Земля под ногами гудела. Генерал Кардозо, проводив Давида глазами, зажмурился - солнце
поднималось над полем боя, - огромное, огненное, сияющее солнце. С востока уже была слышна
канонада русских орудий.
Федор пригнул голову - французские ядра опять начали проноситься над флешами. Он обернулся к
Багратиону - тот стоял, прижав к глазу подзорную трубу. Федор вздохнул: «Ваше
превосходительство, одной артиллерией мы их не удержим. У них как бы ни четыре сотни пушек
здесь».
Хмурое, в пятнах пороха и грязи лицо Багратиона исказилось недовольной гримасой. «Надо
контратаковать, - только и сказал он. «Вы стреляйте, Федор Петрович, стреляйте».
Пахло кровью и гарью, внизу, на равнине, за укреплениями, было видно какое-то движение.
Федор успел посмотреть на свой хронометр: «Одиннадцать утра. С шести часов нас обстреливают,
без остановки. Два раза флеши занимали, два раза мы их выбивали отсюда. Господи, помоги ты
нам».
-Огонь! - крикнул он и взглянул на почти разбитые укрепления. Флеши были выстроены из бревен
и земли. Федор, неожиданно, улыбнулся: «Хорошо получилось. Только все равно, у них в два раза
больше пехоты. Надо держаться, Кутузов пришлет подкрепление..., Хотя откуда? Остались еще
свежие полки, не могли не остаться»
Он услышал свист ядра и бросился на землю, подмяв под себя ближних артиллеристов. Федор
ощутил на спине что-то теплое. Поднимаясь, стряхнув с себя разорванную, человеческую плоть, он
выматерился. Пушка была разворочена ядром, вокруг разбросаны окровавленные останки.
Французская артиллерия не останавливала обстрела. Федор, посмотрев, как санитары оттаскивают
раненых от орудий, повернулся на восток. Курган возвышался над русскими позициями: «Петька
там. Господи, сохрани нам сына, и другого сына, - он стиснул зубы, - тоже сохрани».
Письмо от жены он получил, - по случающемуся на войне совпадению, - утром того дня, когда
увидел Петьку. Он прочел ровные строки: «Петенька ушел добровольцем в часть его сиятельства
князя Трубецкого. Они в тылу пока что, как Петя мне пишет. Теодор, не волнуйся, с ним все в
порядке».
Стены Смоленского кремля были разбиты огнем французской артиллерии. Федор, выйдя тогда во
двор, пробился через суматоху - войска покидали город, ему и саперам еще надо было проверить
минирование мостов и пороховых складов. Он широким шагом пошел к Молоховской башне. Там,
в месиве людей и коней, Федор нашел глазами запыленную, кудрявую голову и крикнул: «Ваше
сиятельство!»
Поручик Трубецкой спешился и вежливо сказал: «Да, ваше превосходительство. Сейчас мы уйдем,
не волнуйтесь. Мы последние, подрывайте все спокойно».
Федор, вдруг, с болью в сердце, вспомнил: «Это великий зодчий строил, Федор Конь. Белый город
потеряли, давно еще, а теперь и здешнего кремля лишимся. А что делать?»
-Я не об этом, - усмехнулся Федор. «Пишут мне, ваше сиятельство, что сын мой под вашим
командованием служит. Здесь ли он?»
Трубецкой отчаянно, молодо покраснел. До сих пор Пете удавалось избежать встречи с отцом.
Федор был занят инженерными делами. В любом случае, генералу и прапорщику пехоты вряд ли
бы удалось столкнуться в суматохе русского отступления.
Трубецкой тяжело вздохнул и признал: «Здесь, ваше превосходительство. Позвать?»
-Прячется, значит, - усмехнулся Федор. «Зовите. Я ненадолго, вас не задержу».
Они с сыном, сидели на каких-то бревнах. Федор, отпив из своей оловянной фляги, передал ее
сыну. Он, вдруг, весело, спросил: «Водку-то пить приучился, за три недели, а, Петька?»
Рыжая голова поникла и Петя покраснел: «Вы простите меня, батюшка, но я не мог, не мог...»
-Да все понятно, - Федор положил свою большую руку на его плечо. «Но как только додумался -
мать говорит, что письма от тебя получает. В Петербурге, что ли, оставил их?»
-Да, - Петя искоса посмотрел на отца и отпил немножко водки. «Не кричит вроде, - облегченно
подумал юноша. «Мы с Никитой Муравьевым, по три десятка их написали, - признался Петя, - его
камердинер посылает. Там до Рождества хватит, а то и больше».
-Умники, - пробурчал Федор и забрал у сына водку. «Хватит. К Рождеству мы дома окажемся,
Петька».
Сын молчал. Потом, оглянувшись, юноша незаметно пожал ему руку: «Отступаем, батюшка. Как
же это - Смоленск оставить?»
Федор поднял голову и посмотрел на яркое, летнее небо. Над крепостной стеной вились ласточки.
