всякий случай:
— А обратно из девчонки в парня можно превратиться?! Мы же не хотим быть навсегда девчонками.
— Понимаю, что не хотите быть бабами, — с горькой усмешкой промолвила Танзиля. — Да, можно, для этого надо вернуться по радуге на наш берег.
Мальчишки улепетнули вперегонки туда, где якобы упиралась в землю одним концом цветная радуга.
Кахым с трудом удержался от смеха: «До чего она милая, какова плутовка!..»
— Пускай не подслушивают разговоры взрослых, — объяснила ему Танзиля, — а то залетит в ухо словечко, вот и загуляет по аулу сплетня. Ну что ты решил открыть мне, кайнеш?
Без утайки он поведал ей о намерениях отца.
Бедняжку то бросало в жар, то в холод, она и багровела и бледнела.
— Оттого и рычал на меня?
— У меня есть любимая девушка.
— Есть, значит, есть, и слава Аллаху, совет да любовь, а мне что до этого, кайнеш?
— Помоги… Если отец станет сватать тебя за меня, откажись наотрез, так и скажи — терпеть его не могу, противный, скорее повешусь, чем пойду за него.
Он говорил искренне, прерывающимся от волнения голосом, но на Танзилю это не подействовало:
— С чего это я буду врать? — фыркнула она. — Грех! Ты на что меня толкаешь, кайнеш, на клятвопреступление?!
— Если отец насильно поженит, то счастья нам не видать, ни тебе, ни мне. Станем жить как кошка с собакой!
— Кто же будет собакой, а кто кошкой? — хладнокровно спросила, овладев собою, Танзиля. — Согласна быть кошечкой, пушистой, ласковой, вкрадчивой, замурлыкаю, подвалюсь к тебе под бочок, вот ты меня и полюбишь!
«Что за бесовский нрав у женщины!» — невольно восхитился Кахым.
— Я согласна! — громче сказала Танзиля, раскинув руки, словно принимая в объятия долгожданного мужа. — Согласна быть твоей старшей женою, а второй, младшей, сватай свою любимую!
— Да тише ты! — зашипел Кахым.
— А чего мне бояться? Пусть все знают, что одного тебя люблю!
Она звучно проглотила комочек слез, подняла ведра, зачерпнула воды, подвесила их на коромысло и зашагала медленно вверх по тропинке, плечи ее сотрясались от сдерживаемых рыданий.
«Остановить? Догнать?»
Несчастная Танзиля! Осиротела, осталась малюткой без отца и матери, жила впроголодь у старшего брата, грубого, скупого. Продал ее братец-опекун девочкой по сходной цене за брата Кахыма, но и на этот раз судьба не сжалилась над нею — мужа призвали в башкирский казачий полк, ушел на войну, погиб в боях с французами. Ильмурза не выпустил из семьи трудолюбивую вдовушку, а теперь решил еще прочнее привязать к роду — выдать за Кахыма.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
«Остановить? Догнать?»
