— А он как штык, всегда готов. Сам проснулся, — пошутил Баутин.
— Молодец, — ответила Шура. — Как настроение, Корнилов? Что-то ты легко оделся, в одной телогрейке?
— Ничего. Не замерзнет. Я для него полушубок прихватил, — сказал Баутин.
— Зачем он мне, — возразил Сережка.
— А затем, в нем тебе теплее будет. Только ты его с собой не бери. Оставь на месте, когда к нашим пойдешь.
— Ладно.
— Теперь, кажется, все, — Баутин тронул Сережку за плечо. — Не будем терять время. А то скоро светать станет.
Молча они втроем направились от партизанской базы в сторону реки через густой лес.
Прошло не более получаса, когда они достигли боевого охранения, занимавшего позицию на бугре. В широком окопе пулеметного расчета передохнули и снова двинулись в путь.
Утопая в глубоком снегу, Баутин первым торил тропу. Сережка шел следом, за ним Шура; она несла две лопатки.
Наконец они вышли к лощине, по низу которой подо льдом текла лесная речушка. Свернули в сторону и остановились около большой накренившейся ели, под которой еще с вечера была приготовлена и тщательно замаскирована снегом нора.
Указывая на нее, Баутин шепнул:
— Вот здесь схоронишься.
Сережка присел на корточки и заглянул в темный лаз.
— Сойдет, — тоже шепотом ответил Сережка. — Ну так я, пожалуй, полезу.
— Постой, — сказала Шура. Она шагнула к Сережке, наклонилась, прижалась щекой к его щеке, поцеловала.
— Ты береги себя, Сереженька.
— Ладно, сам знаю. Не маленький, — недовольно буркнул Сережка.
Баутин кинул в пещерку тулуп.
— Укройся потеплее. Ну как там, не холодно?
— Нисколечко. В такой берлоге всю зиму зимовать можно.
Ну давай. Сиди да помалкивай. Сейчас мы тебя снаружи снегом закидаем и уйдем.
Шура, наклонясь к лазу, шепнула:
— Вроде метель поднимается.
— А мне-то что? — отозвался Сережка.
— Да это же хорошо. К утру все следы заметет. Держи-ка вот лопатку. Быстрей откопаешься.
— А как же вы? — отозвался Сережка и, нащупав в темноте деревянную рукоятку, положил лопатку подле себя.
— Одной обойдемся.
— Вы особенно много снегу не накидывайте, а то вдруг я ничего не услышу.
— Хорошо, — отозвалась Шура. — Счастливо тебе, Сереженька.
— Ну, Сережка, будь, — шепнул Баутин и торопливо стал закидывать снегом лаз в нору.
Закидав его и похлопав лопатой, он припорошил сверху для незаметности рыхлым снегом, чтобы совсем ничего не было приметно со стороны.
Внутри снежной берлоги — тьма-тьмущая. Жутко Сережке оттого, что глаза ничего не видят, один ледяной холод вокруг. И тишина такая, точно сидишь под водой. Не слышно никаких звуков: ни шума ветра, ни скрипа деревьев.
Сережка ощупал снежные стенки — они оказались плотные и очень холодные, под собой нашарил толстый слой елового лапника. Он воткнул лопатку рядом с тем местом, где был лаз, укутался в полушубок и прилег поудобнее, но тут же поднялся, боясь заснуть.
Сережка сел, поджав под себя ноги, и взглянул на светящийся циферблат часов — зеленые стрелки показывали пять.
«Ух ты! Время как идет, — удивился он. — Больше часа прошло, как вышли с базы. Скоро рассветет. А может, уже рассвело?»
Сережка замер, прислушался. Было так тихо, что казалось, будто нет ничего живого вокруг. Мальчик вздохнул.
«А Шура и Баутин, наверно, уже вернулись в отряд, — подумал он, — доложили обо всем командиру и пошли досыпать. Да нет, спать они теперь не станут. Шура, наверно, на кухню ушла, к тете Даше, о чем-то говорят…»
Неожиданно слух его уловил частое глухое постукивание — словно дятел долбил сухую лесину: тук-тук-тук… Тук! Сережка напрягся и даже сунулся вперед, к лазу. Постукивание повторилось раз и другой. И от этих звуков, таких, казалось бы, вялых, по телу его прошла дрожь. И с этой минуты все посторонние мысли отлетели прочь, и весь он обратился в слух.
Мало-помалу глаза стали различать полушубок, слабое очертание лопатки. Сережка взглянул на замурованный лаз — там уже обозначилось мутноватое пятно.
Вскоре раздались где-то совсем близко выстрелы. Стрельба усилилась, и вот земля вздрогнула от первых разрывов мин или снарядов. Начался новый бой.
