то, что армия будет знать, что о ней думают, заботятся и готовят ее к бою.
Опять и опять мне пришлось напрасно говорить, что армии нужно не то, что по смете Военного министерства есть деньги, а то, что в артиллерийских парках есть орудия и снаряды и нет недостатка в ружьях, пулеметах и патронах, и что нужно давать и исполнять заказ как следует, а не переделывать чертежи по несколько раз и не отменять данные наряды и заменять их все новыми и новыми. Все это я говорил и на этот раз, ясно сознавая, что при таком распорядителе, как Сухомлинов, все дело останется в прежнем безнадежном состоянии и будет идти прежним черепашьим шагом, сколько ни скопляйся горючего материала кругом нас.
Внешние события шли тем временем своим ходом. Война на Балканах все разгоралась и разгоралась. Болгары и сербы били турок, и назревал новый внутренний конфликт между сербами и болгарами. Все симпатии Сазонова и мои были на стороне сербов, настолько действия болгар были просто безобразны в отношении тех, кто спас их в самый острый момент борьбы с Турцией.
Румыния, по обыкновению, двуличничала, а поведение Австрии становилось все более и более вызывающим.
В это самое время, поздно вечером 9 ноября (1912 г.), Сухомлинов передал мне по телефону, что государь просит меня приехать к нему завтра, 10 ноября, в 10 часов утра. На вопрос мой, чем вызвано это приказание, он ответил, что хорошо не знает, потому что государь ничего ему не объяснил и только сказал после сегодняшнего его доклада, чтобы он передал об этом мне и Сазонову. Я позвонил к Сазонову и получил от него только такой же недоуменный ответ, с прибавлением, что это его тем более удивляет, что он видел государя днем и не получил от него никаких указаний.
Наутро на вокзале я нашел Сухомлинова, начальника Генерального штаба Жилинского, Сазонова и министра путей сообщения Рухлова, который с недоумением спрашивал всех нас, зачем мы едем и чем вызвано наше совещание. Никто не дал ему никакого ответа, и Сухомлинов, по обыкновению весело болтавший о самых пустых вещах, сказал только, что «вероятно, государя интересует какой-либо вопрос в связи с войною на Балканах».
Государь принял нас в своем большом кабинете, посадил меня направо от себя, Сухомлинова — налево, пошутив при этом: «Вот я очутился между двумя Владимирами, не всегда сходящимися друг с другом», — и сказал, что так как предмет совещания, вероятно, всем хорошо известен, то он просит каждого, начиная с меня, как старшего, высказывать свое мнение.
Мы все трое, штатские министры, заявили, что не имеем никакого понятия о предмете совещания, а Сухомлинов сказал, как ни в чем не бывало, что он не предупредил нас, так как ему казалось, что будет лучше, если министры узнают прямо от государя то, что его интересует. Нам осталось только переглянуться.
Тогда государь, раскрыв лежавшую перед ним карту, стал очень спокойно и ясно излагать соотношение наших и австрийских военных сил на нашей границе, слабый состав нашей пехоты, имеющей не более 90 человек в роте, в то время как австрийская пехота доведена до 200 человек в роте, медленность нашего сосредоточения войск и вытекающую отсюда необходимость значительно усилить состав войсковых частей, стоящих близ границы.
«Для достижения этой цели, — сказал государь, — вчера на совещании с командующими войсками Варшавского и Киевского военных округов решено произвести мобилизацию всего Киевского и части Варшавского округа и подготовить мобилизацию Одесского. Я особенно подчеркиваю, — прибавил государь, — что вопрос идет только о нашем фронте против Австрии и не имеет решительно в виду предпринимать чего-либо против Германии. Наши отношения с ней не оставляют желать ничего лучшего, и я имею все основания полагаться на поддержку императора Вильгельма».
На предложение государем Сухомлинову сделать дополнительное объяснение тот ответил, что не имеет прибавить ни одного слова к столь ясно сказанному государем и что все телеграммы о мобилизации им уже заготовлены и будут отправлены сегодня же, как только окончится совещание.
Государь, обращаясь ко мне, добавил: «Военный министр предполагал распорядиться еще вчера, но я предложил ему обождать один день, так как я предпочитаю переговорить с теми министрами, которых полезно предупредить ранее, нежели будет отдано окончательное распоряжение».
Мы трое глядели друг на друга с величайшим недоумением, и только присутствие государя сдерживало в каждом из нас те чувства, которые владели каждым из нас вполне одинаково.
Мне было предложено высказаться первому. Не хочется мне теперь, спустя много лет после этого дня, когда нет более в живых государя, нет и никого из участников и свидетелей этих событий, когда погибла и сама Россия под натиском безумной революции, не хочется мне записывать здесь подробно все то, что вылилось у меня тогда в горячую, взволнованную речь. Попросив у государя извинения за то, что я не смогу, вероятно, найти достаточно сдержанности, чтобы спокойно изложить все то, что так неожиданно встало передо мной, я сказал, не обинуясь, что, очевидно, советники государя — военный министр и два командующих войсками — не поняли, в какую беду ведут они государя и Россию, высказываясь за мобилизации двух военных округов, что они, очевидно, не разъяснили государю, что они толкают его прямо на войну с Германией и Австрией, не понимая того, что при том состоянии нашей обороны, которая известна всем нам, только тот, кто не дает себе отчета в роковых последствиях, может допускать возможность войны с таким легким сердцем и даже не потребовав всех мер, способных предотвратить эту катастрофу.
Государь прервал меня, сказав буквально следующее:
«Я так же, как и вы, Владимир Николаевич, не допускаю и мысли о войне. Мы к ней не готовы, и вы совершенно правильно называете легкомыслием самую мысль о войне. Но дело идет не о войне, а о простой мере предосторожности, о пополнении рядов нашей слабой армии на границе и о том, чтобы несколько приблизить к границе слишком далеко оттянутые назад войсковые части».
Я продолжал мою речь, доказывая государю, что, как бы ни смотрели мы на проектированные меры, — мобилизация остается мобилизацией, и на нее наши противники ответят прямо войною, к которой Германия готова и ждет только повода начать
