— Слава тебе, Господи, и тебе, Николай Угодник, — набожно опускаясь на колени, прошептала сестра. — Теперь поправится. И где только они подхватили такую жестокую ангину, — качает она головой и думает только о том, как бы не пришлось ей принимать новых жертв этой болезни.
Но, к счастью, больше никто из девочек не заразился от Акварелидзе, которая, как и Ганя, вскоре была уже вне опасности.
Правда, с выздоровлением обе стали раздражительны и капризны, часто плакали и сетовали на судьбу, заставившую их проводить праздники в лазарете, вдали от подруг.
Никто, кроме сестрицы, тети Клёпы и особо приставленной к лазарету полосатки, не допускался к больным; особенно тяжким было запрещение доктора видеться даже с родными. Но делать было нечего, приходилось покоряться. А праздники проходили, и уже не было надежды хотя бы на последние дни поехать домой.
Но в первый день нового года девочек ожидал приятный сюрприз. В палату внесли небольшую нарядную елку и ворох подарков.
— Ах! — вскрикнули от неожиданности девочки, а их ручки уже тянулись от кроваток к красивому деревцу.
Сестрица торопливо зажгла пестрые свечки, в палате сразу стало уютно и радостно. На ветках елки качались забавные бонбоньерки [26] и как бы кивали девочкам, приветствуя их выздоровление.
— Кто, кто прислал нам елку? — допытывались подруги, и глаза их сияли счастьем.
— Это прислал один добрый волшебник, ему стало жаль хороших маленьких девочек, и он решил позабавить их, — шутила сестра, вручая каждой из девочек по хорошенькому плюшевому альбомчику для стихов.
— Какая прелесть! — в один голос вскричали девочки, перелистывая пестрые листки. Именно такие чудесные книжки были заветной мечтой обеих.
— Моей славной дочурке… от папы, — прочла Ганя на первом листке. — Ах! Вот кто наш добрый волшебник, ну как же я сразу не догадалась!
— Маленькой княжне Акварелидзе на память от Ганиного папы, — читала Маруся. — Какой славный, милый твой папочка, — шептала обрадованная девочка, крепко прижимая к груди дорогой подарок.
— А тут и еще что-то есть, и еще, — улыбалась сестрица, раскладывая перед своими любимицами забавную игру с пестрыми шариками и несколько книжек с картинками. — Теперь вам не будет скучно, поиграете, а я почитаю вам в свободную минутку… Вот и у нас будет теперь весело и хорошо, будет настоящий праздник, не правда ли?
— Ах, как здорово! — радовались обе, с восхищением разглядывая елку.
— Сестричка, а что это там на ветке? Посмотреть бы поближе, — с любопытством указывали они то на одну, то на другую фигурку, и неутомимая сестра протягивала им игрушки.
Долго горели разноцветные свечи, долго радовались девочки… Они уснули радостные и счастливые, в обнимку со своими новыми сокровищами.
Юные силы быстро восстанавливались, и когда воспитанницы собрались в институт после праздников, то их весело встретили полностью оправившиеся от ангины Ганя и Маруся. Они выслушивали восторженные рассказы подруг, но в их сердцах не было зависти — праздники и им принесли чудесные сюрпризы.
Глава XVIII
Заговор. — Предательство Исайки
— И ты говоришь, он каждую ночь стонет? — взволнованно переспросила Ганя нервную, худенькую Рыкову, которая с лихорадочно блестящими глазами рассказывала о каком-то таинственном монахе.
— Стонет, медам, ей-Богу стонет!.. В полночь первый раз вздохнет — так по залу и раскатится этот стон, жалобный, жуткий…
И девочка обвела своих слушательниц горящим взглядом, сама увлекаясь своим рассказом.
— Ох, Господи, страсти какие! — набожно перекрестилась толстушка Лядова. — И охота тебе, Рыжик, такие страхи на ночь рассказывать, еще приснится кому твой монах! Надо же, монах-самоубийца!.. Теперь, уж конечно, все будут бояться второй колонны в Большом зале. Там ведь, говоришь, его душа томится?
— Ой, не говори, не говори!.. Страшно как… — затыкая уши, взвизгнула Арбатова.
— Трусишка! — презрительно бросила в ее сторону Ганя.
— А ты-то сама нет, что ли? — обиженно отозвалась Арбатова.
— Я? Заранее сама не знаю, может, и струшу, но все же, пока своими ушами не услышу и глазами не увижу, не поверю этим сказкам.
— Что? Что ты сказала? Ты, значит, хочешь пойти в зал? — испуганно воскликнули девочки.
— Ну да, хочу, — ответила Ганя, и в ее голосе слышалась твердая решимость.
— Душка, не ходи ты, умрешь там со страху! — хватая Ганю за руку, в ужасе просила Рыкова.
