Она слышала голос Отиса Гринлоу, раздающийся из её коридора.
– Люси Сноу! Люси Сноу! – резко выкрикивал он.
Нет! Нет! Не сейчас, я не готова. Беру свои слова обратно.
Они решили и её казнить прямо сейчас? Чтобы палачу не ездить лишний раз в Портленд и обратно? Люси свернулась на койке и обхватила руками колени.
– Вставай, девчонка! Вставай. – Она не пошевелилась. – Что с тобой? Я должен представить тебя новому охраннику. Временному – пока я буду на этом повешении. Понимаешь, как констебль я должен быть там и дать знак коронеру, когда её вздёрнут. Так что не добавляй мне проблем. Как эта сумасшедшая. Будь милой. Встань и поприветствуй Сайласа Гиббонса. Давай, ми’чка.
«Милочка», он назвал меня «милочкой». Судья назвал меня «милочкой» через минуту, как приговорил к смерти. Да что такое с этим миром?
Люси поднялась и нетвёрдо подошла к решётке.
– Сайлас, вот это мисс Люси Сноу.
– А-гм, – Сайлас был беззубым стариком со слезящимися глазами.
– Раньше Сайлас здесь работал. Давным-давно – ещё с моим стариком.
– А-гм.
– Сайлас, я хочу, чтоб ты знал – мисс Люси примерная заключённая. Не то, что эта вторая.
– Она была блудницей, та другая, блудницей-детоубийцей. – У Сайласа под мышкой была зажата Библия. Открыв её, он начал читать. Несмотря на то, что взгляд его, казалось, ни разу не упал на страницу, слова всё слетали с его языка:
– «Во времена, когда царь Иосия управлял народами Иудеи, Господь говорил со мною. Господь сказал: “Иеремия, ты видел всё плохое, что сделала дочь Моя Израиль? Ты видел её неверность. Она Мне изменяла с идолами на каждом холме и под каждым зелёным древом”». – Он потряс Библией и объявил. – Иеремия!
– Сайлас любит свою Библию.
Также Сайлас любил своих блудниц, по крайней мере, пассажи о них. Вслед за книгой пророка Иеремии он прочитал строки из «Левита»:
– «Не оскверняй дочери твоей, допуская её до блуда, чтобы не блудодействовала земля и не наполнилась земля развратом». – Глаза его при этом опасно заискрились.
Люси попятилась, повернулась к своей койке, забралась под тонкое одеяло и натянула его на голову.
Среди шума глумящейся толпы и помешательства старика, извергающего свою желчь, ей казалось, будто она очутилась в тёмном волчьем лесу, и её вот-вот разорвут бешеные звери. Вскоре бедлам достиг апогея, а потом обрушилась тишина. Девушке не нужно было видеть, чтоб понять, что произошло: палач, в своём капюшоне, накинул верёвку на шею Эдны Барлоу и, секунду спустя, в наступившей тишине лязгнул люк, проваливаясь у неё под ногами. Разразился оглушительный рёв. Но Люси его уже не услышала – она потеряла сознание.
* * *
Натаниелю Лоуренсу потребовалось почти что два дня, чтобы добраться до Эгг-Рока на побережье Бар-Харбора. Но теперь, неласковым утром, сгибаясь под пронизывающим северо-восточным ветром, он пробирался вверх по тропинке к маяку.
Нат громко, стараясь заглушить ветер, постучал в дверь. Прошло почти пять минут, прежде чем он услышал звук отпираемого замка. Дверь открыл седовласый человек.
– Что привело вас на эту скалу в такую скверную погоду?
Натаниель Лоуренс застыл в дверном проёме маяка, с полей его зюйдвестки и плаща текла вода.
– Мэй? Мэй Плам? Я её ищу.
– Она в Кембридже.
– В Кембридже! – недоумённо выдохнул Натаниель.
– А-гм. Недели три назад уехала.
– Н-н-но я проехал всё… – его голос сорвался.
– Завёртывайте сюда, чего стоять под дождём-то? – акцент хранителя маяка был густым, как клубящийся в шторм туман. – Плесну вам супу. Вы приплыли на утренней «Прути»?
– Да.
Гар Плам проводил гостя на кухню.
– Можете привесить свои вещички на крючок рядом с моими. В этом ноябре норд-ост несёт больше дождей, чем ветров. Тяжело, должно быть, пришлось старушке «Прути».
– Что правда, то правда. А потом я пересел на почтовую лодку. Было мокро. Вот, кстати, ваша почта. Я взял её, если вы, конечно, Эдгар Плам. Я Натаниель Лоуренс.
