Внезапно до меня долетел резкий звук голосов, и я невольно вздрогнула и заморгала. Глаза, целую вечность принадлежавшие мне и только мне, смотрели не на меня. Красивое лицо отвернулось, а родные губы слегка шевелились, произнося слова, предназначенные не мне. И вновь девичий смех, внезапно выделившийся из общего гула голосов, взметнулся в небо и, гонимый холодным ветром, ударил в грудную клетку, разрядом пройдя по всему телу.
Мгновение – имя существительное, неодушевленное, средний род, второе склонение…
Синонимом мгновению служит секунда, миг, момент…
Разные, совершенно разные слова!..
Гиперонимы – время, промежуток…
Антоним – вечность…
Нет… Я не согласна! Не согласна!
Как может это живое, наполненное смыслом одухотворенное мгновение считаться неодушевленным, если сама жизнь стала его существом?
Как может синонимом мгновению служить секунда, уподобляя его часам, или же момент, если сквозь него проносится вся жизнь?
И как можно так самонадеянно выражать общую сущность мгновения, если оно единственно в своем роде и неповторимо?
Мгновение, мгновение, мгновение…
Током пройдя через фильтр сердца, оно определило мою жизнь.
Глава 10
Языки пламени охватывали края обрыва, неровной линией белевшие на фоне черной, необъятной бездны, в которой утонули миллиарды золотых звезд. На море был полный штиль, – словно большое черное зеркало развернулось оно далеко внизу. На горизонте пустота, бесконечный мрак. Черный бархат застелил землю – огромный, бесхозный, пустой кусок земли. На тысячи километров не было ни души: глухое эхо, охваченное темнотой. Пустота глядела на меня, пустота отзывалась на пустоту. Я отвернулась.
Небо было чистое, прозрачное. Я стояла, закинув голову, глядя на пролегающую далеко в темноте бесконечную звездную дорогу. Далеко наверху переливался длинный Млечный Путь.
Как вечны и совершенны создания природы, и как зыбки и кратковременны творения несовершенной руки человека. Как странно сидеть на холодном камне и сознавать, что где-то город бушует своей неровной, кипящей жизнью, что где-то тысячи огней освещают темное ночное небо, и в этих огнях теряется крупица совершенной жизни. Невероятным здесь кажется этот бушующий поток, – царствие покоя и тишины завладело этими землями, не нарушаемое тысячелетиями, охраняемое какой-то великой силой от грубого вторжения цивилизованного мира. Все здесь сохранило свою первозданную прелесть, все здесь дышало жизнью, и пустота моря была наполнена живительным ветром, доносившим далекий соленый запах. Склоны горы, освещенные тусклым светом костра, были наполнены тенями и серебряными бликами от ярких золотых звезд, – они темными глыбами нависали над пляжем, словно большое морщинистое брюхо.
Душа моя пришла в совершенно новое и неизвестное для меня движение, а сердце изменило свой ритм. Но я не отдавала себе в этом отчета. Я ощутила некую перемену, но что это, я не знала. Я так же не могла понять, что дало толчок этой перемене. Я смотрела в бесконечную, переливающуюся бездну и не видела ничего, кроме пляшущих бликов костра и пурпурной дымки. Голова как будто опустела, и мысли не могли принять ясные очертания образов. Мне было хорошо, временами даже охватывал какой-то беспричинный восторг, но в то же время в сердце медленно проникала щемящая тоска. Она маленькими цепкими лапками осторожно пробиралась в самые потаенные уголки души, сковывая мысль и усмиряя воображение.
Что можно знать в семнадцать лет? Все кажется незначительным, вечным. Эти два совершенно противоположных слова удивительным образом сочетает юность. Она, со свойственным ей максимализмом, уменьшает значимое и гиперболизирует несущественное. Я не относилась со всей серьезностью к событиям, мыслям, людям. Чувства людей казались мне мимолетными; слова я забывала, а действий не замечала. Я не ловила взглядов, не вдумывалась в последствия. Возможно, это и есть легкомыслие.
Вадим принес из машины гитару, и треск костра заглушили мелодичные звуки струн.
Виктория сидела рядом с Василием и, крутя в тонких пальцах прутик, что-то оживленно ему шептала.
Я опустила глаза. Мне почему-то стало неловко. Я мельком взглянула на Вадима и поймала на себе его взгляд.
Он играл, ловко перебирая пальцами струны, неуловимое колебание которых давало жизнь приглушенной, незнакомой мне мелодии, а в его глазах играли огоньки. Я ответила улыбкой на его взгляд, и он улыбнулся мне в ответ.
