дорогая моя. Я тебе больше скажу, - она наклонилась и что-то шепнула Малке на ухо.
-Нескромно, - заалела женщина.
Элишева хмыкнула: «Это тебе говорю просто, чтобы знала ты. Рамбам, благословенной памяти,
писал, что между мужем и женой ничего нескромного быть не может». Элишева рассмеялась: «Я
те же книги читаю, что и Моше, наслышана о таких вещах». Она обняла Малку: «Шломо твой на
тебя насмотреться не может, все хорошо будет. Пошли, - велела она, - одеваться надо, к хупе,
скоро женщины придут».
Малка выглянула во двор - там уже собирались люди, вечерело. Она увидела бархатный балдахин:
«Тогда..., все так богато было..., Он триста человек пригласил, кормил их, все семь дней..., А я
сидела наверху и плакала, от боли, от страха…, Он мне запретил пойти домой, увидеть папу,
Батшеву..., И потом все время было больно, и больше ничего».
Сейчас хупа была скромной. Госпожа Судакова и другие женщины готовили стол, Малка даже не
захотела шить новое платье. «Да зачем, папа, - улыбнулась она, - какая разница? Мне и так
хорошо, а Шломо на все это внимания не обращает».
Они, как и положено, не виделись неделю. Малка за это время успела послать ему подарок,
вышитый мешочек для талита. Бергер передавал подарки каждый день - с девочками. Шкатулку
палисандрового дерева, красивый, серебряный гребень, маленькое, в резной, ореховой раме,
зеркальце. И записки. Читая их, Малка только краснела - она и не знала, что можно писать стихи на
святом языке.
Отец только улыбался. Сидя за столом, подождав, пока внучки уйдут спать, Аарон подмигнул
Малке: «Я твоей маме тоже стихи послал. Песню, ее на ладино поют. О розе, что расцветает в
мае».
-Мне ее Элишева пела, - Малка покраснела. «Она очень красивая, папа. А ты в маму сразу
влюбился?»
-Как только увидел, - вздохнул Аарон. Дочь поднялась наверх, пожелав ему спокойной ночи. Он
все сидел, глядя на трепещущие огоньки свечей: «Бывает и по-другому. Видишь человека, видишь,
а потом понимаешь, что жизни тебе без него нет. Но не получилось ничего. И не получится, что уж
теперь».
В дверь постучали. Элишева быстро обняла Малку: «Дядя Аарон пришел, благословлять тебя. А
потом Шломо увидишь».
Она пропустила Аарона в комнату. Малка взглянула на отца: «Он с девочками сегодня побудет.
Чтобы мы могли, ну...- женщина тяжело вздохнула и увидела за спиной Аарона жениха. Бергер
стоял, глядя на нее. Отец, наклонившись, тихо сказал: «Я люблю тебя, милая, будь счастлива», а
Шломо, подняв вуаль, только сглотнул и прошептал что-то. Малка вдруг поняла: «Буду».
Все время, пока она стояла рядом с Бергером, под хупой, когда она слышала голос раввина, когда
отец давал ей отпить из тяжелого, серебряного кубка, она улыбалась - уверенно. Двор был
разделен временной, деревянной стеной на женскую и мужскую половины. Когда начались танцы,
Элишева крикнула женщинам: «Поднимайте ее!»
Малка только ахнула. Девчонки запрыгали вокруг ее кресла. Госпожа Судакова, рассмеявшись,
вручила ей связанные платки. Женщины захлопали в ладоши. Маленькая Циона, задрав голову,
восхищенно сказала: «Как красиво!»
Лея подхватила внучку на руки и шепнула ей: «И у тебя так будет, обязательно!». Малка увидела
мужа - его тоже подняли на кресле. Расхохотавшись , женщина перебросила ему платки. Она
ощутила на лице теплый, ласковый, летний ветер. Откинув голову назад, слушая пение мужчин,
Малка отчего-то подумала: «Раньше так не делали, с платками. И зря».
Муж улыбался ей. Малка, придерживая подол платья, нагнулась к танцующим женщинам.
«Ближе! - жалобно попросила она. Кресло оказалось совсем рядом с перегородкой, и Малка
успела услышать его голос: «Я люблю тебя!»
-Я тоже! - крикнула она, и, краснея, оглянулась. Мужчины пели все громче и Малка успокоено
вздохнула: «Такой шум, что никто ничего не разобрал. Нескромно, конечно, на людях это
говорить».
Отец подозвал ее к перегородке и смешливо сказал: «Шломо уже как на иголках. Иди, милая.
Через неделю переезжать начнем. Не волнуйся, Моше обещал, что до праздников они успеют ваш
дом отремонтировать».
Малка поцеловала девчонок. Элишева велела ей: «Иди, иди, все за полночь сидеть будут. Твои
хоть потанцуют вволю, мы с госпожой Судаковой за ними присмотрим».
Муж ждал ее у ворот. Малка выскользнула с женской половины. Бергер, увидев ее, вздохнул:
«Каждый день буду ей говорить, какая она красивая, но и того мало». Он робко протянул руку.