— Медам, как вам, право, не стыдно верить в такие глупости! Ну подумайте только, как может быть христианская душа заключена в какую-то колонну? — насмешливо вмешалась в разговор Липина.
— Ну, машер, я так философствовать, как ты, не умею, уж где нам, глупеньким, с такими «парфетками» [27] тягаться… Но думаю, что старшие не глупее тебя будут, однако в монаха они верят.
— Просто выдумал кто-то смеху ради этого монаха, а вы и рады поверить. Делать вам нечего, лучше бы уроки учили, — советовала Липина.
— Ах, скажите, пожалуйста, какая гувернантка нашлась! — насмешливо воскликнула Замайко. — Только, m-lle, не все ведь способны долбить круглые сутки, как ваша милость.
— Не только не остроумно, но даже и не умно сказано, — презрительно пожав плечами, холодно ответила Липина и, обращаясь к Савченко, добавила:
— А тебе я все же не советую пускаться в такую авантюру. Подумай только, чем ты рискуешь, если тебя поймают? Ведь Бог знает, чем объяснят твою сумасбродную шалость.
— Я тогда скажу правду, не могут же они мне не поверить.
— Сомневаюсь, но если даже и так, то тебе не избежать строгого наказания. Право же, игра не стоит свеч, — Липина старалась удержать Ганю от необдуманного поступка: Савченко ей нравилась, и она искренне тревожилась за нее.
— Я не попадусь, — упрямо твердила Ганя, сгоравшая от любопытства. Ее воображение было возбуждено таинственностью, сопряженной с ночной обстановкой, остротой чувств и ощущений. И ничто уже не могло бы удержать ее от осуществления опасного плана — проникнуть в тайну погибшей души.
— Душка, я с тобой, — неожиданно вызвалась Замайко. Ее, как и Ганю, увлекало все таинственное, граничащее с волшебным.
— Идем! — согласилась Савченко. — Только дай слово, что никому не проболтаешься, да и всех вас, медам, прошу не выдавать нас, — обратилась она к окружающим.
— Шерочка, да за кого же ты нас считаешь!.. — искренне возмутились девочки.
— Я вам верю, но предупредить на всякий случай не мешает, — бросив подозрительный взгляд на шмыгнувшую мимо Исаеву, ответила Ганя.
— Клянусь, я никому об этом не скажу, — торжественно поднимая крестик, произнесла Акварелидзе.
— И я, и я! — божились девочки.
— Медамочки, знаете, я тоже хочу пойти с вами, возьмите меня с собой! — раздался веселый голосок Грибуновой.
— Грибулька, ты? — в удивлении спрашивали подруги.
— Ну да, я, а что же тут удивительного? — с достоинством возразила девочка, и ее всегда смеющееся личико было комично серьезным.
— Да ведь ты струсишь, шерочка! — смеялись вокруг.
— С Савченко я ничего не боюсь! — убежденно заявила Грибулька и весело добавила: — О! Как это будет интересно!..
— Спасибо за доверие, Грибулька! — радостно воскликнула Ганя — ее самолюбию польстило признание подруги.
— А ты, Женя? — неожиданно обратилась она к Тишевской.
Яркая краска залила нежные щеки девочки, выдавая происходившую в ее душе борьбу.
— Я не пойду! — твердо сказала она после минутного колебания, вскинув на Ганю холодные, как сталь, глаза.
Ганя молча опустила голову; на душе у нее стало смутно и тяжело, грустные мысли вихрем проносились в ее возбужденном мозгу:
«А ведь мы клялись в верности друг другу, клялись быть неразлучными в трудную минуту! И вот, при первом же испытании она не сдержала своей клятвы».
Ганя досадовала на подругу, но в то же время ее любящее сердце старалось найти ей оправдание: «Трусишка она, вот и не идет! Ну и Бог с ней, и не надо, и пусть остается», — старалась она убедить себя в том, что даже рада отказу подруги.
«И пусть, и пусть не идет, а я пойду, назло ей пойду», — говорила себе девочка, чувствуя хорошо знакомую удаль, которая сильнее охватывала ее по мере приближения вечера.
Число желающих сопровождать ее в ночной поход увеличилось уже до десятка; это льстило самолюбию девочки, считавшей себя предводительницей маленького отряда бесстрашных и любопытных.
Мнение класса разделилось: мовешки с восторгом приветствовали смелую затею, тогда как парфетки старались предостеречь их от опасности.
— Ну, вороны, вы, право, вороны, ну не каркайте вы нам вслед! — отшучивалась Замайко.
— Да ведь мы же добра вам желаем, — оправдывались «вороны».
И действительно, каждая по-своему, но все как одна желали Гане и ее спутницам благополучного исполнения задуманного плана.