Сережка совсем закоченел, руки зашлись от стужи, хоть реви, а он слушал и слушал, помня одно: «Услышишь три пулеметные очереди с перерывами, пережди минут двадцать, вылезай и беги…»
Не жалея сил
— Наши, — радостно прошептал Сережка, когда оборвалась последняя, третья пулеметная очередь.
Подождав сколько положено, он схватил лопатку и проворно раскопал лаз. Опираясь на локти, выполз наружу — свет ударил в глаза. Он прищурился, огляделся. Лес, высокий и хмурый, покачивался вверху под ветром, падал редкий снег, свиваясь в бесконечную белую занавесь.
Сережка поднялся, съехал по крутому заснеженному склону в лощину, насколько мог быстро зашагал вдоль нее.
«Только бы они продержались. А уж я обязательно добегу. Найду своих», — мысленно торопил он себя и прибавлял ходу.
Вскоре он разогрелся так, что уже пот стал стекать по лицу, а он все шел и шел. Когда вырвался из лощины на просеку, стало легче, Сережка даже побежал. Но очень хотелось пить. Он ладонью хватал снег и жадно глотал его на бегу.
Было уже далеко за полдень, когда Сережка почувствовал, что выбивается из сил. К тому же прибавилась непонятная тяжесть во всем теле. Его знобило, в горле саднило, и было больно глотать слюну. Он простудился, но не знал об этом и все время думал только о том, как бы быстрее добраться до какой-нибудь деревни, где бы можно было немного согреться и передохнуть.
Теперь он шагал краем поля, держась ближе к лесу, и когда поднялся на бугор, то сразу увидел впереди неширокую речку, а на том берегу — темно-серые избы. Радостно стало Сережке.
«Да это же река Сотня!» — вспомнил он пояснения командира и что было духу припустил к ней. Под берегом Сережка увидел прорубь и не удержался, чтобы не напиться. Он лег на живот, но до воды не достал. Черпая ладошкой, он все же напился и как-то сразу ослабел. По обледенелой тропе он уже не смог подняться.
К проруби шла женщина в платке и в старом ватнике, с ведрами на коромысле. Шла осторожно: снежок припорошил дорожку, а внизу-то лед, того и гляди загремишь вместе с ведрами. Вдруг женщина остановилась и чуть было не кинулась назад, в деревню.
— Ой! Да кто же это лежит? — испуганно прошептала она. — Никак мальчонка.
Подбежав к лежащему Сережке, она приподняла его голову, заглянула в лицо. Не раздумывая, женщина взяла мальчика на руки и направилась с ним к своей избе.
Положив мальчика на скамью, она стянула с него телогрейку, подсунула под голову, стала растирать его закоченевшие руки.
Сережка простонал, вздохнул глубоко и, открыв глаза, уставился на незнакомую женщину. Ничего не поняв, прикрыл веки, точно пытался заснуть, но тут же встряхнул головой, снова открыл лаза и уже осмысленно оглядел избу.
— Где я? — тихо спросил Сережка, с трудом приподнимаясь на локтях.
— Лежи, мальчик. Не бойся. У своих ты, — ответила женщина. — А ведь было чуть не замерз там, у речки.
— Что со мной?
— Ничего страшного. Утомился, видать, очень. Я тебя увидела, когда по воду шла.
Сережка вспомнил все сразу: и как бежал по лесу через поле, и как поднялся в гору, сделал несколько шагов и упал в снег.
За первым воспоминанием всплыло другое — приказ командира. Испугался, подумав о пакете. Он быстро сунул руку под гимнастерку — конверт был на месте.
Женщина наблюдала за ним, но не подала вида, а лишь спросила:
— Далече ты так торопился?
— По делу, тетя, — хмуро ответил Сережка. — Не спрашивайте.
Он посмотрел на часы.
— Долго я у вас лежал?
— Да всего с полчасика.
— Ого! — Сережка спустил ноги на пол, посидел. — Пойду я.
— Отдохнул бы, согрелся. А потом и пошел бы.
— Нельзя.
— А если хочешь, я за тебя схожу, куда накажешь.
— Я сам, — Сережка застегнул гимнастерку, потянул к себе телогрейку.
— Наши войска далеко от вас?
— Верст пять отсюда по большаку. Дорога тут одна.
— Спасибо вам, тетя, за все, — сказал Сережка, одеваясь.
— Господи, за что спасибо-то? — женщина утерла концом платка глаза и тоже встала.
Она молча проводила его до калитки и долго глядела вслед, пока он не скрылся за ветлами, росшими вдоль дороги.
И снова он бежал трусцой, в горку шел скорым шагом. Дорога хорошая, накатанная санями, бежать по ней одно удовольствие. Но скоро он почему-то устал, почувствовал, как закололо в боку и дышать стало трудней, но он старался не обращать на это внимания.
К радости Сережки, за перелеском наконец показалось село. Он прошел к центру и тут увидел группу красноармейцев в белых маскировочных костюмах и с лыжами.