Малка, помедлив, коснулась пальцами его ладони. Она была твердой, надежной.
-Шломо, - тихо сказала Малка. Бергер покраснев, шепнул ей: «Я тебе это уже говорил, и еще раз
повторю, и буду повторять всегда. Я люблю тебя».
Они уходили, держась за руки. Позади, во дворе ешивы, пели: «Опять будет слышен голос радости
и голос веселья, голос жениха и голос невесты - в горах Иудейских и на улицах Иерусалима».
Степан поднял голову - он сидел при свече, читая Тору. На свадьбу он не пошел, хоть рав Горовиц и
убеждал его, что Шломо и Малка будут рады.
-Не надо, - мягко сказал он тогда Аарону. «Зачем? Не положено такое. Сами знаете, рав Горовиц, с
бывшей женой только тогда можно встречаться, если это детей касается». Он повел рукой: «В
остальном не след с ней видеться».
Дверь скрипнула. Жена, улыбаясь, устроилась за столом напротив него. «Еще танцуют все, - тихо
заметила Лея. «И дети тоже, пусть порадуются. А я по тебе соскучилась».
-Я тоже, - он протянул руку и погладил ее ладонь. «Боль ушла, - понял Степан. «Как Лея появилась,
сразу легче стало».
Лея прошла в маленькую кухоньку. Налив, им лимонада, принеся пирог, жена попросила: «Ты
почитай мне, Авраам. Ты так хорошо читаешь».
Он читал Псалмы, все еще держа ее за руку, в раскрытые ставни был виден спящий, тихий сад. Уже
лежа в постели, обнимая Лею, он подумал: «Феде я написал, Ханеле тоже. Моше позаботится,
отправит им все. Лею жалко, конечно, одну оставлять, но что делать. Пришло мое время».
- Многие дочери поступали доблестно, но ты превзошла их всех; женщина, боящаяся Господа, да
восхвалится. Воздайте ей за творения рук ее, и да прославится она в городе делами своими, -
шепнул он жене и почувствовал, что Лея улыбается.
Она положила голову ему на плечо и неслышно вздохнула: «Как он без меня, один? Ничего,
Элишева хорошая женщина, хозяйственная, семья у нее присмотрена. Авраам ни в чем нужды
знать не будет. Жаль, конечно, его покидать, но Господь так рассудил. У престола Всевышнего мы
встретимся, я знаю».
-Я люблю тебя, - одними губами сказала Лея. Он, погладив прикрытую платком голову, поцеловав
темные глаза, ответил: «И я, милая. И всегда любил. Спи, счастье мое, я здесь, я с тобой».
-Не болит, - поняла Лея. Устроившись у мужа под боком, она ровно задышала. У него тоже ничего
не болело. Степан, обнимая ее, задремал.
Луна освещала крыши Иерусалима, от ешивы доносилось пение, в их комнате было тихо.
Холщовая занавеска на окне чуть заколебалась, а потом все успокоилось.
Аарон проснулся еще до рассвета. Омыв руки, пробормотав молитву, он быстро оделся. Рав
Горовиц заглянул в комнаты к внучкам. Они вернулись со свадьбы только к утру, девочки спокойно
спали, свернувшись в своих кроватках. «Я быстро, - сказал себе Аарон. «Просто..., не так что-то».
Он вышел в серые, еще не освещенные солнцем сумерки. Миновав дом Бергера, подняв голову ,
Аарон улыбнулся - ставни были закрыты.
Малка, услышав шаги на улице, пошевелилась. Муж ласково сказал ей: «А я никуда сегодня не
пойду. И завтра тоже». Шломо поцеловал ее, - теплую, ласковую, легко дышащую: «Всю неделю
никуда ходить не будем».
Малка обняла его и счастливо попросила: «Еще! Так хорошо, так хорошо, милый мой». Она и
вправду не знала, что может быть так хорошо.
-Этопотому, что мы любим, друг друга, - вздохнула Малка и муж согласился: «Да».
Аарон оглянулся, уже заворачивая за угол: «Вот и славно. Они счастливы будут». В особняке
Судаковых все еще спали. Он, пройдя через сад, остановился на пороге пристройки. В комнате
было полутемно. Аарон, увидев их - улыбающихся, все еще держащихся за руки, тихо сказал:
«Благословен ты, Господь, Судья Праведный».
Он долго стоял, опустив голову. Потом, потянувшись, чиркнув кресалом, рав Горовиц зажег свечу.
На столе лежали Псалмы.
Аарон взял старый, пожелтевший томик, и зашептал: «Если я пойду и долиною смертной тени, не
убоюсь зла, потому что Ты со мной; Благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни
моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни».
Санкт-Петербург
Высокая, дубовая дверь квартиры открылась. Мальчик, держа в руках две корзины роз - снежно-
белых и винно-красных, ухмыльнулся горничной: «Как всегда, для ее превосходительства госпожи
