Петр махнул рукой и повел группу напрямик. Они уже достигли середины поляны, как вдруг в чаще елового подлеска он заметил мелькнувшую темную фигуру, рядом — еще, левее — сразу две.
Петр кинулся в снег, скомандовал:
— Ложись! К бою! Немцы!
Партизаны залегли, и поляна сразу огласилась гулким треском автоматов.
Петр моментально оценил обстановку: обида и злость охватили его. Как это они нарвались на немцев, может, где оплошали? Но не было ни секунды на обдумывание своего положения, надо было отстреливаться и ползком отходить к болоту.
Фашистов оказалось много. Они успели обойти поляну и теперь с трех сторон поливали свинцом залегших партизан.
— Огонь! — командовал Петр. — Приготовить гранаты!
Партизаны выискивали цель, били короткими очередями и медленно отползали к опушке.
Гитлеровцы начали метать на поляну гранаты, одна за другой они рвались то ближе, то дальше. И тогда из-за деревьев выбежали немцы и, на ходу ведя огонь, пошли в атаку. Партизаны ответили гранатами, огнем своих автоматов, и гитлеровцы залегли. Стрельба стала реже.
Снова фашисты стали кидать гранаты и опять поднимались в атаку, но огонь партизан плотно прижимал их к земле. Подгоняемые криками офицера, враги упорно ползли по снегу, все ближе и ближе подбирались к середине поляны. Вот они поднялись для броска — и бой вспыхнул с новой силой.
Партизаны кинулись немцам навстречу, стреляли почти в упор, в ход пошли приклады и ножи.
Автомат Петра неожиданно смолк — кончились патроны. Он схватил его за ствол и со всей силой ударил подбежавшего фашиста. Но другой немец наскочил на него сбоку. Петр обернулся и не успел размахнуться, как в грудь ему плеснула струя огня, кинула его навзничь. Деревья вдруг зашатались, закружились в глазах Петра, и все сразу исчезло.
Петр лежал на спине, широко раскинув руки, и, казалось, своим телом прикрывал от врага родную землю.
Отмщение
Весть о гибели группы партизанов-подрывников тяжело переживал весь отряд.
Андрюхин собрал командиров, чтобы вместе разобраться в происшедшем. Он понимал, что никто уже не расскажет о всех подробностях драмы, разрыгравшейся на лесной поляне: очевидцы и участники боя остались лежать там.
Вместе с тем Андрюхин не сомневался в том, что Петр Корнилов мог допустить какую-то оплошность, нарушить строгую инструкцию о том, как надо было вести себя на задании. В чем же была причина столкновения группы с немцами?
Обсудив все обстоятельно, они пришли к выводу, что Петр Корнилов случайно нарвался на один из отрядов карателей, которые прочесывали леса.
На следующий день, словно в подтверждение правильности выводов командира, произошло другое событие.
А все началось с того, что в отряд пришел неизвестный. Как ему удалось найти дорогу к партизанам, никто не знал. Видно, хорошо знакомы были деду Чувашову местные леса, хотя, прежде чем отыскать базу, он долго бродил и наконец наткнулся на сторожевой пост партизан.
— Стой! Кто идет? — Окрик прозвучал в морозной тишине как выстрел.
Чувашов от неожиданности вздрогнул, огляделся. Из-за дерева вышел человек с автоматом в руках.
— Ты кто такой? — Остановивший его парень лет двадцати смотрел на Чувашова с усмешкой, не подозревая, что тот еще более внимательно разглядывает его шапку с красной ленточкой.
— Тебя искал. А ну-ка отведи меня к своим, — к удивлению партизана, строго потребовал незнакомец.
Парень, не сводя глаз с деда, крикнул:
— Румянцев, проводи гостя до старшого.
С соседней огромной ели спустился другой парень, помоложе, клацкнул затвором и недружелюбно сказал:
— Иди, дед, впереди. Вот туда. — Румянцев стволом карабина указал на тропку, теряющуюся в кустах.
Чувашов пришел к партизанам со страшным известием, которое потрясло Андрюхина.
В деревне Холопово фашисты расстреляли тридцать два человека. Тогда дед, конечно, не знал, сколько жителей деревни погибло от рук карателей, но сам факт жестокости был налицо.
— Я-то чудом уцелел, на конюшне был, — еле сдерживая слезы, закончил свой рассказ Чувашов.
— Карателей много было? — помолчав, спросил Андрюхин, раскрывая планшет, в котором лежала карта.
— Не более полсотни с офицером. Да они, фрицы, и теперь еще там. Ночевать, видно, собираются, не торопятся.
— Ближайшую дорогу указать сумеешь? — спросил Андрюхин, прикидывая по карте расстояние от базы до деревни.
— Смогу, — торопливо ответил дед.