Мне почему-то захотелось, чтобы в это мгновение Василий посмотрел на нас. Глупая, эгоистичная мысль, – она неожиданно возникла в моей голове и с первой же секунды отчаянно вцепилась в мой мозг. Он не смотрел на меня, не сидел со мной, и улыбка его была предназначена не мне. Так пусть же увидит, что я не нуждаюсь в нем!
Он всегда принадлежал только мне, и сейчас, когда я – я, его единственная подруга, – спустя два года, наконец, приехала к нему, он сидит так далеко от меня и весело болтает с какой-то блондинкой!
В этот момент до меня сквозь звук гитары и треск костра долетел сдавленный смех Виктории, и я заметила, как Дима покосился в их сторону.
Значит, накануне Василий лицемерил? Он ясно дал мне понять, что вся эта компания совершенно ему не нравится, а сегодня он уже полностью растворился в ней.
Я усмехнулась собственным мыслям, когда Вадим перестал играть и, протянув гитару Коле, подсел ко мне.
– Тебе здесь нравится? – тихо спросил он, когда Коля начал играть.
– Да, очень, – улыбнулась я, глядя на пляшущие в его глазах огоньки. – Часто вы так собираетесь? – помолчав, спросила я.
– Не то чтобы очень… – протянул Вадим и, искоса взглянув на меня, добавил: – Но такой приятной компании у нас еще не было.
Я широко улыбнулась. Мне польстили слова Вадима. Правда это была или нет, но его открытое, красивое лицо и зелено-голубые глаза выражали полнейшее удовольствие. Внезапно с моря подул ветер, и я поежилась. Заметив это, Вадим набросил мне на плечи свой свитер, сохранивший тепло его тела.
– Наверное, к утру будет гроза, – заметил Вадим.
– Почему ты так думаешь? – удивилась я.
– Ветер дует с запада. Гнилой угол, как говорит мой отец.
И правда, ветер усиливался. Искры костра, прежде взлетавшие вверх, теперь разлетались в разные стороны, и языки пламени, будто в такт энергичной музыке, отбрасывали яркие пляшущие тени на загорелые лица.
– Странно, – протянула я, запрокинув голову и поправляя растрепавшиеся локоны, – а небо совсем чистое.
Ветер, предвещающий бурю, внес оживление вокруг костра. Виктория встала, чтобы накинуть на плечи кофту, Лена ловила разлетающиеся на ветру волосы, Рома поспешил укрепить палатки, а Коля продолжал играть.
Я подошла к краю обрыва, придерживая рукой свитер. Казалось, черная бездна дышит мне в лицо. Я слышала, как где-то внизу волны мерно лизали берег, словно не догадываясь о том, что скоро будет шторм. Море как будто обманывало людей, скрывая в тихом дыхании потаенную силу.
Я плотнее завернулась в широкий свитер. Внезапно меня окутала волна теплого запаха мужского тела. От свитера слегка пахло парфюмом. Я закрыла глаза. Теперь мне казалось, что я растворяюсь в этом безудержном, волнующем аромате. Приятный, слегка горьковатый. И сладкий. Совершенно непривычный, незнакомый. Но… Было в нем что-то, что не находило во мне должного отклика. Это как симфония, прекрасная, всеми признанная и совершенная, но, вопреки ее совершенству, не отвечающая струнам твоей души.
Вдруг я почувствовала прикосновение. Обернувшись, я увидела два темных океана, а в них – отражение собственного лица. Вадим стоял совсем близко, левая рука его едва касалась моего плеча, а глаза спокойно смотрели в мои. Лицо его было так близко, что я чувствовала его горячее дыхание.
Но симфония по-прежнему не находила отклика, и я отстранилась.
Прикосновение его мне показалось слишком уверенным, будто отрепетированным. Может, оно и носило дружеский характер, движение мое было машинальным. По телу будто прошел электрический ток. Что это? Тихий отклик неопытного, горячего сердца? Желание, заложенное природой и пробужденное одним неверным движением? Или же яркая вспышка молнии, за которой последует гулкий раскат грома?
Заметив мое движение, он медленно убрал руку. Я чувствовала его присутствие за спиной, и тепло разливалось по моему телу. Я снова посмотрела на горизонт, откуда на меня дышала черная бездна.
Ветер усиливался, становилось зябко даже возле костра. Вскоре потушили огонь и начали устраиваться на ночлег. Лена, Виктория и я расположились в одной палатке.
При колеблющемся свете ночника на батарейках Виктория некоторое время еще что-то оживленно щебетала, уже по-дружески улыбаясь Лене.
Постепенно серая дымка рассвета стала проникать сквозь щели палатки, – свет ночника бледнел, источая неживое свечение.
