«Так вот где заглох грохот падающей скалы!» — подумал профессор и лёг возле устья колодца.
Снизу донесся новый крик. В двух метрах под собой профессор увидел Павлика, скрючившегося в углу колодца.
— Ты ранен? — спросил профессор.
Павлик в ответ смог только невнятно прорычать что-то.
— Поднимись, подай мне руку! — крикнул профессор и протянул ему руку.
Павлик не двинулся. Растревоженный профессор решил спуститься в колодец. Ему это казалось совсем лёгким, так как он видел в стенках колодца каменные плитки, выступающие как ступени. Некоторые из них были разбиты упавшей скалой, но многие оставались целы.
Профессор одной рукой схватился за край колодца, а другой попробовал схватить Павлика под мышки и притянуть к себе. Это оказалось невозможно. Пришлось ступить на провалившуюся в колодец скалу. Она не шевельнулась, так как прочно застряла между стенками колодца. Профессор, к счастью, всё же не доверился этому, а крепко ухватился за ступени, и только после этого наклонился и потащил Павлика наверх. От этого движения скала внезапно скользнула и с грохотом провалилась на дно колодца.
Выбравшись на поверхность, весь в поту, профессор облегчённо вздохнул. У Павлика не оказалось серьёзных ран. Он съехал по скату вслед за рухнувшей скалой, у него на теле были только царапины. Профессор разорвал на куски свою рубаху, перевязал лёгкие раны Павлика, прикрыл его от палящего солнца, и, оголившись до пояса, подошёл к колодцу. Его тянуло посмотреть, какая глубина открылась там, после того, как застрявшая скала провалилась на дно.
Чтобы разглядеть это, он собрал пучок прутьев, прочно перевязал его жилистыми травинками, и вылил на них бензин из своей зажигалки.
Факел полетел вниз, оставляя, как ракета фейерверка, долгий светлый след. Подобно комете он прорезал мрак колодца и осветил обросшие мхом стены. Но спустившись на дно, он не потух, а сильно вспыхнул. Теперь уже горела не маленькая связка прутиков, разгорелось яркое пламя. Ослепительный блеск на миг наполнил колодец, потом раздался будто взрыв бомбы, от которого скалы задрожали.
В последнее мгновение профессор отпрянул от колодца, но всё же страшная воздушная струя подхватила его и отбросила на несколько метров.
Клубы дыма и пыли понеслись к небу, заволокли утёсы, засыпали их сухой травой.
Раздался ещё более сильный грохот со стороны осыпей, поднялись грозные тучи песка. Целые лавины понеслись вниз.
Загрохотало эхо в горах. А со дна пропасти вставали к небу гигантские столбы дыма, застилавшие солнце.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
16
Волк оскаливает зубы
Волк шерсть меняет,
а нрав — никогда.
Пословица
Старший геолог проснулся с головной болью. Повернулся лениво на другой бок, зажмурился, словно собираясь снова уснуть. Но в его сознании промелькнуло что-то тревожное, неприятное, и он протёр глаза, чтобы прогнать кошмарные предчувствия. В это мгновение он осознал положение, в котором находился, и резко откинул толстые одеяла. С пустой, обманчивой надеждой он ощупал постель рукой и в отчаянии уронил её.
— А-ах! — вырвалось стоном из его груди. Он вскочил на ноги.
В его памяти возникли против воли впечатления вчерашнего дня. Вот он глотает фруктовую водку; возле него сопит Медведь, потный и неуклюжий, с отвислыми усами, и уговаривает его выпить ещё; профессор Мартинов строго простирает к нему руку с образчиком сфалерита и говорит: «Кто заинтересован в том, чтобы твоя мысль помутилась? Кто заинтересован в том, чтобы здесь не велось работ? Чтобы не трогали Чёртовых Берлог, не копались в старинных выработках? А? Мы-то знаем, если у вас нет доблести сказать». Хромоногий, насупив брови, расспрашивает его, глядя злыми глазами, а он так позорно терпит его вопросы, терпит всю эту отвратительную обстановку…
Он почувствовал, что задыхается. Подошёл к окну, чтобы распахнуть его, но увидел, что крепкая железная решётка снаружи не позволяет этого. С его губ сорвался беспомощный крик, и он с такой силой ударил по сетке, что разбил стекло и поранил руку острым осколком. Показалась капля крови, он яростно смахнул её и стал шагать по комнате, как раненый зверь.