— Тогда пойдешь провожатым. И прямо сейчас. Сможешь?
— Вытерплю.
Андрюхин вызвал командира третьего взвода Баутина, коротко пересказал ему сообщение деда и приказал немедленно выступить с пулеметом и минометом всему взводу к деревне Холопово. Отдавая распоряжение, Андрюхин, с трудом сдерживая гнев, закончил:
— Всех карателей уничтожить! Чтобы ни один гад не вырвался живым! Поняли?
— Есть, товарищ командир! Приказ будет выполнен, — ответил Баутин.
— Пулеметчиком возьмите Николая Аверкина.
Баутин собрал свой взвод, ознакомил с поставленной задачей и повел партизан на север от базы. Всю ночь партизаны были в пути. На рассвете они подошли к деревне.
Баутин расположил своих бойцов так, чтобы гитлеровцам не оставалось никаких лазеек для отхода.
Пока Баутин отдавал распоряжения, Чувашов неотступно следовал за ним. Он внимательно наблюдал за приготовлениями партизан к бою, так что со стороны казалось, будто и он руководит налетом и точно поторапливает командира взвода. Приотстав, он шептал тому или другому лежащему в снежной ячейке партизану:
— Сынок, бей их, гадов, пометче.
— Исполним, дед, как велишь. Не сомневайся, — отвечали партизаны.
Тем временем Сергей Скворцов со своими бойцами устанавливал миномет. Партизаны вскрыли ящики с минами. Скворцов доложил Баутину о готовности расчета к бою.
— Ну вот, папаша, можно начинать, — сказал Баутин.
— Начинай, голубчик. Начинай скорей, — нетерпеливо ответил дед.
— Только тебе придется вон там, за кустиком, полежать.
— Постой, командир. Чего же мне от фашистов прятаться-то? Я, если дозволишь, лучше ребятам подсоблю. Снаряды подавать стану.
— Они сами справятся, папаша, лучше нас с тобой, — ответил командир, но тут же добавил: — В таком случае ложись слева от миномета, на бугорок, и постреливай по карателям. Умеешь?
— А то нет. Дело знакомое.
— Скворцов, — сказал командир, — передай на время свой карабин деду. Пусть отведет душу.
— Есть, — ответил Скворцов и, сняв карабин, подал Чувашову.
— Ты, папаша, во время стрельбы приклад крепче прижимай, — посоветовал Сергей.
— Не учи. Справлюсь, — хмурясь, отозвался дед. Забрал карабин и заспешил к своей позиции.
Он разгреб снег, притоптал валенками ячейку, вынул очки, нацепил их на нос и улегся за снежным невысоким бруствером.
— Командир, — окликнул Чувашов, наблюдавший за Баутиным, — ты скомандуй, чтоб по крайней избе стеганули, там фрицев более всего.
Баутин поднял руку:
— По крайней избе слева, огонь!
Первые три мины разорвались в стороне, с недолетом или перелетом. Наконец четвертая мина накрыла цель, полыхнул огонь, дымом заволокло крышу.
Гитлеровцы выбегали на улицу, метались около машин, некоторые открыли беспорядочную стрельбу.
— Аверкин, огонь! — крикнул Баутин пулеметчикам.
Бодро застучал пулемет, и разом заработали автоматы. Минометчики перенесли огонь, и мины стали рваться вдоль улицы. Загорелись машины, сначала одна и следом же за ней другая.
Фашисты еще не успели опомниться, как Баутин поднял партизан в атаку.
— Взвод, за мной! Вперед!
С криком «Ура!» партизаны бросились в деревню. Чувашов поднялся из своей ячейки и тоже побежал следом за партизанами.
Миномет смолк. А через несколько минут прекратилась автоматная и винтовочная стрельба.
Ни одному карателю не удалось уйти живым из Холопово.
Партизаны торопливо собирали трофейное оружие. Баутин первым заметил сгорбленную фигуру деда Чувашова, стоявшего около крайней избы, у которой взрывом мины снесло угол и часть кровли.
Дед как-то странно прижимал к животу правую руку, его пошатывало.
Баутин подбежал к нему и, увидев кровь на пальцах, спросил:
— Ранило, что ли?
— Да так, пустяки, — поморщился дед. — Два пальца царапнуло.
Подошли остальные партизаны: Саша Семенов рванул индивидуальный пакет, туго забинтовал руку Чувашову и утешительно сказал:
— Бывает, папаша, похуже. А это до свадьбы заживет.
— Заживет, — согласился дед, вытирая левой ладонью слезы со щек.
— Болит небось? — посочувствовал Баутин.
— Терпимо, — дед наклонил голову.
— А чего же плачешь тогда?
— Жалко избушку. Крепко угол-то снесли ребята.
