говорила: «Слух у тебя, Петенька, тоже отменный. Это ты в меня, конечно».
- Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваша слава?
Наша слава - русская держава,
Вот где наша слава! - разнеслось над новгородской дорогой.
Петя внезапно улыбнулся. - Все будет хорошо, - тряхнул он рыжей головой. Положив руку на
простой, стальной эфес шпаги, юноша повторил: «Хорошо».
Часть двенадцатая
Осень 1812 года, Россия
Бородино
Он проснулся рано утром, еще до рассвета. Император спал на простой, походной койке, закинув
правую руку за голову, а левую - положив на смуглую, крепкую шею. Медальона не было.
Наполеон потерял его при переправе через Неман, уже вернувшись из Белостока. Цепочка,
непонятно как, расстегнулась. Он только успел увидеть блеск серебра в светлой воде реки.
Наполеон сжал зубы: «Проклятый Неман. В Тильзите я в нем шпионов ловил, а здесь...». Он
вспомнил, как Анна, провожая его, стоя в сером, густом туман, - солнце еще не взошло, -
повторила: «Остерегайся воды».
-Она была права, как всегда, - буркнул себе под нос Наполеон. Присев на койке, император
закурил сигару. Он тогда поцеловал алые, мягкие губы и хмыкнул: «Буду. Мы с тобой уже осенью
увидимся». Дымные, серые глаза посмотрели на него, и Анна согласилась: «Да».
-Хорошо, - успокоено подумал тогда Наполеон, трогая коня. «Значит, все в порядке будет, с
походом». Дочь тоже улыбнулась, - вечером, когда он, сидя на кровати, рассказывал девочке о
Египте. Она подняла на него большие, тоже серые глаза и тихо попросила: «Ты возвращайся,
папа». Девочка кивнула: «Вернешься».
Наполеон оглянулся на приоткрытую дверь - Анна накрывала на стол, к ужину. Он, едва слышно
спросил: «Аннет..., Милая, что ты видишь?»
Глаза девочки, на мгновение, стали дальними, холодными. Дочь помолчала: «Нельзя говорить
дурное. Спокойной ночи, папа».
-Такая же, как мать, - подумал Наполеон, усаживаясь напротив Анны.
-Такая же, - смешливо согласилась женщина и он покраснел. На ее стройной, белой шее блестела
золотая цепочка. Наполеон, выпив водки, неожиданно хмуро спросил: «И медальон ты ей
отдашь?»
-Увидим, - она вытащила из печи горшок и велела: «Ешь. Это кисло-сладкое мясо, я помню, тебе
нравится. Не мясо, - Анна рассмеялась, - курица». Женщина немного отпила из своего стакана и
вздохнула: « Она хорошая девочка, она будет знать, что не надо его трогать».
-Интересно, - Наполеон принялся за курицу, - сколько их еще таких родится?
Он вздрогнул - в ухоженной, чистой комнате запахло порохом, дымом. Наполеон услышал
страшный, низкий, нечеловеческий крик, ощутил на своем лице сырой, влажный ветер. Анна
взглянула на него: «Столько, сколько надо, пока не свершится месть. Показать тебе, что будет?»
Ее глаза были словно лед. Наполеон, сглотнув, пробормотал: «Не надо, спасибо».
В постели, обнимая ее, шепча: «Я люблю тебя, я так тебя люблю», - он целовал те самые глаза,
нежные веки дрожали, она была вся мягкая, ласковая, вся - его. Наполеон, положив ей голову на
плечо, засыпал - крепко, без снов, все еще не в силах оторваться от ее мерцающего жемчугом
тела.
Он докурил сигару и тяжело вздохнул: «Может, стоило оставить армию, вернуться к ней? Она бы
мне новый амулет написала». Наполеон рассердился: «Чушь, суеверия. Русские от самого Немана
бегут, меньше шестидесяти миль до Москвы осталось. Сейчас разобьем их, окончательно. Зайдем
в столицу, мне принесут ключи от города, Александр подпишет капитуляцию..., Все эти амулеты
-ерунда, бред».
Наполеон тщательно побрился. Одевшись в темно-зеленую форму гренадерского полковника, он
вышел в предрассветную, золотую, утреннюю тишину. Маленький диск солнца поднимался на
востоке. Император удовлетворенно улыбнулся: «Солнце Аустерлица, совсем, как тогда».
-Ваше величество! - Мишель, что сидел у входа в палатку, встрепенулся. Левая рука капитана была
перевязана. Наполеон вспомнил: «Он вчера, в бою за эту деревню, как ее, ранение получил».
-Как это место называлось? - спросил он у Мишеля и рассмеялся: «Сиди, сиди».
-Царапина, - отмахнулся Мишель. Адъютант, сказал, по-русски: «Шевардино».
