Или, может, ну её нафиг, эту работу?
Первая эйфория, вызванная попаданием в новый мир, за неделю сошла на нет; открылась будничная изнанка — и получается, что он вернулся-таки в постылую журналистику, хотя вроде бы зарекался. Ладно, пусть в Верхневейске нет той политической накипи, которая доставала в Москве, но пресса — всё равно пресса. Не зря же ему вчера вспоминалась сакраментальная поговорка по поводу шила с мылом…
На эту тему, кстати, был забавный пассаж у кого-то из забугорных фантастов-классиков… У Хайнлайна, что ли? А, нет, у Шекли… По сюжету чувак перенёсся в будущее, на сотню, кажется, лет вперёд — колбасился там, влипал в невероятные передряги, но в итоге снова стал младшим проектировщиком яхт, как и в прошлой жизни…
Надо же, запомнилась книжка, хотя прочитана была лет тридцать назад, когда он, Иван, учился в советской школе. Издание было, если память не изменяет, перестроечное, в блестящей обложке…
А уже в девяностые голливудское кинцо появилось, экранизация, там даже Мик Джаггер засветился в ролях… Как, бишь, называлось? Ну да, «Freejack»… Наши гундосые переводчики выпендриваться не стали, назвали просто «Беглец». Впрочем, справедливости ради, им тогда было не до лингвистических изысканий. Сел — и переводи на слух, не телись, потому как народ заждался. И пофиг ему, народу, что в чужом языке бывают такие вещи, которые без поллитры адекватно не передать…
Поллитра — это хорошо, это правильно… Она, между прочим, у нас имеется в лучшем виде… Графинчик, блестящий и запотевший, а рядом — мясная закусь, копчёности всякие с нежнейшим жирком…
А вот фильмами Верхневейск, увы, не порадует — есть только летний кинотеатр, который сейчас закрыт. О всяких онлайн-просмотрах даже и заикаться не будем… И как, спрашивается, тут проводить культурный досуг тому, чьё детство прошло в видеосалонах?
Нет, шутки шутками, а не погорячился ли он, перебравшись в эту реальность?
Что она ему может дать, по большому счёту?
И что он может дать ей?
22
В полутёмной глубине зала раздался издевательский женский смех. Иван вздрогнул — так когда-то смеялась его вторая, с позволения сказать, половинка. Она всегда была чрезвычайно бойкой особой и за словом в карман не лезла. К концу супружеской жизни между ними установилось полное равновесие, кристально-ясное взаимопонимание: он считал её наглой стервозной дурой, а она его — занудливым лохом…
Иван обернулся, обшарил взглядом дальние закоулки трактира, но свою бывшую, естественно, не увидел. Снова ухватил за горло графин и наполнил очередную стопку.
Пить в одиночестве, однако, надоедало. Хотелось поговорить, поэтому Иван не стал возражать, когда один из новоприбывших посетителей попросился к нему за столик. Мужик назвался Григорием и с ходу продемонстрировал, что не имеет ни малейшего отношения к презренной породе трезвенников. Спустя четверть часа он, сбросив пиджак и ослабив галстук, проникновенно вещал:
— Тут, Ваня, дело тонкое. Пресса, конечно, прессой — газеты там, журнальчики, то да сё. Только ведь людям, сам понимаешь, охота чего попроще — может, не всем, но многим, ты уж поверь. Чтобы раз — и сразу тебе веселье…
В голове у Ивана уже изрядно шумело. Он сумел уловить, что собутыльник — коммивояжёр по профессии, но подробности не запомнились. Пришлось переспросить:
— Гриша, ты извини, но я что-то не врубаюсь — чем ты вообще торгуешь? Коротко, в двух словах?
— Так я ж тебе объясняю! Одно дело — читать твой «Вестник» весь вечер, а другое — вот, развеяться немного, отвлечься…
Григорий с пьяной сосредоточенностью порылся в своём портфеле и выудил ворох пёстрой бумаги — тонкие буклеты с аляповатыми буквами на обложках, плакаты в стиле пин-ап и прочая лабуда в том же духе.
— А, — хмыкнул Иван, — мы, типа, коллеги, что ли?
— Ну. Я поэтому и подошёл — вижу, ты очищенную глушишь один, как сыч, весь нахмуренный и насупленный. Понятное дело, думаю. Номер ты вчера выпустил, а сегодня получил на орехи…
— Какой ты, блин, проницательный.
