просто горячая. Осторожно приблизив зубья машинки к
животному, Роман видит, как остриженная шерсть вибрирует на них, но ничего, кроме этой
вибрации и своей руки-коряги не чувствует.
– Осторожно! – вскрикивает Катерина, поперхнувшись дымом только что подкуренной сигареты.
Но уже поздно: меж зубьев попадает складка кожи, машинка, щёлкнув чуть сильнее обычного,
выхватывает на боку овцы кожу величиной с пятак. Роман испуганно отдёргивает руку, расправляет
складку: кожа расползается дырой, в которой синеет плёнка, обтягивающая дрожащую живую, а не
мертвую, как на мясе, мышцу. Рану медленно наполняет кровь. Роман покрывается потом, даже
слегка закачавшись от мгновенной слабости в руках и ногах. Пугает не кровь, не рана – невероятно
жаль это дрожащее живое существо: а вдруг овца не выживет?! К чёрту! Всё! Держа машинку на
отлёте, Роман панически высматривает выключатель.
– Ну ничо, ничо, – поспешно успокаивает Катерина своего нечаянного ученика, – давай дальше.
Обмакнув кусочек шерсти в консервную банку с чем-то чёрным, пахучим она смачивает рану.
– И такое случается, – говорит она. – Ты левую руку тоже используй. Растягивай кожу, чтобы
складок не было. Хотя у нее, кроме кожи, ничего нет – просто доходяга, хурда, в общем. Да тут и
выбирать нечего. Вся отара – сплошные черви да говно. Стрижку всегда с плохих отар начинают.
Карачаевцы-то не дураки. Приехали, а стричь не хотят, пока мы этих не обдерём. Они уж были тут,
приглядывались… Ну, давай ещё…
Не заговори Катерина про карачаевцев, бросил бы всё и ушёл. Несколько раз разряжающе
выдохнув, чтобы освободиться от жара в голове, Роман снова склоняется над смиренной
мученицей. Ну, если эта рана не смертельна, то ещё ничего.
Катерина, сидя на пустом столе напротив (весь этот ряд предназначен для карачаевцев),
наблюдает за его работой, даёт советы. Иногда подходит, кое-что показывая и растолковывая
подробней. Голову и место около хвоста стрижёт сама. Жутко смотреть, как она этим громоздким
устройством снимает шерсть около тонкого, как перепонка, уха, вокруг больших овечьих глаз: если
овца дёрнется, то останется без глаза. Но всякий раз, преодолев трудное место, Катерина
возвращает машинку Роману.
Когда ученик, отпустив, наконец, овцу, пытается собрать шерсть, то видит, что цельного руна не
вышло: всё кусками, и всё это, наверное, пойдёт в брак. Овца же исполосована кровавыми
полосами вдоль и поперёк. А рядом спокойно и сосредоточенно работают женщины. Кармен за это
время остригла уже не меньше пяти голов, а завтра сюда придут карачаевцы и будут стричь по
сотне в день! Да как это возможно – по сотне в день?! У него, с горем пополам ободравшего пол-
овцы, рубашку хоть выжимай от пота, а рука не поднимается от усталости. Хорош благородный
народный мститель!
– Для первого раза не худо, – видя его убитый вид, попытается ободрить Катерина. – Ещё
попробуешь?
– Нет, не хочу тебе мешать, – отмахивается совершенно сникший Роман. – Ты же со мной
ничего не заработаешь.
– А-а! – машет и Катерина. – Заработаешь тут. . Назначили, вот и работаем.
Карачаевцы не приезжают в квартиру и сегодня. И в самом деле, чего бы не поторговаться, пока
стригутся плохие отары? В дирекции замешательство: согласиться с их требованием, значит
потерять не одну тысячу рублей, но сколько их будет потеряно от уходящих, благоприятных для
стрижки деньков?
Всю ночь Роман мучится бессонницей, сон похож на тонкую дрёму. Почему он такой тупой и
неумелый? Почему у него не выходит? И во сне и наяву он пытается осмыслить каждое своё
движение, придумать свою технологию. Кое-какие идеи появляются – пожалуй, их стоит
опробовать.
Утром на стрижке он снова становится вместо Катерины. Всё, придуманное ночью, оказывается
чепухой. Вернув машинку Катерине, Роман убито сидит на пустом противоположном столе.
Странно, что к этому делу он совсем не способен. Видно, кому-то дано, кому-то нет. Со стрижки
уходит незаметно от Катерины, незаметно от всех и как бы даже от себя самого. Дома, вяло
похлебав что-то невкусное, сваренное женой, снова ходит по квартире. Потом, чтобы прервать это
бесцельное мотание, берёт удочки и едет на речку.
304
На берегу засиживается допоздна: пойманным пескарям и гальянам нет счёта, но нет ни одного
чебачка или ленка. Возвращаясь, заезжает к Матвеевым. На веранде на столе лежат два крупных
сазана килограммов по четыре каждый. Так возвращается с рыбалки Мотя-Мотя. Пескарей и
гальянов он не ловит. «И тут я – полное ничтожество!», – с отчаянием думает Роман. Катерина,
уставшая за день на стрижке, собирается идти кормить свиней. Роман молча забирает у неё ведро,
идёт во двор. На Катерину стыдно глаза поднять. Сегодня он полдня прохлаждался на речке со
своими рыбками, а она с другими женщинами вкалывала на стрижке. Теперь-то он знает, что это за
работа.
Поросёнок, купленный у Алиева, сидит отдельно. В первые дни он несколько раз перескакивал
через довольно высокую загородку, так что Матвею пришлось нарастить её на две доски, а сверху
прибить доску-козырек, в который поросёнок, прыгая, просто врезался мордой. Но кардинально
помогло другое. Поросёнка недавно кастрировали, и теперь он с той же энергией, с которой рвался
на свободу, поглощает пищу. Некоторое время Роман стоит, наблюдая, как он жрёт, смачно чавкая,
разбрызгивая бурдушку. Шустрый поросёнок на глазах превращается в толстую жирную чушку, в
мясо. Эта резкая его перемена просто потрясает.
Катерина в доме процеживает пахучее парное молоко. Корова уже подоена, и на столе стоят
две трёхлитровые банки с шапками лёгкой молочной пены.
– Что-то Матвея долго нет, – говорит Катерина, – рыбу вон бросил да ушёл куда-то. Садись,
поужинаем вместе. Я тут на скору руку сгоношила.
Вспомнив невкусный обед дома, наверняка оставшийся и на ужин, Роман подсаживается к
столу. Разговор, конечно, о стрижке. Катерина пытается втолковать, что этот навык приходит не
сразу, но Роману кажется, что он в этом деле просто полный бездарь. Стыдно признаться в этом,
да никуда не денешься. Ну, многое он может, а это – нет.
К подстанции он подъезжает уже в темноте, ещё издали видя, что в доме светятся все окна,
кроме одного – в комнатке для аппаратуры связи, запираемой на ключ. Что ж, вот гости и прибыли.
Свет от фары прыгает по деревянным стенам и в этом отсвете навстречу ему выходят усато-
бородатые яркие карачаевцы. Остановившись у самых ворот, Роман выдёргивает чёрный крючок
ключа из замка зажигания. Фара гаснет, и он оказывается в окружении доброжелательных, шумно
встречающих теней, пахнущих винцом и водочкой.
– Ну, наконец-то, – говорит кто-то из них, – ждём вас, как Бога.
И тут с первой их фразы становится очевидно, что они для чего-то заигрывают с