Сел. Постарался спокойно обсудить своё положение. Его собственного ружья не было, патронов тоже. Мысли его понеслись: «Хромоногий — злодей. В его глазах видна зверская кровожадность. Он без всяких угрызений воспользуется моим ружьём. Если встретит профессора, застрелит его. После вчерашней стычки каждый укажет на меня, как на убийцу!.. Хромоногий — подлец! Он потому так ожесточённо защищал Чёртовы Берлоги, потому хотел направить исследования в другое место, что здесь есть спрятанный клад. Он сам вчера мне всё открыл. Мне надо сейчас же, сейчас же выбраться из этой ловушки! Я сам во всём виноват и я должен всё исправить».
Старший геолог принялся ходить по комнате, обдумывая положение. В то же время он осматривал место своего заключения. Только сейчас он дал себе отчёт в том, что находится в приземистом турецком доме, с глиняным полом и саманными стенками на деревянном каркасе. Это было видно по неровности грубо обмазанных глиной стен, по трещинам вдоль заложенных в стены брусьев. Этот турецкий образец строительства, столь различного от строительства болгар, ясно указывал на национальность обитателей. Приземистые хибарки с маленькими окошками, выстроенные из глины, просто и невзрачно, по турецкому обычаю, никогда не были присущи одарённому и обладающему богатой душой болгарину.
Сердце Петрова пылало негодованием от безысходного положения, в которое он сам себя вовлёк. Он взглянул на часы — давно перевалило за полдень.
Медвежья шкура перед топчаном привлекла его внимание. Она была туго натянута. Он обратил внимание на то, что она прибита гвоздями. У него мелькнула мысль, что гвозди не могут так прочно держаться в глинобитном полу. Ответ напрашивался: гвозди вбиты в дерево. Но, в таком случае, пол не глиняный, или в него встроены куски дерева… да и они бы не держались так прочно в глине.
Геолог осмотрелся. Возле двери висел большой старинный турецкий кинжал, скрещённый со старинным кремнёвым ружьём. Он вынул кинжал из ножен. Порывшись в земляном полу, нащупал в нем деревянную балку. Продолжая исследование пола, он услышал стук о доску, под которой, по-видимому, было пустое пространство.
В волнении он вскочил на ноги, подошёл к окну и, с сильно бьющимся сердцем, стал рассматривать через решётку двор. Видна была только мусорная свалка и возле неё приземистая постройка, крытая позеленевшей от времени черепицей, местами засыпанной прошлогодними почерневшими листьями развесистого ореха, простиравшего над нею могучие ветви.
Он вернулся к тому месту, где обнаружил доску, и стал рыть смелее. Выстукав сквозь слой глины дощатый настил, он установил, что в нём есть люк. Не теряя времени, Петров отрыл крышку люка и поднял её. Наступил решительный момент. Посветить ему было нечем. В слабом свете, еле проникавшем через маленькое окошко в этот ранний час, чуть вырисовывались грубо выделанные ступеньки.
Он, как опытный геолог, наклонился над люком и понюхал воздух. На его лице появилось удовлетворённое выражение: в помещение под ним проникал свежий воздух.
Теперь всё зависело от освещения. Но где его взять? Он беспомощно огляделся и, не найдя ничего подходящего, решил спуститься в подземный этаж, предоставив себя на волю случая.
Ступеньки были деревянные. Пол — каменный, устланный плитняком. Потолок был на деревянных балках.
Когда глаза немного привыкли к темноте, геолог разглядел керосиновую лампу. Он пощупал рукой вокруг неё и нисколько не удивился, найдя коробку спичек. Он зажёг спичку и осмотрел, прищурившись, не без боязни, мрачную подземную нору. Железная дверь, может быть, выводила на свободу, но пока он ещё не думал уходить. Здесь было чем удовлетворить любопытство.
Низкий топчан был застелен старыми, потёртыми домоткаными одеялами. Возле него на деревянном столике стояли пустые консервные банки. Это особенно озадачило геолога. Турецкое население почти не употребляет такой пищи. Надписи на коробках были старательно содраны, но вид жести выдавал их заграничное происхождение. Над столом на полочке лежали завёрнутые в бумагу нож, вилка, ложка и ножик для открывания консервов и откупоривания бутылок. На полу валялись смятые окурки сигарет.
Наступила очередь двери. Геолог осторожно надавил на неё, готовый ко всему. Но за нею не таилось никакой опасности; она бесшумно подалась, и за нею оказался короткий выходной туннель, открывавшийся в лес.
Не колеблясь, геолог вошёл в туннель, сжимая в руке старинный кинжал; в слабом, проникавшем сюда, рассвете отсвечивала перламутровая отделка кинжала.
