Она прервала его.
– Но почему только мне приходится постоянно от чего-то отказываться?
– Я художник. И мне пришлось отказаться ото всего, чтобы стать художником, чтобы следовать своей страсти.
– Но разве не я – твоя страсть?
– Конечно, ты. Но ты не можешь выбрать оба пути, Ханна.
– Послушай меня, Стэнниш. Мне кажется, мы могли бы. Ты говорил, что хочешь писать больше пейзажей, не только портретов…
Он оборвал её:
– Ты действительно настолько глупа? – выплюнул он.
– Как ты посмел назвать меня глупой! – её голос упал, смертельная холодность сквозила в каждом слове. – Я не глупа. Я та, кто я есть, – дочь моря. И думаю, что смогу жить и на море, и на земле. Моя мама могла.
– Но она погибла. В кораблекрушении. Утонула.
– Полагаю, что она не утонула. Я размышляла об этом, Стэнниш. И думаю…
– Не думай, Ханна! – прогремел он. – Девушки попадают в беду, когда начинают думать.
Его последняя фраза отняла у Ханны возможность дышать. «В кого я превратилась?» И тут в ней что-то окрепло. Она покажет ему. Покажет, что можно жить в обоих мирах. Прежде, чем откажется от него, и прежде, чем откажется от моря, она докажет ему, даже если это станет последним, что она сделает. Да, Стэнниш будет следить за нею, как ястреб, с этого мгновения и до самого отплытия. Теперь Ханне придётся на время распрощаться с морем. Она справится. Девушка не сомневалась, что сможет осуществить задуманное, только, возможно, придётся подождать, пока они доберутся до Континента. Она осуществит свой план, как только они доберутся до Англии, до Сомерсета, что на юго-западном побережье, где Стэнниш будет писать портрет новой баронессы Пинт. Сказочная жизнь, придуманная Ханной для них двоих, увядала, вытесняемая гораздо более мрачной реальностью. Но у девушки не оставалось выбора.
12. Настоящее «Я»
Думая о Кембридже, Этти представляла звонящие колокола: на башне Мемориального зала, готического здания, построенного в память о жертвах Гражданской войны, – отбивающие полчаса, когда она приехала, и колокола Святого Павла, недалеко от Гарвард-ярда, на Боу-стрит, которые скоро прогремят час. Были и другие, более далёкие, безымянные колокола, время от времени звонившие в течение дня, совершенно вразнобой. Этти подумала, что городок буквально бил в набат, умоляя учредить новую должность: хранителя курантов. Того, кто бы упорядочил время боя колоколов, созывающих на обедню или вечерню, сообщающих, что одна лекция закончилась и скоро начнётся другая. Добавьте к этому неумолкаемый звон бубенцов ломовых извозчиков, направлявшихся в Восточный Кембридж и нагруженных клетками с кудахчущими курами, и книжных тележек, заваленных томами, перевозимыми в одну из полудюжины, или даже больше, гарвардских библиотек. Как и обычно, тем туманным утром по улице разливалась настоящая симфония шума и звона. Этти казалось – она идёт сквозь лес курантов. Выскользнуть из дома через два дня после возвращения Лайлы оказалось совсем не тяжело. Возвращение болезненной сестры несло с собой благословение: все домашние ходили на цыпочках, полностью поглощённые тем, как бы не расстроить её, и Этти была последним, что занимало их мысли.
Для девочки Кембридж был завораживающей чащобой, столь разительно отличающейся от её упорядоченного мира на другом берегу реки, – густым лесом без торных троп, в котором можно было, заблудившись, оказаться на ступенях жутковатого Гарвардского музея с чучелами экзотических животных и ископаемыми костями, сохранившимися с невообразимо древних времён, или обнаружить себя в окружении густого, дымного воздуха Кембриджских кофеен, где рэдклиффские девочки, держа под сложными углами сигареты, пили кофе вместе с гарвардскими мальчиками. Этти чувствовала себя чужестранкой. Она была слишком юна, слишком мала ростом и слишком хорошо одета – хотя и старалась выглядеть немного потёртой, или ей так только казалось. Девочка нашла старую, требующую починки шаль, до которой ещё не добралась Флорри, и как только покинула дом, сняла шляпку – рэдклиффские девочки не носили головных уборов!
