Однако он никогда не позволял себе сказать перед кем-нибудь, что он кое-что знает, кое в чём понимает, кое-что может.
С тех пор, как профессор Мартинов начал жаловаться, что работа в экспедиции не ладится, дед Стоян стал томиться из сочувствия к своему старому другу.
Дед Стоян начал своими путями обходить горы и ущелья, рыться в осыпях, залезать в трещины скал, пытаясь собственными методами что-нибудь обнаружить и помочь чем-нибудь делу.
— Во время жатвы полезен и водонос! — бормотал он в оправдание того, что исчезал по целым дням.
Козочка находилась при нём неразлучно. Вдвоём они исходили все уголки Орлиного Гнезда, тщетно ища чего-нибудь интересного для геологической разведки.
Наконец, ему повезло — накануне он нашёл кусок галенита, который и передал профессору Мартинову. Радость профессора по поводу находки возбудила в нём желание продолжать поиски.
Дед Стоян вошёл в лес, опустился в сухой каменистый овраг и попал в рощу величественных пихт, деревьев, очень редких в этих горах. В овраге царили мрак и тишина. Не было ни птиц, ни насекомых. Было темно и холодно, как в погребе.
Осматриваясь, дед Стоян задавал себе основательный вопрос, как он до сих пор не заметил эти гигантские пихты? Они были такие высокие, стволы их были такие толстые, что должны были быть отовсюду видны. Осмотревшись хорошенько, дед Стоян понял, в чём дело. Дно оврага было по крайней мере метров на двадцать ниже окружающей поверхности земли. Поэтому пихты, росшие на самом дне оврага, хотя и были огромны, не поднимались вершинами выше окружавших овраг деревьев, не возвышались над лесом и не были видны издали. Надо было заглянуть сюда, чтобы их обнаружить.
Дед Стоян подметил и кое-что другое, заинтересовавшее его и давшее его мыслям иное направление.
— Эти пихты не выросли здесь сами собой, — говорил он козочке, усевшись на землю возле неё. — Погляди, как они посажены: по пяти в ряд, двумя рядами по обеим сторонам оврага. На самом дне, словно чтобы наметить его очертания. Их линии пересекаются точно на вершине, где возвышается столетний дуб… Пихты и дуб! Долговечные деревья… Чтобы долго жили…
Козочка вела себя так, точно хотела показать, что и она очень удивлена этими таинственными обстоятельствами.
Под дубом был сухой рыхлый откос, размытый дождевыми водами оврага, из которого выпячивались переплетённые как щупальца медузы корни. А под самым откосом темнела огромная чёрная скала.
Дед Стоян подошёл к этой скале. Бросалась в глаза трещина, рассекающая её надвое — прямая, словно проведённая по отвесу, с геометрической точностью, неведомой искусной рукой.
Козочка тоже подошла к скале, понюхала трещину и чихнула. Удивлённая тем, что с ней случилось, она снова сунула мордочку в трещину, фыркнула и опять чихнула. Тут и дед Стоян тоже сунул нос в трещину. На него пахнуло запахом подземелья… Козочка, опять сунувшая мордочку в трещину, чихнула в третий раз. Дед Стоян взял в руки её головку, притянул к себе и поцеловал в мордочку.
— Ну как же не назвать её умницей! Ещё какая умница! Красавица ты моя! Настоящий геолог!..
Старый университетский служитель так обрадовался своему открытию, что не знал, куда деваться от радости.
Они с козочкой вышли из глубокого узкого оврага и остановились на его берегу.
В этот момент горы вздрогнули от сильного грохота. Последовал громкий треск в овраге и свист, как от вырывающегося пара. Облако пыли поднялось и быстро осело над поляной.
Дед Стоян стоял с растрёпанными волосами, бледный как полотно. Козочка спряталась так, что только голова её виднелась между его коленями. В её вытаращенных глазах отражался ужас.
Дед Стоян залёг в траву в ожидании нового взрыва, прижимая к себе козочку. Другого взрыва, однако, не последовало. Тогда он подполз на четвереньках к обрыву и заглянул в овраг. На месте чёрной треснувшей скалы зияло чёрное отверстие.
— Туннель, туннель! — закричал дед Стоян и, встав на ноги, побежал к станции.
Над Чёртовыми Берлогами стлался тёмный дым. Это заставило его остановиться на полдороге. В голове у него проносились спутанные мысли. Он сел, чтобы отдохнуть и подумать, а мысли как живые стали прыгать у него в голове и каждая тянула к себе. Вот-вот голову разорвут.
Он пристально всматривался в закат, словно свет уходящего солнца должен был разъяснить всё, что было загадочного в это мгновение.