— Тут, Ваня, большого ума не надо. Газетку-то местную не узнать, преобразилась просто на удивление. Может, даже и слишком, если уж между нами…
— Во-во. Точнее не скажешь.
— Нет, ты не подумай, мне-то понравилось…
— И на том спасибо… Ладно, дай гляну, что у тебя тут в ассортименте…
Иван поворошил бумажную груду. Внимание привлёк запечатанный конверт с хитрым вензелем на лицевой стороне; строчки, куда можно было бы вписать адрес, почему-то отсутствовали.
— Забавно, — сказал Иван, — один конверт меня недавно уже того… Порадовал по полной программе — достал я оттуда визитку, и началось… А в твоём что?
Григорий слегка замялся:
— Как бы тебе сказать… Тоже вроде как развлечение, шуточное гадание…
— Круто. И как работает?
— Покупаешь, оставляешь на ночь в кармане, а утром смотришь. Только, Ваня, я тебе не советую…
— Почему?
— Да вот именно потому что! Все это как шутку воспринимают, а ты сейчас злой, серьёзный, да ещё и к тому же и пьяный. Получится ерунда, утром только расстроишься…
Этот аргумент неожиданно разозлил Ивана:
— Слушай, Григорий! Ты торгаш или кто? Я товаром интересуюсь, а ты выёживаешься…
— Да я чтоб тебе же лучше!
— Сам как-нибудь решу. Так почём эта фигня?
— Пять рублей.
— Да, нехило. Ладно, держи.
Он бросил на стол купюру, сунул конверт во внутренний карман куртки, после чего опять взялся за графин:
— Гриша, не щёлкай клювом. Давай, типа, за печатное слово…
Ивану всё было уже трын-трава. Проблемы с газетой казались крошечными и очень далёкими, словно он разглядывал их сквозь линзы перевёрнутого бинокля. Тревоги же по поводу того типчика, что недавно шлялся под окнами, теперь и вовсе представлялись абсурдом, нелепым чужеродным вкраплением из дешёвого шпионского триллера. Над всем этим хотелось ржать, хихикать и издеваться. Кроме того, непременно следовало запомнить самые уморительные подробности, чтобы использовать их потом, когда он примется наконец за главное своё дело, за роман на стыке нескольких жанров. Это будет, естественно, не суконно-утомительный реализм, но и не попсовое фэнтези в четырнадцати томах с драконами и принцессами…
Хмельная река несла его вдаль, лаская струями наивно-глуповатых мечтаний и проталкивая сквозь пороги сомнений. Чьи-то лица мелькали на берегу, но он перестал их распознавать, потому что течение всё ускорялось. Искрились брызги промилле, а впереди уже рокотал водопад беспамятства, готовый принять в себя пловца-идиота на несколько ближайших часов…
В реальность он вынырнул к следующему полудню.
Удивительно, но Иван находился в своей квартире — либо накануне дошёл на автопилоте, либо кто-то помог. И вот теперь господин редактор лежал одетый, уткнувшись мордой в подушку, голова была налита свинцом, а мысль о том, что рано или поздно придётся слезать с кровати, вызывала неподдельную панику.
Ещё несколько минут он провалялся, надеясь снова заснуть, но нет — сон предательски отступил, зато мочевой пузырь напоминал о себе без всякого снисхождения. В итоге подъём в вертикальное положение всё-таки состоялся. Бредя в направлении туалета, Иван споткнулся о куртку, брошенную посреди коридора. Когда он, борясь с тошнотой, поднял её, из кармана выпал конверт.
Колёсики памяти провернулись в башке с отвратительно-ржавым скрипом, и лицо коммивояжёра Григория проступило сквозь похмельный туман. Ну да, ну да, гадание ради прикола. Не до того сейчас…
Тем не менее, возвращаясь из санузла, он сгрёб «письмо счастья» и вскрыл его, когда снова лёг на кровать. Читать желания не было, но ещё меньше хотелось просто лежать, дожидаясь, когда вернётся тот табун мыслей, который вчера отогнала водка.
В конверте оказался билет.
Бледно-охряный бумажный прямоугольник — почти такой же, как продавались в старом, привычном мире на железнодорожных вокзалах. Отсутствовал разве что логотип РЖД, зато всё остальное было как настоящее — и надпись «проездной документ», и болезненно-длинный номер, и даже штрих-код внизу. Пункт отправления — Верхневейск, пункт назначения — родной подмосковный город.
