Все тело мое чувствовало его рядом с собой, – теплого, мокрого, живого. Лицо его было близко к моему, так что я губами чувствовала его порывистое дыхание. Сердце билось часто, громко, так что мне казалось, будто его рука, крепко прижатая мною к груди, прыгала под его биением. Я видела каждую впадинку на его лице, я видела твердый изгиб его губ, видела каждую ресничку на его глазах. Он стоял против света, так что лицо его оставалось в тени, и я отчаянно старалась разглядеть в нем что-то, что ожидала увидеть с нашей первой встречи.
Я привыкла ловить на себе восхищенные взгляды, мне льстило внимание, в котором я буквально купалась в Санкт-Петербурге. Я не знала отказа, однако я никогда не любила. Но все мое существо желало нравиться, желало быть восхищаемым. И, встретив Василия – красивого, изменившегося и еще непокоренного моей красотой, – я возжелала понравиться ему. Я отчетливо поняла это теперь. Я увидела в нем не друга, не родного, бесполого человека, но мужчину – желанного, непокоренного. Все мое пробужденное женское начало поднялось во мне, желая встретить восхищенный взгляд, полный любви и покорства. Я искала в его глазах, в его лице и позе ответ на свой немой вопрос, который я задавала всем и положительный ответ на который еще больше желала от него. В ту минуту, когда я стояла так близко от него, я вдруг отчетливо поняла, что хочу его, хочу, чтобы он принадлежал только мне, хочу видеть в его глазах покорность и восхищение своей красотой, хочу стать для него той единственной женщиной, которую он будет любить всю жизнь и замену которой он не найдет никогда. Все существо мое хотело власти над этим человеком. К лицу подступил жар отчаянно бьющегося сердца, волнами гоняющего кровь в молодом теле.
Я чувствовала его руку на своей груди. Мне казалось, он был частью меня, неотъемлемой частью, он всегда принадлежал мне и, несомненно, он должен был любить меня. Я знала силу своей красоты, своей улыбки, которая открывала любые двери казавшихся запертыми и неприступными душ. И я улыбалась сейчас, и я чувствовала, как горят мои глаза, жадно впившиеся в его и отчаянно кричащие: «Полюби меня!». Я знала, что я красива сейчас и в этом мокром платье, обозначавшем мое стройное, маленькое тело, с горящими раскрасневшимися от ветра щеками, что прелесть мне придают мокрые волосы, облепившие мою шею и плечи. И прикосновение его не было неприятно мне, как прошлым вечером прикосновение Вадима. Оно не парализовало мое тело, а, напротив, пробуждая желание, словно приковало его к себе.
Не отрываясь, вечность смотрела я в эти черные глаза, скрытые от света, и искала, искала в них отклик, ответ, искала и… не находила. Я все еще чувствовала его руку в своей, но рука была твердой, непоколебимой. Лицо, направленное на меня, скрывала тень, и я не видела ничего. И мне показалось, что пропасть разверзается у меня под ногами. Я вдруг осознала ужасную ошибку.
Я опустила глаза и, отпустив сильную руку, отошла вглубь пещеры.
– Тебе не холодно? – спросил он, скорее для того, чтобы что-нибудь сказать.
– Совсем нет, – ответила я.
Мне вдруг показалось все ложью, лицемерием, обманом. Четыре дня я пребывала в дурманящем тумане иллюзий, ожиданий, предвкушении чего-то необыкновенно особенного. Мне открылись совершенно незнакомые доселе чувства, и подаривший мне эти ощущения человек в мгновение отказался от меня – именно как отказ я расценила его непоколебимость. Я не волновала его, он не желал меня, и это необыкновенно оскорбило меня. Я будто сделала что-то недостойное себя, коснувшись этого красивого лица, заглянув в черные, чуть раскосые глаза, и невольно задав им вопрос, который сам явился откуда-то из самых глубин души, подобно этой грозе, которая долго формировалась где-то, чтобы вдруг и с такой силой пролить свое чадо на раскаленную землю.
И снова непонятное чувство отчужденности стало прокрадываться в сердце.
Дождь шуршал по земле, заглушая голос, заглушая саму жизнь.
Мы были одни; как два зверька, загнанные стихией в это ущелье, мы прижимались к холодным стенам, не находя в себе мужества посмотреть друг другу в глаза – столь великое произведение природы, дарующее нам возможность не только созерцать, но и говорить то, что невозможно выразить словами.
Я боялась не встретить в его взгляде то, что все эти дни я невольно искала в нем. Тогда я не отдавала себе отчета в том, чего я хотела и к чему я стремилась, неопытность души моей не давала мне возможности осознать всю полноту чувства, которое так внезапно зародилась в ней. А он? Что чувствовал он в ту минуту? Что творилось в душе этого человека?