Козочка, которой надоело ждать, повернула голову, посмотрела на него большими жёлтыми глазами и боднула в плечо. Он машинально взял её голову под мышку и заговорил с ней, как с человеком:
— Гром загремел далеко отсюда, а дым вышел и здесь. Где аукнулось, а где откликнулось! Вот тут и пойми. Туннель, душа моя, есть туннель. Та Чёрная скала была вроде пробки… Так-то оно. И всё тут. Ну, а теперь? Профессор-то наверняка уже вылетел. Этакий грохот! Чудеса, право. Только бы не того… Оборони боже! А что, если там у этих самых Чёртовых Берлог… Пошли, душа моя. Скорее, скорее!
Козочка вытащила голову у него из-под мышки, отбежала и взглянула на него так, как будто торопилась больше, чем он сам.
— Идём, идём! — шептал дед Стоян, отряхивая на ходу брюки, принюхиваясь и стараясь проникнуть взглядом за перевал Орлиного Гнезда, к зловещим осыпям Чёртовых Берлог.
Дед Стоян очень хорошо сделал, направившись к Чёртовым Берлогам. Он прибыл на место происшествия как раз вовремя, в сопровождении своей козочки. Его появление было встречено с облегчением профессором Ивановым, суетившимся вокруг профессора Мартинова и Павлика. Он был испуган и беспомощен.
Козочка деда Стояна оказалась не только хорошим геологом, но и хорошим санитаром, оказав первую помощь своим живительным молоком.
19
Одноглазый
Этой ночью в Центральной станции геологической экспедиции свет не гас.
В большом зале допоздна царило оживление. На походных койках лежали старший геолог Петров, спасённый Элкой и Китой с помощью рабочих его бригады, профессор Мартинов и Павлик. Все трое получили от профессора Иванова по дозе снотворного и теперь, после необычайного дня, спокойно спали.
Врач из села не появлялся — он был где-то в городе. Для оказания первой помощи явилась дежурная акушерка, при появлении которой все смеялись, перед тем как предоставить себя её заботам. Место врача занял профессор Иванов.
Акушерка оказалась расторопной и распорядительной родопчанкой, которая за несколько часов привела в порядок «холостяцкий» дом.
— Для какой помощи вызвали вас, акушерку? — смеялся больше всех профессор Мартинов.
— Вы сейчас все ляжете и выпьете вот эти лекарства, которые дал профессор — она имела в виду Иванова — и не будете много рассуждать. Ежели бы вы знали больше него, были бы и вы профессорами! — строго распорядилась она и заставила всех лечь на койки и выпить снотворное. Затем она занялась другими делами. Здесь чувствовалась необходимость в твёрдой женской руке, а её рука была достаточно твёрдой. Она нашла дело и для Элки, и для Киты, и для деда Стояна.
— А ну, дедуся, возьми эти камни отсюда и отнеси их вон туда, на окошко! Разложи их там на подоконнике! Чудаки, право! Завалили столы, стулья, кровати камнями, пылью, травой. Никакой гигиены. Без гигиены, голубчики, далеко не уйдешь. А ну ты, девушка, пошевелись, постирай вот эти скатёрки, а ты возьми вон те вещи!..
Акушерка распоряжалась как у себя дома и очень скоро всё на Центральной станции стало выглядеть по-иному. Хотя была уже поздняя ночь, в доме кипела работа, словно настало утро и готовилось какое-нибудь торжество. Но чем больше проходило времени, тем большее смущение овладевало всеми. И сама акушерка тяжело вздыхала.
Белобрысик ещё не вернулся.
Элка и Кита видели его последними. Они много раз повторили рассказ о своей встрече с ним, и в глазах их светилось такое беспокойство за его судьбу, что Павлик, перед тем как заснуть, жалел, что лежит тут с исцарапанными коленями и руками, а не находится там, где сейчас его друг. Девочки говорили о нём как о самом смелом человеке и это было очень мило с их стороны.
Когда весь дом затих, профессор Иванов забросил за плечо ружьё и тихонько вышел. Сияла луна, создавая сказочную картину отблесков и светотени. Он вздохнул, облегчённый и ободрённый приятной прохладой невероятно тихой лунной ночи и направился в лес.
Недалеко отсюда в сосновом лесу стоял приземистый лесной домик агупта Балцака, в который профессор Иванов любил заходить, днём и ночью. Балцака все здесь знали под одним именем — Одноглазый.
Агупты — египетские рабы, переселённые в болгарские земли во времена римского владычества. Ими пользовались для работы в подземных рудниках, а также как опытными кузнецами и слесарями.
