— Ваши жизни, ваши сыновья и ваше имущество принадлежат удельному князю; он связывает вас, как ладонь связывает пальцы. Моя воля — твердыня. Ваш гнев — прах. Узнайте же мою волю. Входите, будем разговаривать и угощаться.
С этими словами положил Болеслав руку на пояс самого знатного из гостей и повел его в город. И все, кто хотел войти в милость князя, всякий, кого объял страх, последовали за ним. Ворота стояли настежь, и большая толпа вошла в покои — к столам, к очагу. Все расселись, и недруг касался локтем недруга. Недобрые мысли владели ими. Они спорили и ели, перебраниваясь. Сосуд с пенистым пивом быстро опорожнялся, и чем легче он становился, тем сильнее закипала неприязнь. Слышались угрозы, слышался грохот — то, ударяясь об пол, опрокидывались сиденья, когда кто-нибудь из пирующих вскакивал с места, то подпрыгивали на столе блюда с едой, да и сам стол вздрагивал, как корабль под порывом ветра, когда грохали по столешнице чьи-нибудь кулаки. Но весь этот шум и крик перекрыл голос Болеслава. Так громко прозвучал он, что все умолкли. А князь заговорил, хорошо взвешивая свои слова:
— Я сделаю так, чтобы враждующие роды соединил мир. Я вырву из вашей среды тех, кто сеет злобу, и зорко буду стеречь ваши мечи. Буду следить за всеми вашими действиями, а для этого, равно как и для того, чтобы внушить вам страх и послушание, построю крепость, и будет она мощнее прочих. Теперь же говорю вам и требую настоятельно, чтобы вы приказали своим рабам и челяди возить камень на строительство. Пускай их трудами и разумением пленного монаха вырастут стены, вдвойне крепче земляного вала и вдвойне прочнее частокола из бревен!
Сказав так, хотел Болеслав продолжать, но тут вскочили его угрюмые гости и с криками, сбившись в кучу, двинулись к князю. Болеслав выхватил меч из руки ближайшего к нему вассала и вскричал:
— Как есть различие между рабом и вольным и различие между теми, кто ведет войны, и теми, чей удел — работа, как почитают высокородного иначе, чем худородного, — так и я, князь, возвышен над вами и распоряжаюсь вами, людьми более мелкими! Мне дано право приказывать, и я поражу мечом всякого, кто выступит против меня!
Князь умолк, и слышались только треск горящих поленьев да глухой ропот. Люди переглядывались, советовались друг с другом. Тот сжимал кулаки, этот дергал свой пояс, третий потупился — и все они сравнивали число своих людей с числом людей Болеслава. Все жаждали боя — но никто не решался поднять меч. Пока они колебались, один старик, накопивший много добра, безбоязненно подступил к князю и, став перед ним, проклял его. Страшные слова произнес он, отказывая ему в повиновении, но дальше хотел он говорить более мирно; хотел сказать о своих сыновьях, сторонниках Болеслава; хотел указать на их упования и на неизменную их любовь к князю — но Болеслав не дал ему времени. Он ударил старика мечом, и вместо примирительной речи вырвался хрип из горла дерзослова, и упал он плашмя, пораженный клинком Болеслава. Он был мертв.
Тогда присмирели разъяренные вассалы. Тогда Болеслав, отбросив меч, выхватил из очага горящее полено и швырнул его под потолочные балки. И приказал поджечь старое городище. Оно горело два дня и сгорело дотла, освободив место для строительства каменной крепости.
Когда наступила весна, пришло сюда множество рабов, чтобы трудиться, выполняя волю Болеслава. То были люди и самого удельного князя, и люди из окрестных селений. Были здесь и рабы некогда недовольных вельмож, которые теперь покорно повиновались Болеславу.
А дальше? Каковы прочие дела этого князя? Как повел он себя, сделавшись суверенным чешским государем?
На эти вопросы отвечает лишь молчание — ни один летописец не отметил его деяний с начала захвата власти, и все, что делал Болеслав вплоть до смерти короля Генриха, осталось скрытым. Вероятно, он воевал с немцами. Вероятно, заключил мир с королем. Вероятно, обратил все свои мысли, все желания к тому, чтобы объединить страну и привести к послушанию племенных вождей. Но все это недостоверно. У каждого — свое мнение на сей счет, каждый по собственному разумению воссоздает образ Болеслава. Образ его похож на разбитую статую. На торс, вытесанный могучими ударами долота. Его правое плечо выдвинуто вперед, а левое как бы приподнято, но никто не видит ни предплечий, ни локтей, ни запястий. Никто не угадывает значения его жестов, всем явны лишь размах и энергия, запечатленные в обрубках рук.
