мошенник, обрядившийся монахом. – На этих словах его глаза ожгли арестанта. – Писание знает только с чужих проповедей, да и то посредственно. А еще он вор. Пусть с ним разбираются светские власти.
Однако тот, что держал клещи, не спешил отстегивать ремни или убирать подальше орудие пытки. Он нахмурился и посмотрел на второго дознавателя.
– Мы не закончили, – вдруг холодно сказал он, и в глазах его снова полыхнул огонь злости, который испугал Гаетана в начале этой встречи. – Это не все мои вопросы к тебе, проповедник. – Голос его стал заметно холоднее, а глаза словно потемнели, по ним пробежала угрожающая тень. – Скажи мне, что ты знаешь о девятой заповеди Господней.
Гаетан вздрогнул. Из головы его, как назло, выветрились не только сами заповеди, но и их количество, а уж тем более, их последовательность.
– Ты возомнил, что вправе диктовать людям то, какое поведение является богоугодным, так изволь отвечать! – Голос дознавателя с клещами в руках не сорвался на крик, но прозвучал пугающе громко.
– Я… я не… – залепетал Гаетан.
– Вижу, ему следует напомнить, как она звучит, – криво ухмыльнулся светловолосый.
– Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего, – многозначительно произнес второй. – Что скажешь, месье Гаетан? Не нарушал ты эту заповедь? Никого не обвинял в греховной связи с нечистым из собственных корыстных помыслов?
– Вив? – Светловолосый инквизитор посмотрел на него, но тот не отреагировал на оклик.
– Н-нет… – растерянно произнес Базиль.
– Вот как? – протянул темноволосый дознаватель, после чего обратился ко второму: – Думаю, можно подождать с передачей этого человека светским властям. Не соизволишь отойти со мной?
Отозвавшись кивком, второй инквизитор развернулся и направился к выходу из допросной.
Гаетан проводил их глазами, и понял, что взгляд его застилают отчаянные слезы страха.
***
– Ради Бога, Вивьен, какого черта? – сложив руки на груди, спросил Ренар.
– Кража церковных пожертвований – не единственное преступление, в котором повинен этот человек, – отрезал Вивьен, вторив движению друга. – Его слова могли привести на костер…
– … колдунью и еретичку, – многозначительно напомнил Ренар, перебив его. Вивьен уничтожающе посмотрел на друга, но тот не дрогнул. – То, что ты в нее влюбился, не делает ее праведницей, Вив. Если ты вздумал мстить Гаетану, то мой долг предупредить тебя: повод сомнительный. И я обещал не принимать мер до первых тревог, а это, – он назидательно кивнул, – звучит тревожно.
Вивьен тяжело вздохнул.
– Ренар, послушай, – он серьезно посмотрел другу в глаза, – ты ведь понимаешь, как странно выглядит то, что ты при твоем прошлом читаешь мне мораль?
Ренар остался невозмутим, хотя уголок его губ дернулся вниз.
– Ты брал на душу достаточно грехов, – продолжал Вивьен. – Поэтому я прошу тебя сейчас не мешать мне сделать то же самое.
Ренар непонимающе качнул головой.
– Что ты задумал?
– Я хочу, чтобы он не пережил допрос, – серьезно сказал Вивьен, и глаза его вновь полыхнули знакомым Ренару огнем.
– Вивьен, проклятье, неужели всё – из-за какой-то девки?!
– Назови это болезненным стремлением к справедливости, если хочешь, – покачал головой Вивьен. – Если этого человека отпустят, я все равно исполню свое намерение, но тогда это будет убийство на улице, за которое меня потом повесят. Если найдут. Или отправят сначала сюда, – он кивнул на дверь допросной, – в эту самую комнату.
Ренар не поверил собственным ушам.
– Все настолько серьезно? – спросил он. Вивьен небрежно отмахнулся от этого вопроса.
– Мне нужно еще некоторое время подержать его здесь. Я приведу Элизу сюда как свидетельницу и проведу допрос, который этот человек не переживет, – упорствовал он.
Ренар поджал губы.
– Это против правил. Никаких встреч со свидетелями не должно быть.
– Тебе ли говорить мне о правилах? – скептически приподнял бровь Вивьен. – Или где-то прописано разрешение развлекаться с еретичками в камерах?
Ренар вздохнул, решив пропустить это замечание мимо ушей.
– Ты ведь понимаешь, что рисоваться перед девками можно и иначе?
– Этот человек положил на нее глаз, она не ответила взаимностью, и за одно это он был готов оклеветать ее и отправить на костер, – прошипел Вивьен – Я лишь хочу, чтобы он ответил за свое намерение. У него же на лице написано, что прегрешений за ним наберется на целый воз, неужели ты этого не видишь? Да к чему видеть! Он ведь и сам это признал.
Ренар вздохнул. Он видел и слышал все то же самое, что и его друг, и выводы сделал те же. И все-таки…
– Почему, когда ты в чем-то убеждаешься, из тебя твоего упрямства и каленой кочергой не выжечь? – в сердцах прошипел он. Вивьен промолчал. – Я не собираюсь тебе помогать, – покачал головой Ренар.
– И не нужно, – улыбнулся Вивьен. – Я прошу тебя, останься слеп к моим действиям. Просто покинь тюрьму и оставь этого человека мне. Ты сделаешь это для меня?
Ренар махнул рукой, понимая, что переубеждать Вивьена бесполезно.
– Вижу, что ты все равно не успокоишься. На этого проповедника мне плевать, а на тебя нет. Так что… безопаснее будет, если ты расправишься с ним здесь, на, – он сделал паузу, – допросе, а не на улице. Я не хочу, чтобы мне из-за этого жалкого червя потом пришлось подвергать допросу тебя. Но учти: ты будешь мне должен.
Вивьен положил Ренару руку на плечо.
– Спасибо, друг.
– Пошел к черту.
***
Вивьен добрался до конюшен епископской резиденции и почтительно кивнул стражникам. Не пришлось объяснять, зачем инквизитору понадобилась лошадь – стражники редко когда интересовались делами церковных дознавателей и, дабы не снискать проблем на свою голову, по большей части исполняли их просьбы и не препятствовали их решениям.
Выбрав себе серого жеребца в яблоках, Вивьен сбросил инквизиторскую сутану и повесил ее на стойло, оставшись в темных разношенных шоссах из грубой матерчатой ткани и простой белой рубахе. Нательный крест упал поверх небрежно схваченного шнурками ворота.
Оседлав коня, Вивьен выехал из конюшни и направился прямиком к лесной тропе, ведущей к домику Элизы. Сейчас путь до него занял совсем немного времени, хотя ночью он показался гораздо дольше и – как бы Вивьену ни было трудно в этом признаться – страшнее.
Он направил коня легкой рысью по тропе, и вскоре увидел поляну, на которой замаячили знакомые очертания лесного домика.
Рыжая шевелюра Рени первой привлекла внимание. Волосы девушки в лучах солнца оказались намного ярче, чем в свете пламени. Глаза ее и вправду были большими и выразительными, обрамленными длинными ресницами. На лицо она была чуть полнее, чем Элиза, однако при этом в чертах девушек угадывалась отдаленная схожесть.
Рени изумленно уставилась на подъехавшего на коне инквизитора, одетого
