можно было
выбирать, во что обратиться, – приходит однажды в голову Романа, – то я хотел бы обратиться в
облака». Очевидно, цветовые оттенки облаков не различат и художники. А если некоторым
закатам, как неким художественным композициям, давать своё название? Ведь почему-то лишь то,
что поддаётся определению, кажется красивей и памятней.
Однако вечерами Роман смотрит через окуляры бинокля не только на закаты, но и на дорогу. А
вдруг рейсовый автобус, пылящий там, всё же остановится, лязгнет дверями, и из него выпрыгнет
Серёга? Только Смугляне о своём ожидании он уже ничего не говорит.
Остывая после пробежки, Роман сидит на крыльце, наблюдая, как из села выгоняют коров.
Утреннее солнечное тепло, пригревающее лицо, нежноо и осторожно. Хорошо так сидеть.
Издали коровы кажутся белыми, коричневыми или пёстрыми, а люди – лишь чёрными
однообразными циркульками. Хочется получше их рассмотреть, но идти за биноклем неохото.
Пасут коров лишь несколько дней и они, ещё толком не освоившись, робко держатся маленькими
группками. Но сколько в них весенней бодрости! Они, то изредка туго перемыкиваются, то, как
трубы гудят все разом, восстанавливая утерянные за зиму знакомства. «А, это ты? Как
перезимовала, подруга? Сена хватило? – наверное, спрашивают они друг дружку. – Голодно,
говоришь, было? Ну да не зарезали тебя и ладно. Отелилась зимой? Ну и кто? Бычок, тёлочка?
Счастливая ты, если тёлочка. Тёлочки-то счастливей, дольше живут…»
298
Личное стадо в совхозе не имеет постоянных пастухов – коров много, и никто за это хлопотное
дело не берётся. В помощь ежедневно меняющимся четырём пастухам совхоз даёт лишь двух
коней, так что безлошадные пользуются кто чем: своими двоими, мотоциклами, легковушками,
совхозными грузовиками, тракторами «Беларусь». В прошлом году кто-то пробовал пасти и на
«Кировце», но это оказалось уж совсем неудобным – коров под капотом не видать.
Поднявшись на крыльцо и уже взявшись за ручку двери, Роман видит вдруг что-то маленькое,
быстро с рябью прошмыгнувшее за штакетником. Щенок? Нет – поросёнок! Вот так-так! Поросёнок
заморенный, худой, с длинными ножками. Скорее всего, его случайно выпустили, прогоняя коров, и
он, выбежав за село, сразу дёрнул сюда, как к единственному жилому месту. Хозяин, конечно, уже
ищет его. «Не убежал бы далеко», – озабоченно думает Роман, помня о бродячих собаках, стаями
слоняющимися по Пылёвке. Да и кто-нибудь из проезжающих шоферов, вроде Бори Калганова,
встретив эту животинку за селом, не раздумывая, стрельнёт из ружьеца, припрятываемого за
сиденьем. А что поделать? Символ Бори – танк. Но, кстати, где сегодня Мангыр? Убежал куда-то с
самого утра. Вот охранник так охранник – живёт какой-то своей независимой жизнью. Убежал, как
будто сегодня не его дежурство. Но, может быть, это и хорошо, а то угнал бы животинку чёрт знает
куда.
Заманить поросёнка в ворота не удаётся – шарахнувшись от человека, он нарезает своими
ножками в сторону МТС. Роман машет рукой, ловить-то его тоже не станешь: увидит хозяин, так
докажи потом, что ловишь не себе на жарёху.
Через час, собравшись ехать в магазин за хлебом, Роман снова замечает у штакетника
поросёнка. Да где ж хозяин-то, наконец?!
На пороге магазина, уже с булкой хлеба в руке, Роман встречает тётку Катерину.
– Не слышно, никто в селе поросёнка не терял? – спрашивает он.
– Поймай его, да и всё, – советует Катерина, выслушав Романа, – найдётся хозяин – отдашь, не
найдётся – себе оставишь.
Вернувшись домой, Роман пытается загнать животинку в распахнутые ворота, но не тут-то
было. Пробует приманить тазиком: поросёнок пугается и самого тазика. Тогда Роман, чувствуя себя
в прекрасной спортивной форме, подзадоривая себя тем, что аборигены в Африке, охотясь на
зайцев, бегом загоняют их до упада, снимает сапоги, пиджак, надевает кеды и пробует уже без
всякой хитрости настичь поросёнка. Однако их скорости явно неравные: животинка оказывается
просто какой-то реактивной, а Роман – совсем не африканским аборигеном. К тому же поросёнок
почему-то всегда бежит против ветра, который сегодня давит тугой постоянной подушкой. Побегав
за ним и запыхавшись, Роман падает отдышаться. Некоторое время лежит на боку, тяжело хватая
воздух ртом. Недалеко возле чего-то катящегося – не то сухарика, не то сухого комочка навоза –
прыгает сорока. Ветер выламывает её длинный хвост-шест, топорщит перья, так что птица
вынуждена неуклюже скакать боком, вразнобой отталкиваясь лапками. Вот и побегай против такого
ветра!
Поросёнок, угнанный от дома, не спешит туда возвращаться, словно здесь его защищает и
присутствие преследователя. Похрюкивая и настороженно поглядывая на Романа, он стоит метрах
в шести. Вот у него-то и намёка на одышку нет. Отдохнув, Роман почти с низкого старта снова
бросается за ним, но поросёнок превосходит и в стартовой скорости. Выдохнувшись в очередной
раз преследователь снова шмякается на землю. «Если меня сейчас кто-нибудь видит, то,
наверное, помирает со смеху», – думает он.
Скоро поросёнка перестают развлекать вся эти догонялки, и после очередного рывка
преследователя он убегает слишком далеко. Сплюнув, Роман возвращается домой – от таких
сумасшедших спуртов в груди уже всё горит и разрывается.
Под вечер, уже забыв о своих утренних забегах, Роман выходит на веранду, чтобы поставить
чайник на газовую плиту, вынесенную туда на днях, и снова видит у забора поросёнка. «Тьфу ты,
чёрт бы тебя побрал! – чертыхается Роман, тут же забыв о чайнике. – Ты что же, предлагаешь
побегать ещё?» Выйдя на крыльцо, он скребёт затылок, смотрит на флюгер, оценивая ветер.
Пропеллер самолётика не крутится – ветер уже успокоился, почему бы не поразмяться снова? Его
заедает уже чисто спортивный азарт: ну почему он не может победить такую маленькую
животинку? Что ж, можно и по-другому. Взяв в гараже кусок вожжей, как-то найденных на дороге,
Роман выкатывает мотоцикл. План прост: догнать этого змея на мотоцикле, схватить за ногу,
остановиться и связать вожжами. Однако с первой же попытки становится ясным, что на
мотоцикле проще шею сломать, чем поймать этого спортсмена, который, тут же изменив тактику,
удирает уже не по прямой, как прежде, а крутится на месте, буквально на пятачке. Однако вскоре
ему надоедает и это. Пока Роман выходит из очередного пустого виража, поросёнок, оставляя за
собой строчку пыли, прямиком шьёт в поле, к коровам, которых уже гонят с пастбища. Это хорошо,
что он, наконец-то, бежит прямо. Роман выжимает газ – или теперь или никогда. Вот он уже, как
ковбой, свешивается с сиденья, протягивает руку, уже, кажется, касается поросёнка, но тут
мотоцикл жёстко встряхивает. Краем глаза Роман замечает впереди свежие нарытые кучи суглинка
и намертво клинит оба тормоза. Мотоцикл заносит на вал, и