Когда же миновал этот забытый период и смерть унесла короля Генриха, над Немецкой империей воцарился король Оттон. Как часто бывает при переменах на престолах, молодому королю встретились многие трудности. И тогда снова восстали полабские славяне. Ратари ударили по немецкому войску, а в союзе с ними действовали стодоранские воины и все, кто жил в надежде выбить меч из рук врага.
Узнав о затруднительном положении короля, Болеслав повелел своим войскам собраться у своей крепости и отправил скорого гонца в края своей матери. Чтобы посланец его не привлекал излишнего внимания, Болеслав пожелал, чтобы сопровождение его не было многочисленным. Поэтому в путь отправились двое: знатный человек и юный слуга, с которым связана особая история.
Когда посланец князя и юноша уехали, Болеслав двинулся к границам своего княжества. Переходя от городка к городку, он делал смотры собиравшимся воинам, после чего приказал, чтобы меньшая их часть засела в укреплениях, а большая скрылась в лесу. Приняв такие меры предосторожности и закончив приготовления к походу, стал князь ждать возвращения посланца. Ждал долгих десять дней и в нетерпении своем не мог ни спать, ни сидеть на одном месте; часто посреди ночи приказывал седлать коней и уезжал к войскам. Скакал по лугам, по лесам, поднимался на горы и с воинственным кличем врывался в лагерь своих воинов. И радовался, найдя усердных часовых, и громко смеялся, когда лучник спускал стрелу или когда взлетало копье, чтобы убить его. Такими были его развлечения. Только кони, пасущиеся на лугах поблизости от стана, только охота да борьба, напоминающая войну, радовали его сердце и были приятны душе его. За такими забавами проходили дни ожидания. Едва забрезжил свет одиннадцатого дня, к городку, где остановился Болеслав, примчался всадник. Его пустили в узкие ворота, и он, войдя в княжеские покои, доложил:
— Государь мой Болеслав, с полуночной стороны приближаются люди, одетые не так, как наши.
Услышав это, приказал Болеслав воинам перекрыть дорогу позади этих людей. Потом выслал слуг навстречу пришельцам и стал поджидать их, предполагая, что это караван какого-нибудь купца или работорговца. Но когда люди приблизились, стало ясно, что во главе их едут знатные господа высокого ранга. Ехали они на великолепных конях, рукава их одежд были пышными, плащи алыми, шлемы блестели. Самый зоркий из людей Болеслава поспешил к князю с известием:
— Княже, это не купцы и не работорговцы, это посольство какого-то могущественного государя, ибо я видал особый цвет их плащей и особые гербы на их щитах.
Болеслав обрадовался, приказал пошире растворить ворота и, надев нагрудник и опоясавшись мечом, сказал:
— Скорее всего эти приезжие — не чужеземцы, это люди из Стодоранской земли.
И дал знак, чтобы дудочник взялся за свой инструмент, а слуги приготовили еду и напитки.
Тем временем всадники приблизились к городку и, сойдя с коней, направились к распахнутым воротам. Они шли медленно и остановились, не перешагнув бревна, которое служило порогом и опорой для вереи, сбитой из толстых балок. Тут один из них, священник, громко приветствовал Болеслава, говоря:
— Мы принесли тебе доверие, любовь и милость короля, властителя Немецких земель.
При звуке королевского имени Болеслав встал и, подойдя к послам, взялся обеими руками за рукоять меча и дернул его так сильно, что пояс, на котором висел меч, передвинулся вправо. А затем, расставив ноги, с мраком на челе проговорил:
— Имя короля стоит многих епископских имен или двух княжеских. Стало быть, цена его велика. Велико и могущество его; но сила меча превышает силу его имени и его могущество.
Как только послам перевели слова Болеслава и они уразумели угрозу, скрытую в них, заговорили они между собой, ища ответа, который был бы кратким и суровым. И когда нашли такую отповедь, вышел вперед человек с гневным лицом, чтобы высказать то, на чем послы сошлись. Уже поднял он руку, уже открыл было рот, но священник, стоявший до той поры в стороне и лучше других знавший намерения короля, остановил его и заговорил сам:
— Зачем толковать о мече, когда всюду царит мир? Король в мирном настроении готовит великие торжества. Он желает упрочить дружеские отношения, ты же, князь, далекий от мыслей о войне, находишь развлечение в охоте. Именно эта причина, несомненно, и привела тебя в пограничные леса. Я же руковожусь причиной первой, и поручено мне говорить о делах мирных и счастливых, о празднествах и пирах.
