длинной утепленной ночной рубашке оверсайз, под которой ничего не было.
Трэвис был очень пьян и двигался свободно и неуклюже, так что сбросить его с себя не составило труда.
– Что ты, черт возьми, делаешь? – крикнула я, вскакивая с кровати.
– Я просто подумал, вдруг ты хочешь заняться со мной сексом, – невнятно пробормотал он, не злобно, но смущенно.
Я побежала вниз, к родителям в комнату, где они крепко спали. Я разбудила их и постаралась спокойно рассказать, что произошло, но меня трясло. Мама отвела Трэвиса обратно вниз. Папа остался в постели.
На следующее утро я спустилась из мансарды и услышала, как Трэвис работает в комнате отдыха.
– Что происходит? – спросила я маму. – Почему он до сих пор здесь?
Она посмотрела на меня с озадаченным видом.
– О чем ты? Он должен нам денег, а сауна еще не закончена. – Она предложила не ходить больше в бикини с пляжа, чтобы ко мне не приставали. Позже я увидела, как отец принес Трэвису еще пива, чтобы он мог опохмелиться.
Я скучала по Крису больше, чем когда-либо раньше. Если бы он был рядом, я бы обратилась к нему, а не к родителям. Он бы никогда не позволил Трэвису избежать наказания. И если бы Трэвиса не выгнали, Крис бы сам увез меня оттуда. Но раз Криса не было, летними ночами я спала на полу в ванной за единственной запирающейся дверью на чердаке, пока не закончилось обустройство сауны и пока Трэвис не вернулся в Иллинойс.
Несмотря на присутствие Трэвиса, дом на Уиндворд-Ки стал для меня настоящим спасением, потому что родители получили возможность отдыхать друг от друга. Бо́льшую часть моего выпускного года они попеременно жили и работали отдельно в пляжном доме и в доме на Уиллет-драйв в Аннандейле. Хоть я и не знала, кто из них где, я всегда была уверена, что кто-то один из них будет дома, когда я вернусь из школы. Без папы мама больше походила на ту женщину, которой она была во время поисков жилья: легкая, сильная, довольная. Без мамы папа вел себя более рассудительно и доброжелательно. Я говорила ему, что горжусь его умением контролировать себя и объем выпитого алкоголя.
Однако затишье закончилось, когда мои оценки начали ухудшаться. У меня был жесткий график из сложных предметов. Впервые в жизни ответы давались мне нелегко, и я пришла домой, провалив тесты по математике. Родители плохо отреагировали на мою неуспеваемость, и чем больше они меня контролировали, тем хуже я справлялась. В довершение всего, то ли из-за гормонов, то ли из-за стресса, на лице высыпали прыщи, причем впервые в жизни. Идеальный цвет лица и высокий средний балл сошли на нет, и родители стали обвинять меня в том, что я принимаю наркотики.
Гити по-прежнему был единственным другом, которому я рассказывала о жизни с родителями, а единственным учителем, с которым я поговорила об этом, был преподаватель нашей оркестровой группы, мистер Касагранде. Однажды я прогуляла школу, соврала об этом мистеру Касагранде, и он меня поймал. Он был крайне разочарован и доступно объяснил, насколько сильно я его подвела. Когда он уличил меня во лжи, то указал на синюю полосу на стене. «Видишь ее? – спросил он. – Если бы ты сказала мне, что она зеленая, я бы тебе поверил. Я бы скорее засомневался в собственном восприятии из-за того, насколько я верю тебе».
Мы с мистером Касагранде очень сблизились за последние четыре года. До тех пор я не могла припомнить, чтобы разочаровала кого-нибудь из тех, кого я уважала. Я прониклась к нему таким доверием, какого никогда не испытывала к собственным родителям. Это оказалось слишком тяжело для меня. От стыда я сломалась. «Простите меня, – сказала я сквозь слезы. – Я просто плохо соображаю». Я взяла на себя ответственность за сделанное. Еще я поверхностно рассказала ему о том стрессе, который испытывала дома. И, что примечательно, он простил меня – еще одна новая для меня ситуация. Он считал так: «Ты хорошая девушка. Ты подросток, и ты сделала кое-что глупое. Тебе стоит набраться мудрости. Больше мне не ври». Но за его выговором я услышала то, за что была благодарна больше всего, – сентиментальное: «И, конечно же, я все равно люблю тебя».
Несколько месяцев спустя я прослезилась, когда увидела, что он написал в моем рекомендательном письме для своей альма-матер, колледж Итака:
Один из самых больших комплиментов, которые я мог бы сделать Карин, – любому родителю хотелось бы, чтобы его дочь равнялась именно на эту девушку.
Контраст между мистером Касагранде и моими родителями было трудно не заметить. Однажды я вернулась домой из школы и, открыв дверь в свою комнату, увидела в ней полный разгром. Содержимое шкафа и всех ящиков было вытряхнуто в центр комнаты. Сверху на куче лежали все мои драгоценные музыкальные награды и трофеи барабанщика, разбитые на кусочки. Я была раздавлена. Мама сказала, что искала в моей комнате наркотики. Конечно же, она ничего не нашла.
Через неделю после окончания школы я вернулась домой со свидания, не оставив ни минуты до начала комендантского часа в одиннадцать вечера. Я знала, что отец в тот вечер ночует в Аннандейле, и решила тихо отпереть дверь, надеясь отложить до утра допрос о том, где я была и что делала.
Не успела я повернуть ключ, как ручка внезапно выскочила из моей руки, рывком потянув меня вперед, и дверь распахнулась. От отца с горящими от гнева глазами исходил запах джина. Я узнала презрение в его взгляде, направленное как на себя, так и на меня. Ему нужна была эта разрядка. В тот момент он видел во мне всего лишь дочь моей матери.
Ноги переступили порог, даже не коснувшись его, сандалии упали на пол, как вдруг он поднял меня за шею и плечи, несколько раз ударив об стену. Когда он бросил меня на диван и придавил своим весом, из него вырвался глубокий, свирепый рык.
– Ты больше так не делаешь, папа, помнишь? Остановись! – взмолилась я. – Ты не хочешь этого делать. Ты так хорошо справлялся. Остановись!
Он сомкнул руки на моем горле, чтобы я замолчала. – Ты сама виновата! – вопил он. – Посмотри, что ты заставляешь меня делать!
– Нет! Не надо! – взмолилась я между вдохами. – Пожалуйста, прекрати, папа! – Я вырвала руку из-под его колена и начала бить его по лицу. Но это его не смутило. Он просто уставился прямо на меня и усилил хватку. Я увидела холод в его глазах
