Тут священник пересказал то, что вложил в его уста король. Повторив приветствие князю, он передал желание Оттона, чтобы чешский князь и прочие князья приехали в немецкий город и приняли свои лены из рук короля.
Посол еще говорил, но Болеслав уже не слушал его. Не слушал потому, что с удивлением заметил юношу, стоявшего за спиной одного из немецких вельмож. Лицо этого юноши показалось князю знакомым. Он старался вспомнить, где же он его видел, — и тут в памяти его всплыл один мелкий случай. Как-то раз прохаживался Болеслав по двору замка, наблюдая за суетой своих людей, и весело стало ему при виде их усердия. Одни сгребали солому, другие ковали коней и, зажав копыто между колен или опершись рукой на круп лошади, оборачивались к князю, заслышав его голос. Все слуги Болеслава были рослые, бесстрашные люди. Каждый был отмечен шрамами, и радостной улыбкой отвечали они на смех князя. Все были молодцы как на подбор, по стоял среди них отрок совсем из другого гнезда: слабенький, хилый телом, он дрожал то ли от страха, то ли от сильного волнения. Когда князь подошел к нему, бедняга бросился на колени и, не смея поднять голову, склонился до земли. Болеслав засмеялся и легонько хлопнул его по спине. Мечом плашмя нанес ему такой легкий, такой незначительный, такой ничтожный удар, каким бывает дружеское похлопывание по плечу; но отрок распластался ничком, и вспененная кровь хлынула у него изо рта. И отвернулся князь от несчастного, уверенный, что тот умрет.
Прошло несколько месяцев, и отрок был забыт. Забыт, ибо сильные мира сего и счастливцы легко проходят мимо страданий человека неприметного. Таковы обычаи, таково установление. Но теперь князь увидел, что отрок, которого он когда-то ударил, очень похож на того, кто стоит за спиной немецкого вельможи. И князь окликнул его, спросив:
— Ты не из моей ли челяди?
— Княже, — ответил юноша, — я слуга твоих слуг, и мне было приказано сопровождать твоего посланца в Стодоранскую землю. Мы ехали вдвоем, а так как спешили, то сокращали путь, спрямляя дорогу, и вдруг на нас наскочили эти немецкие люди. Моего господина они умертвили, и вот я по принуждению стою за спиной того, кто его убил.
Услышав это, сильно разгневался Болеслав и приказал обнажить послов до пояса и отобрать у них оружие, коней и вьючных мулов, и всю поклажу. Когда они, оскорбленные, униженные дурным обращением, снова предстали перед князем, ожидая смерти, тот молвил:
— Человек, которого вы убили, был моим гонцом, и на его щите были мои цвета, и знак посла был при нем. Вы же, видя этот знак и эти цвета, убили его. Чего же вы ждете, какую казнь присудите сами себе?
Немецкие послы защищались, говоря, что странный тот путник отвечал на их вопросы на непонятном языке, к тому же пробирался без дороги и слишком уж торопился, да и ехал-то с одним-единственным слугой.
— А это, — твердили они, — не в обычае княжеских посланцев!
Так оправдывались немецкие послы, и вид у них был испуганный; но священник, старший меж ними, молчал, произнеся только два слова: «Король!» и «Возмездие!» Понял Болеслав, что это человек мужественный, и так он ему понравился, что князь отпустил его.
И этот посол короля Оттона вернулся в Германию ни с чем. Не добились цели и другие, которым король наказал пригласить всех вельмож на свое празднество. Тщетно уговаривали их послы, напрасно настаивали: никто из удельных князей и вассалов Пражского домена их не послушал.
Однако нет правил без исключения, и так случилось, что один князь — тот, чьи владения, лежали на восток от ядра Чешских земель, — внял зову короля и, составив целый караван, двинулся к пограничным горам. Решился он на это с целью бросить оскорбление в лицо Болеславу и заслужить благосклонность Оттона. Его поступок походил на измену, и князь этот имел все причины опасаться, что Болеслав вторгнется в его владения, сожжет его замок и рассеет его караван. В таком опасении просил он помощи короля, и тот, давно возмущенный Болеславом, послал даже больше того, чем просил тот князь: он послал ему целых два войска. Первое из них прославилось великой воинственностью и наводило страх на все тогдашние страны. Звалось это войско Мерзебургским полком. В нем служили люди, привыкшие в бою быть впереди всех, и обычно этот полк держали поодаль от остальных во избежание раздоров и стычек. Считалось, что в бою нет никого страшнее мерзебуржцев и что деяния их подобны деяниям богини смерти Мораны.
