— В этих озерах есть рыба, — сказал королю Хорп. — Мы прорубим бреши во льду. Северяне знают как это делается.
Даже в своем огромном шерстяном плаще и тяжелой броне, Станнис выглядел как человек, стоящий одной ногой в могиле. Даже тот небольшой запас плоти, что нес его скелет в Темнолесье, растворился за время похода. Форма черепа была отчетливо видна сквозь кожу, а его челюсти были так плотно сжаты, что Аша боялась, как бы не раскрошились зубы.
— Рыба, значит, — сказал он, и каждое слово отрывисто хрустело. — Но мы выступим как только рассветет.
И все же на рассвете лагерь проснулся в снегу и молчании. Небо из черного стало белым, но света не особенно прибавилось. Аша Грейджой проснулась от холода, окоченевшая под грудой меховых шкур. Медведица храпела так громко, как ни одна из известных Аше женщин, но она привыкла к этому за время похода, это даже успокаивало. Тишина, вот что тревожило. Трубы не звали никого в седло, строиться в колонны, готовиться к маршу. Рог не призывал северян двигаться вперед. Что-то было не так.
Аша выползла из шкур, под которыми спала, и с трудом проложила путь наружу из палатки, пробившись сквозь стену снега, запечатавшую их внутри за ночь. Ее цепи забренчали, когда она наконец поднялась на ноги и вдохнула морозный утренний воздух. Снег все еще падал, даже гуще чем, когда она забиралась в палатку. Озера исчезли, как и лес вокруг. Она могла видеть силуэты других шатров и навесов, смазанное оранжевое пятно сигнального костра на вышке, но не ее саму. Шторм поглотил остальное.
Где-то впереди, за стенами Винтерфелла их ждет Русе Болтон, но войско Станниса Баратеона стоит заснеженное и недвижимое, запертое во льду и снегу, замерзающее.
ДЕЙЕНЕРИС
Свеча почти догорела. Она превратилась в крошечный, менее дюйма, выступ посреди озерца теплого расплавленного воска, освещавший постель королевы.
Еще чуть-чуть, поняла Дени, и еще одна ночь подойдет к концу.
Рассвет всегда приходит слишком рано.
Она не спала, не могла спать, и не уснула бы. Она не осмеливалась даже прикрыть глаза, из страха, что уже будет утро, когда она их снова откроет. Если бы она могла, она заставила бы их ночи длиться вечно, но все, что она могла делать —;пытаться бодрствовать, пробуя и смакуя каждый сладкий миг, пока с рассветом он не превращался в исчезающее воспоминание.
Даарио Нахарис спал подле нее, спокойно, как новорожденный. У него был настоящий талант ко сну, как он хвастался ей в своей обычной самоуверенной манере. В походах, по его словам, он нередко засыпал прямо в седле, и прибывал на битву хорошенько отдохнувшим. Ни буря, ни солнце ему не мешали. "Воин, который не умеет спать, скоро будет не в силах биться", — говорил он. Кошмары его никогда не мучали. Когда Дени рассказала ему о Сервине Зеркальном Щите, которого преследовали призраки всех убитых им рыцарей, Даарио только посмеялся. "Если кто-то, кого я убил, явится, чтобы мне досаждать, я просто убью его еще раз". Он наемник всей душой, поняла она тогда. И больше тут ничего не скажешь.
Даарио лежал на животе, завернувшись длинными ногами в легкое льняное покрывало и зарывшись лицом в подушки.
Дени провела рукой по его спине, очерчивая линию позвоночника. Кожа его под ее прикосновением была гладкой и почти безволосой. Шелк и атлас, а не кожа. Она любила ощущать его под своими пальцами, запутываться руками в его волосах, растирать его мышцы, чтобы прогнать боль и усталость после долгого дня в седле, ласкать его член и чувствовать, как он твердеет в ее ладони.
Будь она обычной женщиной, то с радостью провела бы всю свою жизнь, прикасаясь к Даарио, разглядывая его шрамы и допытываясь, как ему достался каждый из них. Если бы он попросил, я отреклась бы от своей короны, думала Дени… но он не просил, и никогда не попросит. Когда они оставались наедине, Даарио шептал ей слова любви, но та, кого он любит — Королева Драконов, и она знала это. Если бы у меня не было короны, он не пожелал бы меня. А кроме того, лишаясь короны, короли часто теряют и голову, и, как она полагала, с королевами дело обстоит точно так же.
Свеча вспыхнула в последний раз и потухла, утонув в собственном воске. Темнота накрыла мягкую постель вместе с двумя ее обитателями, затопила каждый уголок комнаты. Дени заключила своего капитана в объятья и прижалась к его спине. Она упивалась его запахом, наслаждалась теплом его плоти, его кожей, прижатой к своей. Запомни это, сказала она себе. Запомни, каково это, ощущать его. Она поцеловала его плечо.
Даарио повернулся к ней, раскрыв глаза. «Дейенерис», — на его лице проступила ленивая улыбка. Это был еще один из его талантов: он просыпался мгновенно, словно кошка. "Что, уже рассвело?".
"Еще нет. У нас есть еще немного времени".
— Лгунья. Я вижу твои глаза. Смог бы я увидеть их в темноте ночи?
Даарио отбросил покрывала и сел. — Полумрак. Скоро наступит утро.
"Не хочу, чтобы эта ночь кончалась".
— Нет? Почему, моя королева?
— Ты знаешь.
— Свадьба? — он рассмеялся. — Выходи лучше за меня.
— Ты знаешь, я не могу.
"Ты королева. Можешь делать, что пожелаешь", — его рука скользнула по ее ноге, — "Сколько ночей нам осталось?"
Две. Всего лишь две. "Ты знаешь об этом не хуже меня. Эта ночь, следующая, и нам придется положить этому конец".
— Выходи за меня, и все ночи станут нашими, навсегда.
Если бы я только могла. Кхал Дрого был её солнцем и звездами, но он умер так давно, что Дейенерис почти уж забыла, каково это, любить и быть любимой. Даарио помог ей вспомнить. Я была словно мертвая, а он вернул меня к жизни. Мой отважный капитан. И все же в последнее время он стал слишком наглым. В день своего возвращения из последней вылазки, он бросил к ее ногам голову юнкайского лорда и поцеловал ее прямо в зале, на глазах у всего мира, пока Барристан Селми не оттащил его. Сир Дедушка был в такой ярости, что Дени испугалась, как бы не пролилась кровь. "Мы не можем пожениться, любовь моя, и тебе известны причины".
Он выбрался из постели. "Ну что ж, тогда выходи за Хиздара. А я преподнесу ему ко дню свадьбы прекрасные рога. Гискарцы ведь любят хвастаться своими рогами. Они делают их из собственных волос, с помощью воска, шпилек и гребней". Даарио отыскал свои штаны и натянул их. Исподним он себя не утруждал.
"Когда я выйду замуж, желать меня будет самой настоящей изменой". Дени обернула покрывало вокруг грудей.
"Значит, стану изменником". Он просунул голову в голубую шелковую тунику, и расчесал пальцами свою зубчатую голову. Он перекрасил ее из пурпурного обратно в синий, чтобы порадовать Дени, ведь именно такого цвета бороду он носил, когда они впервые встретились. "Я пахну тобой", — сказал он, обнюхивая свои пальцы и усмехаясь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
