самом деле, ваша вера — это все, что вам
осталось, ваше превосходительство. Разве вы не видите этого на лицах вокруг вас?
— Я вижу лица тех, кого обидел, — сказал Исик. — Ты скажи им, в чем
клясться, маг. И чем клясться.
— Я бы просто повторил слова, которые вы только что произнесли в вашем
сердце.
Исик испуганно поднял глаза и встретился с неподвижным взглядом Рамачни.
Через мгновение он глубоко вздохнул, подошел к окнам галереи и поднял
занавеску. Солнечный свет упал на его лицо.
— Поклянитесь самими собой, — сказал он. — Это все, что мне пришло в
голову. Поклянись, что никакие узы нации, крови или веры не разделят вас, что вы
отрекаетесь от них всех друг ради друга. Поклянитесь единством, которое у нас
есть прямо сейчас, потому что в ближайшие дни, боюсь, оно повергнется проверке
на прочность.
Они стояли неподвижно, глядя друг на друга. Кровь? подумал Пазел, когда
перед его глазами промелькнули образы его матери и Неды. Но потом он подумал о
Диадрелу. Да, особенно кровь.
Пазел шагнул вперед, чувствуя себя очень молодым. Он поднял свою руку со
шрамом.
— Я готов в этом поклясться, — сказал он. — Клянусь своей жизнью и вашей.
372
-
373-
Как только он заговорил, Диадрелу вскочила на спинку кресла Исика для
чтения. Она приложила руку к груди, внимательно посмотрела на Герцила и
повторила слова Пазела:
— Клянусь своей жизнью и вашей.
Таша, Нипс и Герцил поклялись в том же. Затем Таша подошла к своему отцу
и взяла его за руку. Рамачни потянулся и согнул когти.
— Волк не позволит вам забыть такое обещание, — сказал он. —
Действительно, вы должны быть сильны, как железо, если хотите противостоять
Арунису, заговорщикам и ужасам Правящего Моря. Нилстоун не может быть
уничтожен — и вы пятеро не можете надеяться на покой, пока он не окажется вне
досягаемости зла. А теперь, леди Дри, вы должны спрятаться.
— Почему? — спросила она, проскальзывая за корзину Фелтрупа.
— Вот почему, — сказал Исик и отдернул занавески.
Что за зрелище! « Чатранд» развернулся, и по левому борту маячил
Симджалла-Сити. Волны разбивались о дамбу, так что все башни, храмы и
кедровые рощи, казалось, вырастали из пены. Суда всех стран были выстроены
причалов; во многих местах шесть или восемь судов стояли бок о бок. По правому
борту, в более глубокой воде, стояли большие боевые корабли и торговые суда.
Самыми поразительными из всех были блодмелы Мзитрина: изящные военные
корабли, совершенно белые — даже их бронированные борта выкрашены в белый
цвет, — огромные пушки торчат, как иглы, во все стороны, а на их белоснежных
парусах гордо вздымаются флаги Мзитрина с красными падающими звездами.
— Восемнадцать кораблей, — с благоговением произнес Герцил. — Целая
эскадра.
Конечно, даже самый большой из них был вдвое меньше « Чатранда». Но так
много! Пазел невольно содрогнулся. Пришли кровопийцы, гробо-поклонники, те, чьи пушечные ядра ошпаривали людей до смерти. Неужели их тоже не следует
бояться?
— Первый — « Джистроллок», — сказал Исик, глядя в подзорную трубу. —
Двести пушек. Это он потопил « Маису», корабль-побратим « Чатранда». Таша, твой будущий жених, принц Фалмуркат, должен быть на его борту.
— Давайте избавим его от плохих новостей, пока он не сойдет на берег, —
пробормотал Нипс.
— Никто из нас сегодня ночью, конечно, не сойдет на берег, — сказал Герцил,
— и никто из нас не будет спать! Ибо завтра на рассвете монахи-темплары придут
за Ташей. Они обучат ее обетам мзитрини. И искупают в купели, я думаю.
— Искупают! — воскликнула Таша. — Кто я, по-твоему? Младенец?
— Подношение, — сказал Герцил. — И у нас есть только сегодняшний вечер, чтобы найти способ его предотвратить.
— Не будет ли кто-нибудь так добр налить мне ванну? — спросил Рамачни. —
Я научился слизывать много чего со своего меха, но не кровь волпеков. Кроме того, здесь тепло, а там, куда я направлюсь, холодно.
373
-
374-
— В ванной есть свежая вода, — сказал Исик.
— Я ее наберу, — сказал Пазел.
Он пересек каюту и направился в личную ванную Исиков. Внутри он нашел
маленький фарфоровый тазик и подставил его под кран бочки с пресной водой.
Только сегодняшний вечер, подумал он.
Когда вода плеснула в таз, его охватило странное чувство: чувство золотой
радости, как будто он только что вспомнил самый счастливый сон в своей жизни.
Он стоял пораженный и дрожащий. Его дыхание стало прерывистым.
— Суша-мальчик, суша-мальчик! Люблю тебя!
— Клист!
Было ли это ее лицо, отраженное в раковине, или его собственное? Он снова
выкрикнул
