Олька усмехнулась. Как иногда бывает причудлив русский язык своими двойными смыслами:
- Живу!
Олег, который больше следил за тем, что делали врачи, чем за тем, о чем говорили женщины, всё-таки уловил часть разговора и хотел что-то пояснить матери, но Олька не дала, прервав его:
- Документы Анны я сейчас принесу.
Когда через минуту она вышла из спальни, держа в руках паспорт, полис, врачи уже укладывали Анютку на переноску.
- Поедешь со мной, – мягко приказала сыну Изольда Юрьевна.
Он покачал головой:
- Я на своей.
- Тогда не задерживайся. Отзвонись мне, как приедешь.
- Куда ее? – не ответил Олег.
-Себе заберу… – и обратилась к Ольке, что поднимала с пола старенькое покрывало: – Там у вас перед домом палисадник совершенно прелестный. Кто занимается?
Завирко усмехнулась:
- Садовника приглашаем. Из Москвы.
- Заметен класс. Дадите телефончик?
- Всенепременно!
***
Скорая уехала. Олька с Олегом навели небольшой порядок, закрыли все окна и, выходя, прикрыли развороченную дверь на плотно свёрнутую бумажку. Тёте Гале будет большой сюрприз.
Подхватив у порога топор, Олька пошла домой. К тёте Саше заходить не стала. Поздно. И непривычной мужской тенью шел за ней Олег, следом, без приглашения.
- Чаем напоишь? – спросил он, обнимая Ольку со спины.
И она молча кивнула.
***
После грязного, разбитого Анькиного дома, Олькин встретил их вкусными запахами, необыкновенным уютом, буйной гортензией в огромном горшке и тишиной. Олег помыл руки, а Олька зажгла на кухне в старинном абажуре свет и стала разогревать чайник на плите, выставляя из холодильника недавно скрученные голубцы, вкусно пахнущие поджаренной капустой, помидорами и мясом.
Они сели друг напротив друга, и Олька всё не могла насмотреться на него, такого красивого, такого статного, замечательно, человека, что спас сегодня Анюту. Её принца. Принца на белом коне. С этим своим порочным, сводящим с ума клыком в солнечной улыбке.
- Ты чего так смотришь? – он говорил почему-то шёпотом.
- Ты очень красивый, – честно сказала Олька.
И Олег почему-то искренне смутился.
Он хотел что-то сказать, но ему позвонили. Он достал телефон.
- Ты дома? – голос Изольды Юрьевны был отлично слышен в тишине комнаты.
Олег обвёл Олькин дом взглядом, потом подмигнул и ответил:
- Дома.
- Молодец! Я сегодня в гостях с ночёвкой. Хотела предупредить.
- Предупредила.
И Изольда Юрьевна хотела положить трубку, но Олег её остановил:
- Мама! А там всё в порядке?
Олька замерла, прислушиваясь. Она поняла, что Олег спрашивает об Анютке.
- В порядке, – явно изумилась Изольда Юрьевна вопросу.
- Значит, откачали?
- Откачали… – да, в тоне Изольды Юрьевны было какое-то растерянное вспоминание, словно замедленное.
Но Олька этого уже не слышала. Безумная, неконтролируемая радость от этого волшебного слова «откачали» и оттого, что Анютка жива, и оттого, что этот чудесный юноша, сидящий напротив, настоящий волшебник её жизни, здесь, рядом, только руку протяни! Ах! Как всё это переплелось.
И Олька, махнув на всех и вся рукой, первая потянулась к нему, заглядывая в красивые глаза и целуя край его губ с сексуальным клыком, жадно притягивая его к себе.
Олег дёрнул стол, разделявший их, в сторону и впился сильным, требовательным поцелуем в Олькин рот. Властно сжимая руками её грудное достояние полновесного третьего размера и задирая кофточку вверх, чтобы добраться до умопомрачительной, сливочной кожи.
***
И ни он, ни она не услышали в упавшем на скатерть телефоне, как Изольда Юрьевна, наконец осознав, о чём её спрашивали, ответила:
- А? Ты про девушку? Нет. Не откачали. Умерла по дороге. Олег? Оле-ег? Ты меня слышишь? Вот невоспитанный поросёнок! Даже трубку не положил!
Глава 19. Давай отложим с тобою дела: музыка двигает наши тела...