Болеслав, прослышав, с кем ему предстоит сразиться, сделал смотр своим войскам и разделил их на несколько частей, образовав два полка и еще отряд, представлявший ядро и центр армии. Затем, с этим малым отрядом, он двинулся навстречу Мерзебургскому полку, завязывая с ним быстролетные схватки и мгновенно отступая; нападал на его патрули, на спящие лагери — и отходил, когда мерзебуржцы оказывали отпор, стремясь увести их подальше от второго немецкого полка — Тюрингенского.
Меж тем Тюрингенский полк подвергся нападению другого полка Болеслава, и чехи вклинились между обоими немецкими полками, отделив их друг от друга. Тогда Болеслав дал отдых своим людям и стал ждать ночи потемнее.
Когда небо затянулось тучами и ни на небе, ни на земле не мелькал ни один огонек, когда заснули усталые мерзебуржцы, князь дал знак выступать. Чехи ехали знакомыми местами, зная о каждом овраге, о каждом болотце или обрыве. Ехали сторожко, затем, спешившись, пробрались через частый лес, как пробирается волк; застигли врасплох мерзебургских часовых, задушили их и стали ждать сигнала — уханья совы. Так ждали они в темноте, и мечи жгли им руки, и жажда битвы сотрясала их.
Едва наступила полночь и слабенький серп луны засветился сквозь тучи, раздался желанный крик совы. Ему ответил голос, подражающий крику сыча, — то был сигнал, что главная часть чешского войска миновала ложбину и стала в тылу мерзебуржцев. Тогда малый отряд Болеслава вышел из леса и, снова сев на коней, помчался по прогалине рысью, галопом, и ворвался в стан неприятеля.
Ничто не могло быть стремительнее, ничто не походило так на бурю, как напор Болеславова войска. Лагерь мерзебуржцев был сметен. Разгромлены и тылы их, и фронт, и фланги. Все разбито, все перепутано. Дымили разбросанные кострища, люди падали грудами; смятенье швыряло их из стороны в сторону. Они метались, не понимая, откуда нападают на них, где неприятель. И вот немец бил немца и искал спасения там, где была главная сила чехов.
Когда кончилась ночь и рассвело, Болеслав соединил свои полки и неприятельский лагерь отдал им на поток и разграбление.
Потом, едва воины поспали, едва подкрепились едой и отдыхом, приказал Болеслав ударить по Тюрингенскому полку. Теперь чешское войско шло уже не скрываясь и после целого дня похода стало станом под горой по названию Козаков. Тюрингенцы заметили только часть чешских сил и, взобравшись на гору, подожгли лес, давая тем знать Мерзебургскому полку, что дело клонится к битве. Лес уже горел, когда в их лагерь прибежал какой-то истерзанный человек и сказал:
— Друзья, то, что вы видели, всего лишь малая часть Болеславова войска. Его главные силы стоят за горой!
Тут он поведал им о разгроме мерзебуржцев и с плачем объявил, что из всего знаменитого полка остался только он сам да еще жалкая кучка воинов, блуждающих по лесам.
И отступила надежда от тюрингенцев; теперь они думали уже лишь о том, как вырваться из ловушки. Горящий лес заграждал им путь с одной стороны; обе долины под горой, с фронта и с тыла, забиты чешским войском; Что было делать? Да только обратиться в четвертую сторону, бежать вниз по склону горы! Но, прежде чем начать отход, они расставили лучников так, чтобы те перекрыли свободный проход для чешского войска, если оно обойдет гору. Кроме того, они выслали конных на самых резвых лошадях — ударить неприятелю в лоб и тем самым дать время отступающим. Все это было проделано, но ничто — ни гордость, ни отвага — не могло уже предотвратить гибель Тюрингенского полка. Немцы поспешно спускались по склону, но слишком много тут было камней, густых кустов, и деревьев, и крутых обрывов — люди падали, задерживая задних, и скорость отступления замедлялась. А в долине поджидал Болеслав, стеснив их со всех сторон. Немцы падали под чешскими мечами; приходил конец и этому полку. Все уже полегли, лишь один человек еще сражался, вскочив на валун, — тот, кто вел тюрингенцев в бой. Он пал последним. Копье поразило его в висок.
Вот чем окончился поход Мерзебургского и Тюрингенского полков. С этого начались вражда и четырнадцатилетняя война, погубившая бесчисленное множество жизней как со стороны короля, так и со стороны чешского князя.
Когда близилось к концу четырнадцатое лето, король Оттон двинулся на Чехию с огромным войском, желая во что бы то ни стало разрешить этот спор и положить конец войне. К тому времени сильно возросло его могущество, ибо, подавив мятежи своих вассалов-герцогов, он сделался истинным хозяином империи, которой его предшественники владели только на словах.