«А Ханна носит», – подумала Этти, разглядывая её, забившуюся вместе с Мэй в угол кофейни.
Ханна подняла глаза, когда Этти подошла к столику:
– Этти, всё хорошо?
Этти вздохнула, падая на стул, и коротко рассказала, на что стал похож дом Хоули с тех пор, как вернулась Лайла.
– Как тебе вообще удалось вырваться? – спросила Ханна.
– Без труда. Все так трясутся над Лайлой, что у них не хватает времени думать обо мне. Я позвонила дядюшкам и попросила их сказать, будто бы я пошла с ними в художественный музей.
– И они согласились? – удивилась Ханна.
– Конечно, согласились. Я же говорила тебе: они очень стараются помочь Люси… – она приостановилась, а потом продолжила. – Но не волнуйтесь, ни о ком из вас они не знают. Хорошие новости: они привлекли превосходного адвоката. Мэй, а что ты нашла в библиотеке Гора? – поинтересовалась Этти.
Она перевела взгляд на ближний к ним столик: за ним сидела молодая женщина с книгой и цветастым шёлковым шарфом на голове. Это выглядело очень утончённо, а благодаря крошечным фиолетовым очкам она напомнила Этти какое-то экзотическое создание, вроде причудливого насекомого. Возможно, того амазонского жука из коллекции дядюшки Барка. Не то что бы жуки носили очки, но они тоже были такими блестящими и разноцветными. Последние пять минут Этти пыталась разглядеть заголовок книги, которую читала молодая женщина. Наконец, та закрыла её, чтобы сделать глоток кофе и погасить сигарету. «”Дифференциальное исчисление одной переменной: начала трансцендентных функций”. Боже, – подумала Этти. – Это математика или философия?» Она слышала о трансценденталистах – всех этих людях, вроде Эмерсона[10], жившего в Конкорде. Что если эта девушка изучала и то, и другое?! А потом подошёл молодой человек и поцеловал её перед всеми прямо в губы. «Я должна пойти в Рэдклифф!» – подумала Этти.
– Этти, – внезапно позвала Мэй. – Ты слушаешь?
– Ч-что?
– Я просто говорю: тому, что я нашла в библиотеке Гора, можно верить.
– Да, – кивнула Ханна, и в её глазах внезапно заблестели слёзы.
– Рисунки с вашей мамой? Я хочу увидеть их, – решительно заявила Этти.
– И с нашей тётей, я думаю, – добавила Мэй.
– Хорошо, пойдёмте, – нетерпеливо ответила Этти.
Мэй с Ханной начали вставать.
– Всего одну секунду, – попросила Этти, хватая Ханну за руку.
– Что такое?
– Ханна, ты всё ещё планируешь выйти замуж за Стэнниша Уилера?
Ханна посуровела и отвела взгляд от Этти:
– Не прямо сейчас, Этти. Сейчас самое главное – спасти Люси.
Мэй согласно кивнула.
– Но выйдешь? – настаивала Этти.
Ханна и Мэй обменялись взглядами. Иногда Этти вела себя как собака с костью в зубах. Они знали, что не сдвинут её с места, пока Ханна не ответит.
– Я не буду принимать решение, пока мы не доберёмся до Англии.
– Когда вы поплывёте?
– Через две недели.
– На «Леониде»?
– Да, а что?
– Мы тоже поплывём. Тем же кораблём. Сначала он прибывает в Англию, а потом через Ла-Манш во Францию.
Ханна наклонилась вперёд:
– Не переживай. Наши пути никогда не пересекутся.
– Почему нет? Мы же будем на одном корабле, Ханна. Это не то, что находиться в одном городе.
– Стэнниш поплывёт первым классом.
– А ты? – одновременно переспросили Мэй и Этти.
– Мы не женаты, поэтому не можем делить одну каюту. Правда! – покраснела она.
– Так где твоя каюта? – спросила Этти.
– В третьем классе, – наклонив голову, тихо ответила Ханна.
– Значит он плывёт высшим классом, а ты низшим. Как галантно! – фыркнула Этти.
– Послушайте, для меня это не имеет никакого значения. Деньги даются нелегко. Некоторые заказы ещё не оплачены, – Этти почувствовала, как Мэй толкнула её под столом. Сообщение было однозначным: Оставим это!