Что сделали бы два взрослых, чувственных человека, безудержно влекомых друг к другу, оказавшись наедине, скрытые от всего мира таинственной силой природы и судьбы? Они бросились бы друг к другу, разрывая те незримые, глупые предрассудки и страхи, что живут в нашей голове и сковывают нашу душу! Что сделали мы, два юных человека: я – совсем девчонка, и он – молодой человек, мужчина? Мы молча стояли по обе стороны пещеры, глядя на пелену дождя, разделенные незримой стеной страха – быть непонятым, быть отвергнутым. Страха разрушить то, что уже не существовало вовсе, но в нашем сознании оставалось тонкой связующей нитью между нами – память о детской дружбе.
По инерции мы поддерживали те отношения, которые родились в детстве, мы тянулись друг к другу, находя друг в друге отражение самого себя. Но телефонные разговоры не вызывали в организме тех биохимических реакций, которые возникают наяву.
Шуршание дождя постепенно затихало, становилось светлее, и вскоре можно было четко разглядеть склоны гор, которые изредка освещало пробивающееся сквозь рваные, истощенные черные тучи утреннее солнце.
Внезапно стена, к которой я прислонилась, показалась мне ужасно холодной и я поежилась.
– Пора возвращаться, – сказала я и, оттолкнувшись от стены, вышла под золотистые солнечные лучи.
Мне казалось, я что-то упустила, какую-то важную деталь, которая уже никогда не вернется. Я будто опоздала на троллейбус и сейчас стою одна на остановке, наблюдая, как он скрывается за поворотом.
Глава 11
С того дня мы невольно стали избегать друг друга. Ничего не было сказано, ничего не было сделано, но что-то изменилось, и перемену эту чувствовали мы оба.
Не было прежней легкости, эйфория испарилась, оставив горькое послевкусие разочарования. Разочарования от того, что меня не любили.
К вечеру того дня я твердо убедила себя в этой мысли. Василий не видел во мне женщины, – я оставалась для него все той же маленькой девчонкой с разбитыми коленками, за которой нужно следить и которую нужно опекать. А обещание, вытянутое два дня назад, было подобно обещанию пятилетней давности, данному в забытой бухте четырьмя подростками. Чувства и любые отношения вообще, подобно живым растениям, требуют подпитки и подкормки. Без удобрения растение гибнет. Невозможно представить себе любовь, симпатию, ненависть, презрение без соответствующе удобренной почвы. Невозможно просто существовать, не питаясь, иначе живое гибнет, превращаясь в память, подвластную времени.
Слова не имеют силы, не закрепленные действием.
А действие было таково: вернувшись к палаткам, мы застали там разбуженных грозой ребят, укреплявших расшатавшиеся на ветру палатки. Жаркое утреннее солнце обещало подсушить хворост ближе к полудню, а до этого времени мы не могли даже вскипятить чайник. Море штормило, и, подойдя к краю обрыва, я увидела внизу береговую линию, усыпанную вынесенными бурей на берег морскими водорослями. Покататься на моторке или водном мотоцикле не было никакой возможности, так что вскоре мы собрались ехать домой.
С нами в машине, по приглашению Василия, ехала теперь Лена. Вася всю дорогу молчал, изредка отвечая на вопросы Лены. У меня было неприятное чувство, будто мы с ним сказали или сделали что-то, чего делать никак нельзя было, и это тяготило теперь нас обоих.
Будучи подростком, я зачитывалась любовными романами и засматривалась романтическими фильмами, и у меня сложилось твердое убеждение, что мужчина должен добиваться женщину. Если же женщина не находит в мужчине ответного чувства, его надобно забыть. Так я растолковала поведение Василия, поддавшись романтическим иллюзиям, что то утро должно было изменить его отношение ко мне. Но отношение не только не перешло на новый уровень, но и вовсе стало сдержанней.
Внезапным для меня было открытие ожидания влюбленности со стороны Василия. Я не думала найти в себе такую страстность и полноту желания, которую обнаружила утром. Мне хотелось касаться, дышать им, но холодность и непоколебимость, и даже испуг, с которым он встретил мой немой порыв, не воспользовавшись им для изъявления ответного чувства, оскорбили и даже унизили меня. Теперь мысль о тех секундах наводила на меня ужас и стеснение. Я впервые не встретила ответа и получила отказ. Мысль о том, что я могла не нравиться, приводила меня в смятение, и я искала объяснение в том, что его сердце уже занято, что еще больше разжигало огонь в моей душе. Желание того, что недоступно для нас, всегда сильнее желания обладать тем, что можно получить легко. Во мне словно проснулся охотник, добычей которого является чужое сердце. Но гордость моя была слишком сильна, а самолюбие уязвлено, так что моим первым порывом было отказаться от этой мысли.