Французы уже не стреляли, было тихо, только с востока, со старой смоленской дороги, был
слышен скрип колес и ругань офицеров.
-Бывало, - тяжело сказал Федор, - и Москву оставляли, Петька. Предок наш, что с князем
Пожарским в ополчении сражался - думаешь, ему легко было видеть, как всякие самозванцы да
поляки по площади Красной разгуливают? Однако тогда выстояли, и сейчас придется. Иного пути у
нас нет». Федор расстегнул испачканный каменной пылью мундир. Достав икону, отец протянул
ее сыну: «Пусть с тобой будет. Иди, воюй, знаю - не посрамишь ты чести рода нашего».
Петя благоговейно принял образ. Перекрестившись, юноша вдруг, на единое мгновение, прижался
щекой к широкому, крепкому плечу отца.
-А вы, батюшка? - тихо спросил Петя.
-Мне еще все подрывать надо, - Федор поднялся. Чуть наклонившись, - Петька был лишь немного
ниже, - отец поцеловал его в теплые, рыжие волосы над высоким лбом. «Матери напишу, что ты в
тылу, - хохотнул Федор, - пусть не волнуется».
Петя, уходя, оглянулся. Отец стоял - высокий, мощный, словно крепостная башня, с непокрытой,
рыжей головой. Юноша понял: «Седина уже у него». За поясом у отца он заметил эфес сабли -
сапфиры сверкали чистой лазурью. Петя вспомнил, как отец, давно еще, в Петербурге, показывал
ему саблю: «Это руны, видишь? Так варяги писали, в древние времена. «Меч Сигмундра, сына
Алфа, из рода Эйрика. И да поможет нам Бог».
-Поможет, - уверенно сказал Петя, пряча икону. У Богородицы были твердые, зеленые глаза.
Юноша хмыкнул: «Батюшка говорил - наш предок, тот, что с князем Пожарским воевал, потом в
Италию уехал, архитектором там был, в Венеции. Так икона туда и попала. А потом сюда, в
Россию, вернулась. Батюшка сказал - в Смутное Время ее написали, или незадолго до этого.
Редкий был мастер, конечно».
Никита Муравьев ждал его у Молоховской башни, уже в седле. Петя вскочил на своего рыжего
жеребца: «Поехали. Нам еще до Соловьевской переправы надо добраться, а мы, - он оглянулся на
двор кремля, - в арьергарде». Отца уже не было видно. Петя горько попросил: «Господи, убереги
его, пожалуйста».
Федор, пройдясь по флешам, пересчитал оставшиеся орудия, - их было меньше пяти десятков. Он
велел подбежавшему адъютанту: «Посылайте в тыл. Пусть там, что хотят, то и делают, но ядра у нас
должны быть - генерал Багратион контратаку готовит».
-С тех пор я его и не видел, - вздохнул Федор. «Раевский, на военном совете, отвел меня в сторону
и сказал, что Петр у него в корпусе, и служит отменно. А корпус , - он еще раз посмотрел на
зеленеющий травой курган, - батарею обороняет».
Багратион спешился рядом с ним и жестко сказал: «Стреляйте из чего хотите, генерал, но войска
наши, - он показал рукой на равнину, - поддержите. Жюно мы в лес оттеснили, - Багратион
выругался, - однако они вернутся».
Федор достал свою короткую подзорную трубу. Оглядев позиции французов, он отозвался: «Уже
возвращаются, ваше превосходительство. Будем стрелять, пока есть чем, а потом артиллеристы
пехотинцами станут».
Пушки загремели. Федор, вернувшись к своим солдатам, хмуро крикнул: «Стоим до последнего
ядра, а потом стреляем из ружей, бьем штыками, да хоть...- он выматерился. Кто-то из
артиллеристов, задорно ответил: «Этим и будем их бить, ваше превосходительство!»
-Хоть посмеялись, - Федор сам встал к пушке. На равнине уже шла рукопашная. Он,
прищурившись, смотрел, как русские ядра падают в гущу наступающих французов: «А если
Мишель там? Ерунда, он адъютант, что ему в бою делать?»
Французские позиции были хорошо видны в подзорную трубу. Федор, наскоро посчитав их пушки,
вздохнул: «Хоть бы до прихода подкрепления удержаться».
На западной стороне, капитан де Лу, обвел глазами поле боя. Мишель тихо сказал командующему
артиллерией:
-Видите, - капитан передал подзорную трубу, - это генерал Багратион, на гнедом. В самом центре.
Черноволосый. Это совершенно точно он. Я его узнаю, он к нам в гости приходил, в Петербурге.
Если мы сможем вывести его из боя - русские побегут.
Федор пригнулся - французы стреляли ожесточенно, и велел своим солдатам: «Огонь!». Он еще
успел увидеть, как Багратион падает, зацепившись ногой за стремя. Сжав зубы, Федор повернулся