-В жизни не выговорю, - пробормотал Наполеон. «Вы там были молодцы. Русские отошли за овраг,
нам теперь легче будет. Редут в наших руках». Император посмотрел на простой, стальной
хронометр - было без четверти пять.
Наполеон прислушался - от русских позиций не доносилось ни звука. Он прошелся по траве, - еще
покрытой росой. Остановившись, император закрыл глаза. Он видел все и сразу - видел фланги
русских, свою армию, флеши и курган, где стояла русская артиллерия. Все было просто. Он
внезапно подумал: «Еще проще было бы, если я воевал один, без генералов». Император всегда,
еще до начала сражения, знал, что ему надо делать. Он только раздражался, когда его приказания
не понимали, или не доставляли вовремя.
-У Мишеля, - улыбнулся Наполеон, - хорошо с людьми ладить получается. Отличный офицер
вырос. Не стратег, конечно, практик. Интересно, откуда это у него. Явно не от отца. Отец его
наоборот - людей терпеть не мог. Очень вовремя ему голову отрубили, конечно. Он бы не только
Францию - всю Европу кровью залил. Флеши, - поморщился Наполеон, - проклятые флеши.
Хороший инженер поработал, сразу видно. Ничего, мы их с землей сравняем.
-Он все еще не поднимал век. «Беги к артиллеристам. Через полчаса пусть начинают обстрел
левого фланга. Потом буди генерала Дельзона, если он еще не встал. В шесть утра его пехота
должна выбить русских из этого…, - Наполеон вздохнул. Император медленно, по складам,
проговорил: «Бородино».
-Центр их позиций, - недоуменно заметил Мишель, - а вчера, на военном совете...
-Я сам там был, - хохотнул Наполеон. Почесав каштановые, с чуть заметной проседью, коротко
стриженые волосы, он улыбнулся: «Отвлекающий маневр. Мы пройдем сквозь флеши, как нож
сквозь масло, сбросим их с того холма, - император показал рукой в белесый туман, - и загоним в
угол, у слияния двух рек». Он развел руками: «Все просто».
-Он ведь гений, - Мишель, торопясь, бежал между палатками. «Другого такого полководца нет, и
не будет».
-Мишель! - услышал он строгий голос. Давид Мендес де Кардозо, что умывался у госпитальной
палатки, разогнулся. Взяв у санитара рубашку, поведя смуглыми, крепкими плечами, врач велел:
«Стой!»
Давид повертел его туда-сюда: «Вроде выспался, после вчерашнего. Болит? - он кивнул на
перевязанную руку.
Мишель помотал головой и шепнул ему: «Через полчаса начинаем». Он побежал дальше. Давид,
одевшись, заглянув внутрь, увидел, что отец уже поднялся. «Устал он, конечно, - обеспокоенно
подумал Давид, - вчера до полуночи оперировал».
Иосиф похлопал себя по щекам. Он зевнул, не поворачиваясь: «Майор, на чашку кофе у нас еще
время осталось, а потом, - отец рассмеялся, - только успевай поворачиваться». Иосиф вышел
наружу. Потянувшись, генерал велел санитару: «Ведро сюда».
Давид поежился - отец вылил ведро воды на коротко остриженную, седоватую голову. Чихнув, он
принял от санитара холщовое полотенце: «Хорошо! Кофе нам принесите». Он потрепал сына по
плечу: «Давай, сигарой меня угости».
Уже на позициях артиллеристов Мишель взглянул в сторону медленно рассеивающегося тумана:
«Ерунда. Папы там нет, а Петьки - тем более. После капитуляции надо будет в Санкт-Петербург
поехать, навестить их».
Он передал приказание. Уже идя в дивизию Дельзона, Мишель услышал грохот артиллерии -
сотня орудий начала обстрел левого фланга русских.
Иосиф и Давид стояли у палатки, куря, отхлебывая кофе из оловянных чашек. Иосиф, потушив
сигару, заметил: «Вот и все, майор. Пошли делом заниматься».
Генерал натянул холщовый, застиранный фартук. Засучив рукава льняной рубашки, он посмотрел
на восток. «Нет Теодора, у русских - успокоил себя Иосиф, - сидитв Академии Наук, минералы
изучает».
-Вот, я готов выполнить свою работу, в своей вере, - пробормотал он себе под нос, как всегда,
вставая к столу: «Когда это я первую операцию сделал? Сорок лет назад, правильно. Каждый раз
эти слова Рамбама повторяю, до сих пор».
Операционная палатка была еще пуста. Иосиф взглянул на список вчерашних раненых, что висел,
пришпиленный к холсту: «С этими мы разобрались. Ты иди, - он прислушался, - сейчас атаку
начнут. Организуй там, чтобы без промедления людей доставляли. Сейчас все, - генерал
усмехнулся, - проснутся, стреляют без остановки».
Земля под ногами гудела. Генерал Кардозо, проводив Давида глазами, зажмурился - солнце
