меня справишься. Дело тут пустячное. Как разобрал, так
и собирай, только уже с новыми кольцами. Как соберёшь, приезжай ко мне, я послушаю и контакты
294
отрегулирую. А мне сёдни надо ещё в магазин успеть. Хочу костюм новый купить, а то уж совсем
обносился. Скоро рыбалка начнётся, а мне и выехать не в чем.
Пустячная по заверению Моти-Моти сборка продолжается у Романа полтора дня. Собирая по
нескольку раз одно и то же, он даже злится на Матвея: мог бы помочь и не только словами. Но зато
когда собранный, наконец-то, мотоцикл заводится и начинает тарахтеть, то Роман минут пять ходит
по двору, восторженно потрясая кулаками. Собрал, сам собрал! Правильно сделал Матвей, что не
стал помогать. Заглушив двигатель, Роман прислушивается к тишине, а потом снова заводит,
чтобы заново обнаружить звук мотоцикла в этом слишком спокойном мире. Это ж удивительно:
взять лежавшие отдельные железячки и собрать их в единый рабочий механизм! Потом ещё в
течение нескольких минут Роман, отойдя в сторонку, сидит и просто любуется своим (теперь уж
точно своим) мотоциклом, который стоит, работая сам по себе. Конечно же, как тут не поехать к
Матвею? Даже и рук мыть некогда – ехать надо тут же!
Матвей за столом с горячим, блестящим самоваром гоняет чаи. Роман, наскоро ополоснув руки
под умывальником, тоже подсаживается, но сидит как на иголках, захлёбывается чаем с молоком.
Хочется, чтобы Матвей поскорее оценил его работу. Наконец, когда стакан Матвея по
деревенскому обычаю опрокинут вверх дном, они выходят к мотоциклу. Матвей берёт ключи,
пробует, как затянуты гайки, снимает одну из крышек и регулирует зажигание. Кажется, в мотоцикле
после этого добавляется ещё одна дополнительная сила, работает он ещё чище и ровней. Теперь
на нём можно и вправду возить и воду, и всё, что хочешь. Интересно: отцовский мотоцикл – вот он,
перед тобой, он вполне способен работать, а отца на этом свете уже нет. Не справедливо это.
По пути домой Роман заезжает на кладбище. Памятник на могиле родителей – сварная
тумбочка со звёздочкой наверху, как с искрой от пожара. Фотографий нет.
– Здравствуй, мама, здравствуй отец, – говорит Роман, со вздохом присаживаясь на скамейку. –
Ну чо, батя, отремонтировали мы всё-таки твой мотоцикл-то. Нормально, хорошо работает, просто
тикает, как часы. Да ты, наверное, слышал, когда я подъезжал. Так что он нам ещё послужит.
Спасибо вам за всё, и за мотоцикл, конечно, тоже.
В душе одновременно боль, жалость, и теперь уже покой. Покой от постепенного примирения с
фактом: родителей, как ни страдай и ни вспоминай, всё же нет. Они вот, здесь. Они всегда были
где-то в жизни и в душе. А теперь в душе и здесь – в этой земле. Вот такой факт… Ну, что им ещё
остаётся делать, если они погибли? Только лежать и отдыхать. А ему ещё много чего надо. Слава
Богу, мотоцикл как следует заработал. Теперь будет исправно воду возить, ведь надо же пелёнки
для их внучки чем-то стирать. А подстанцию запустят, так и вовсе дел прибавится.
* * *
Самое любимое место, где можно отдохнуть и подумать, – это крыльцо. Сидишь, смотришь себе
на большой и высокий окружающий мир. Вон в высоте над степью висит первый робкий жаворонок,
а в сини над самым домом с криком летит троица длинношеих гусей. То ли радостно они кричат, то
ли тревожно…
А тепло-то уже как! Котёнок, подрастающий под крыльцом, где-то по соседству с Мангыром,
ложится в тень, мяукает от удовольствия, не разлепляя глаз. Около штакетника начинают
жиденько зеленеть травинки.
С оттепелью тянет туда, где природы «побольше», чем в степи: на берег Онона. Теперь река
уже полностью свободна ото льда. Мотя-Мотя постоянно приглашает на рыбалку, но лучше уж туда
ездить одному. Быть на реке с таким профессионалом, как Матвей, значит и самому относиться к
рыбалке со всей ответственностью. Уединение да задумчивость куда приятнее. Серьёзный подход
Матвея к рыбалке испугает кого хочешь. Это в клуб он может прийти в том, в чём ходит по двору, а
на рыбалку надевает всё чистое: белую, желательно поглаженную рубашку, брюки, пиджак. На
ноги, увы, приходится натягивать резиновые сапоги, а поверх пиджака (ещё одно увы) –
телогрейку. Но если солнце пригревает, то телогрейку он скидывает, оставаясь в пиджаке. Картина
этого культурного рыбака в брючном костюме просто убийственна!
Заехав к Моте-Моте как-то в обед, Роман застаёт того около Бимки, который ходит лишь на
передних лапах, волоча зад по земле.
– Эх, бедный ты мой Бимка, – говорит Матвей больше не собаке, которая уже, вероятно,
слышала это сотню раз, а подошедшему Роману, – как же жалко-то мне тебя…
– Что это с ним? Ты же говорил, что у него только лапа болела.
– Лапа болела. А вчера вечером весь зад отнялся.
– Отчего, интересно?
– Так он же привык, что я его всегда на рыбалку беру. А тут вечерком я думаю: дай-ка ещё раз
сбегаю налегке, ненадолго. И не взял его. Он и психанул. А оно вишь как отразилось. Я ведь,
главное, и собирался-то так, чтобы он не понял. Но без удочки-то всё равно не уедешь. Он увидел
и расторился. Мне не верят – как это, мол, психанул? Думают: собака, так без нервов… Не знаю,
что теперь и делать. Не отойдёт, наверное, всё…
295
– А ты его на рыбалку свози. Может, обрадуется да отойдёт.
– Возил уже сегодня утром… Всё без толку. Жалко, но видно травить придётся… Вот не
поверишь, в тюрьме двоих зарезал – и ничего. А тут не могу – до слёз жалко.
На речку Роман ездит недалеко. Выезжает за село, добирается до берега, разматывает леску,
спиралью закрученную на удилище. Смугляна, конечно, завидует ему, ей тоже хочется к воде, а
ребёнка куда? Роман берёт с собой удочки, закидушки, но рыба не идёт. Правда, это не особо и
расстраивает – рыбалка – это лишь предлог бывать на протоке. Кто тебя поймёт, если ты скажешь,
что ездишь на берег лишь для того, чтобы бродить около воды, дремать, сидя в коляске, подставив
лицо небу, дышать влажным воздухом, запахом талой воды и глины? А так сразу видно: на рыбалку
поехал. Похоже, точно так же они с Митей в Выберино и за черемшой ездили – зачем она была им
нужна эта черемша?
Пока что на берегу царит серое: серая земля, серый, ещё кое-где оставшийся лёд, серебристо-
серые шершавые серёжки верб. Но сколько перспективы в этом обычном сером цвете!