Когда устал и жить не хочется,
Полезно вспомнить в гневе белом,
Что есть такие дни и ночи,
Что жизнь оправдывают в целом…И.М.Губерман
Это было очень странное пробуждение. Нет… Рассветное августовское солнце в окно, тихая трель счастливого утра… Всё это было. И не раз. Но… Впервые Олька просыпалась, переплетясь с кем-то всем телом и совпадая с ним, словно сошедшийся пазл. Обычно она ворочалась по ночам и часто спала в форме морской звезды, раскидывая в сторону одеяло, подушку, а иногда даже простыню. Ну не хватало ей свободы! И места вообще не хватало!
Но сейчас… Это было удивительно – чувствовать себя так уютно в крепком, жёстком захвате, уткнувшись в сладкую ключицу и ощущая под рукой гладкий, горячий мрамор красивого, молодого мужского тела. Не перекачанного. А такого, от которого веет настоящей гармонией. Мужской. И гармонией мира вообще…
Олька пошевельнулась в руках. И, словно отзываясь на зов, страстная часть её принца тоже отозвалась, наливаясь сладким яблочком под рукой... Ох ты ж… Олька покраснела. А принц, не открывая глаз, мурлыкнул ей на ухо, хриплым голосом:
- Спи, цветочек оленький! Я сейчас отдохну немного и снова продолжим…
Продолжим?! Олька внутренне хмыкнула: да не вопрос!
Сегодня ночью, узнавшая вкус настоящего физического действа, когда человеку, целующему тебя, не все равно, что ты чувствуешь… Она готова была продолжать. Без оглядки. Впервые чужие руки, нежно, знающе и очень трепетно касались её, впервые глаза юноши отслеживали не собственные ощущения, а её. Да что там! Если честно, сегодня всё было для Ольки впервые. Долгая видео и книжная подготовка не в счёт! Да и не идет ни в какое сравнение!
Когда долго ношеное Олькино девство, которое сама Завирко считала весьма раздражающим рудиментом, было порушено резким, острым напором, она испытала не страх или боль, а сильное смущение. А ну как подумает принц, что она никому до него нужна не была. Или, что ещё хуже, что она его так к себе привязать собирается…
Но принц только заломил бровь и подмигнул весело, отводя с её лица мокрую прядь:
- Сюрприз… Однако… Продолжим, оленький, или передохнёшь?
Но Олька знала, что ответить. Она просто сказала «нет», потому как отдыхать не собиралась. И принц понял. Правда, чуть придержал напор, но потом снова, через какое-то время, подмечая Олькино страстное забытьё, сорвался в стремительный ритм.
Об «этом деле» принц знал много. И тренировался весьма исправно. Так что Ольке несказанно повезло. А то, что она всем своим женским чутьём ощущала, что ему безумно нравится к ней прикасаться, кусать её сливочную кожу, присасываясь к вершинкам груди, целовать мягкий живот, спускаясь невесомо к внутренней стороне бедра, придавало ей уверенности в собственной неотразимости. Опьяняющее чувство!
Принц все-таки прервался ненамного, чтобы, закутав Ольку в ту самую простыню, как в кокон, отнести её в ванную и ополоснуть с её тела первые, кроваво-белые соки слияния.
Он любил её до самого рассвета, прерываясь, чтобы передохнуть, выпить воды и закинуть в рот оставленные с вечера на столе несъеденные голубцы.
- Как в пубертат, – смеялся принц, сам удивляясь собственной неутомимости. – Эх, оленький, вот что ты со мной делаешь?! Сбросил я с тобой лет пять, не меньше!
А Олька – что? Олька только счастливо любовалась своим принцем и снова тянулась к его порочному клыку, который сегодня уже оставил на её теле немало сладких, крепких следов.
***
Они снова дремали. И принц снова не выпускал из рук свою нежданную находку. А Олька… Она дышала им, счастливо уткнувшись в сладкую ключицу, снова поражаясь, как странно устроено человеческое тело, которое волшебным образом умеет подстраиваться под любимых людей. Считается страшным моветоном, когда наивная девица, отдавшая ушлому проезжему красавчику «самое дорогое», вдруг начинает пылать к нему страстными чувствами. Но Завирко сегодня узнала, что она действительно любит своего принца, и все эти месяцы без него ощущала невероятную пустоту в сердце, заменяя её чем угодно, чтобы просто не думать.