– Лоуренс? – Гар остановился, как вкопанный, медленно повернулся и не спускал глаз с человека, стаскивающего резиновый плащ.
– Да, сэр, Лоуренс – Натаниель Лоуренс.
Плечи Гара поникли:
– Значит, нашли нас.
– Я…я… я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
– Вы приехали поглядеть на племянницу.
Натаниель Лоуренс, казалось, немного колебался.
– Верно.
Гар наклонился и, крепко схватив Натаниеля Лоуренса за локоть, потащил его к стулу за кухонным столом.
– Значит, Мэй Плам – не ваша дочь?
– Думаю, вы и сами знаете, – сказал Гар, ставя перед гостем тарелку дымящегося рыбного супа. Из смежной с кухней комнаты раздался стон.
– Ох, это моя старуха Сиба. Ей не очень хорошо. Вернусь через секунду. Пора давать ей снадобье.
Гар ушёл, и Натаниель заозирался вокруг, оглядывая скромное жилище. Оно было чистеньким и аккуратным. Керосиновые лампы ярко сияли кристально-чистыми стёклами и отполированными до ослепительного блеска медными баками. Чугун дровяной печи с «Принцессы Атлантики» блестел, натёртый маслом, разливая густое тепло. Снаружи поднялся вихрь, и через два крохотные окна Натаниель различал всполохи света с вершины башни. Он посчитал: после паузы в десять секунд с пятисекундным интервалом загорались две вспышки. У каждого маяка вдоль побережья Новой Англии была своя собственная характерная последовательность, или «подпись». Подпись маяка у отмели Нантакет складывалась из двух вспышек с интервалом в две секунды и восьмисекундным перерывом. Он упёрся подбородком в руку, в тысячный раз представляя, как его брат следил за этой вспышкой. Но кто же знает, что там произошло. Сломалась ли мачта или штурвал – так или иначе, корабль потерял управление, и отмель превратилась в поджидающее их кладбище.
Гар вернулся. Под мышкой у него торчала газета, которую он аккуратно положил на стол.
– Нет, Мэй не моя дочь – и Люси Сноу тоже.
В газете была та же фотография, которую Натаниель видел в «Нью-Йорк-таймс».
– Вы знаете, есть ещё и третья.
– Третья!
– А-гм. Ханна её зовут.
Натаниель Лоуренс был совершенно озадачен.
– Но как? Как они выжили? Как вы их нашли?
Гар мягко засмеялся, словно снова переживая замечательный момент, а потом опять посерьёзнел.
– Я нашёл только одну. Не путайте. Только Мэй. На отмели Саймона. Плыла в рыбацком сундуке, я как раз там рыбачил.
И Эдгар Плам пустился в объяснения, как нашёл Мэй в тот судьбоносный день, почти восемнадцать лет назад. Когда он закончил, из соседней комнаты снова раздался стон. Гар поднял голову.
– Не волнуйтесь за неё. Она будет в порядке. Я просто не могу дать ей ещё опия, только не этим вечером.
Натаниель Лоуренс посмотрел в сторону задней комнаты. Всё это казалось настолько причудливым. Он пытался соединить вместе части головоломки – седовласый мужчина, больная стонущая женщина в задней комнате, и дитя моря по имени Мэй, которая в действительности была уже не ребёнком, но молодой женщиной.
– Значит, вы с женой вырастили Мэй.
– Я вырастил Мэй, – сказал Гар с ударением, озаботившим Натаниеля. Он выгнул бровь, но ничего не сказал, хотя Гар, казалось, знал, о чём тот хочет спросить. – Сиба не приняла её. – Натаниель был поражён тоном Эдгара Плама.
– Что вы хотите сказать?
– Ровно то, что сказал. – Гар пожал плечами. – Я пришёл сюда с этой прелестной девочкой с кудрями цвета летнего заката – ярко красно-золотыми – и она назвала её «преградой».
– Преградой? Я не понимаю.
– Недоразумением, мешающим её хворям. Сибиным любимым занятием были болезни. – Он резко рассмеялся. – Теперь она по-настоящему больна. Несколько месяцев назад её хватил удар. Но Мэй ей никогда не нравилась. – Гар остановился и потёр глаза. – Мэй – самое милое создание в мире. Она для меня – весь мир, но я обнаружил, что, вы знаете, что она… она другая. Она и её сёстры – другие.
– Она – дочь моря, как и её мать, – тихо проговорил Натаниель. – Вы давно знаете? С тех пор, как она была ребёнком?
