вовремя, встречена не была. О ней возвестила депеша от Жозефа, полученная в ту минуту, когда армия переходила обратно через Дуэро. Эта помощь состояла в 13 тысячах человек, то есть включала почти всю Центральную армию, которую Жозеф решил сам привести в Саламанку. К несчастью, с извещением об этой помощи он медлил еще дольше, чем с выступлением. Он выступил из Мадрида 21 июля, хоть и поздно, но не слишком, если бы 3–4 днями ранее сообщил о своем движении Мармону. Но Жозеф написал ему только в день выступления из Мадрида, и Мармон в Саламанке никак не мог быть 22 июля уведомлен о его приближении. Если бы он был вовремя предупрежден, то наверняка дождался бы подкрепления, и хотя численность не была надежным ресурсом в неудачно завязавшемся сражении, полученное французами подкрепление, вероятно, побудило бы Веллингтона быстрее сняться с лагеря, либо вызвало бы иные последствия.
Почему же помощь прибывала так поздно? Как мы знаем, Жозеф послал Сульту приказ либо немедленно отправить на Тахо 10 тысяч солдат в помощь Португальской армии, либо расстаться с постом главнокомандующего. Кроме того, Жозеф разрешил Сульту сократить охраняемые им территории, если он сочтет себя слишком ослабленным для сохранения всей Андалусии. Казалось бы, подобный приказ не допускал уверток и неподчинения, и конечно же, и не встретил бы их, если бы исходил от власти, способной добиваться повиновения, то есть от самого Наполеона. Но Сульт, прибегнув к прежним доводам, объявил, что готов повиноваться, однако при условии незамедлительного и полного оставления Андалусии, ибо он будет неспособен в ней удержаться, если лишится 10 тысяч человек. К отказу Сульт добавлял советы относительно наилучшего плана кампании. Однако не советов ждал Жозеф, а подкрепления.
Видя, что не может такового добиться, он отложил на время объяснения с командующим Андалусской армией и принял, наконец, решение лично отправиться к ней на помощь. Жозеф был готов уже 17 июля и, если бы выступил в этот день, успел бы в Саламанку вовремя. Но поскольку он мог подтянуть в Мадрид итальянскую дивизию Паломбини, предоставленную в его распоряжение Сюше, то и предпочел выступить не с 10, а с 12–13 тысячами человек и по этой причине ждал до 21-го. Получив в подкрепление 3 тысячи итальянцев и располагая 18 тысячами солдат, Жозеф оставил 5 тысяч в Мадриде и Толедо и с 13 тысячами выступил в Саламанку. Прибыв 23 июля в Вильякастин, он на следующий день узнал о роковом сражении при Саламанке и держался на расстоянии от англичан, чтобы самому избежать катастрофы. Но обратно поворачивать Жозеф не захотел, намереваясь оказать, если сможет, хоть какую-то услугу Португальской армии. И оказал, своим присутствием отвлекая внимание Веллингтона. Установив сообщение с Клозелем и получив от него просьбу продержать армию Центра некоторое время на виду, дабы сдержать продвижение Веллингтона, Жозеф остался на обратных склонах Гвадаррамы и покинул их только тогда, когда Португальская армия отошла на Бургос и опасность его собственного положения вынудила его вернуться в Мадрид. Жозеф возвратился в столицу 9 августа глубоко опечаленным, ожидая от плачевного положения лишь грядущих катастроф.
На решение, которое надлежало принять, слишком явно указывали и природа вещей, и нанесенный французам жестокий удар. Нас разбили потому, что мы не воссоединились вовремя против общего врага, и стало еще более очевидно, что нужно как можно скорее сосредоточить все силы и отплатить англичанам за Саламанку большим сражением, дав его всеми войсками. Но такой концентрации сил можно было добиться только в результате немедленного оставления Андалусии, приказ о котором стоил Жозефу больших сожалений, ибо должен был произвести досадное впечатление на страну и весьма ободрить правительство в Кадисе.
Жозеф написал Сульту суровое письмо, в котором категорически повелел (с приказом передать командование генералу д’Эрлону в случае неповиновения) оставить Андалусию, вывести войска из Кадиса, Гренады, Севильи и отойти на Ла-Манчу. Присоединение к Центральной армии 60 тысяч солдат Сульта позволило бы сохранить Мадрид, а с прибавлением Португальской армии доставило бы средство атаковать Веллингтона в любом месте и дать ему решающее сражение с уверенностью победе. При таких условиях французская армия могла сохранить Мадрид, что было важнее сохранения Севильи и Гренады. Но Веллингтон, находившийся между Центральной и Португальской армиями, был волен выбирать между преследованием побежденной армии и триумфальным занятием столицы, и никто не знал, что он предпочтет.
Сомнения Жозефа вскоре были развеяны движениями Веллингтона. Посвятив несколько дней преследованию Португальской армии, он остановился в окрестностях Вальядолида и 10 августа, повернув обратно, направился на Мадрид. Жозеф был глубоко сокрушен этим известием, ибо теперь любое решение становилось неприятным и тяжелым. Теперь следовало отправляться либо к Сульту в Севилью, либо к Сюше в Валенсию. Однако выбор не оставлял сомнений. Помимо того что Севилья была самой отдаленной провинцией Испании, она была лишена каких-либо средств коммуникации с Францией, в то время как Валенсия поддерживала надежную связь с Пиренеями через Тортосу, Таррагону, Лериду и Сарагосу. К тому же можно было с уверенностью предполагать найти там превосходно управляемый, богатый и покорный край и дружелюбный прием, ибо отношения Жозефа с маршалом Сюше всегда оставались превосходными. Наконец, имелся и последний довод, решающий. Андалусскую армию можно было привести в Валенсию, тогда как вести в Севилью Арагонскую армию было совершенным безумием, ибо, помимо потери Арагона и Каталонии, которые из этого вытекали, армия оказалась бы полностью отрезана от Франции.
Не с таким советником, как маршал Журдан, Жозеф мог испытывать колебания касательно надлежащих действий в подобных обстоятельствах. И он решил двигаться к Тахо, направляясь в сторону Валенсии. Изменив прежние приказы Сульту, Жозеф предписал ему отступать на Валенсию через Мурсию. Но приходилось оставить Мадрид, и это было мучительно. Во всей восставшей против Жозефа Испании некоторые испанцы, в том числе весьма родовитые и состоятельные, перешли на его сторону из расположения к его мягкой и привлекательной личности, ради избавления страны от ужасов войны или из убеждения, что всякая цивилизация приходит в Испанию через иностранные династии. Многие низшие чиновники остались на службе из привычки повиноваться. Большинство этих офранцузившихся людей жили в Мадриде, и их было не менее 10 тысяч человек. Невозможно было оставить этих несчастных на растерзание испанцам, не щадившим ни раненых, ни больных, и тем более не прощавших соотечественников, обвиняемых в предательстве. При первых слухах об эвакуации все эти испанцы захотели уйти. Собрали все, какие нашли, повозки с упряжками, и 10 августа начали покидать Мадрид, на двух тысячах повозок и в сопровождении армии Центра. Беженцы и армия образовали массу в 24 тысячи человек, наполовину безоружных
